Полицейский [Архив сыскной полиции] - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/87
• Следующая

– Это дело полицейских служб, – опять рявкнул Севенард. – Господин Коншин, – поинтересовался Бахтин, – а на какую сумму убыток? Коншин вздохнул, пытаясь вспомнить.

И Бахтин по выражению его лица понял, что этот господин, так хорошо погулявший всю ночь в «Мавритании», даже не знал, что находилось и сейчас находится на подведомственном ему складе.

– Убыток крупный, – выручил своего патрона Дергаусов. – Пока не знаю, что спасли на складах, но…

– А вон посмотрите, у забора тюки лежат, – перебил его Кулик, – это с первого и второго складов. Так что, господин Дергаусов, не все сгорело, кое-что и осталось.

– Нужно срочно ревизию произвести, – распорядился Коншин, – вы уж, Юрий Александрович, распорядитесь.

– Не извольте беспокоиться, – Кулик подошел к Коншину, – комиссия уже создана. Через час из городской Думы, от господина Челнокова и от князя Львова прибудут представители.

– От сыскной полиции в комиссию войдет и титулярный советник Кулик, – подытожил разговор Mapшалк. – А нам пора, господа.

Следователь уселся в коляску полицмейстера и уехал. Бахтин подозвал сыщиков.

– Баулин! Кровь из носа, к обеду чтобы служитель при складах Нефедов у меня был. – Слушаюсь, господин начальник.

– Поедемте, Александр Петрович, – Маршалк открыл дверцу авто, – я вас у участка высажу, в должность поеду.

Авто, погромыхивая на выбоинах, вырулило на булыги улиц.

– Господи, трясет-то как, – пожаловался Маршалк. – Все. Буду ездить в экипаже, а авто вам передам, Александр Петрович.

– Пресня, район поганый, – мрачно сказал шофер, – одни булыги. – Это техника твоя поганая, – зло ответил Маршалк, – вот «Руссо-Балт» ставит рессоры на свои авто, так едешь, как в пролетке. – Так давайте заменим, – предложил Бахтин.

– Этот «рено» нам в четырнадцатом году городская дума пожаловала. Так что кататься нам на нем до скончания века. Что-то быстро нашли злоумышленника, как думаешь ты, Саша?

– Слишком быстро. Его нам наверняка подставили. А вот кто? – Думаешь, Коншин? – Не исключено. Больно широко живет. – Нет, Саша, это не довод.

Внезапно трясти перестало, авто вырулило на Нижне-Пресненскую улицу.

– Пристав Бойков хозяин, вот как улицу-то в порядок привел. Мостовая получше, чем на Тверской, – вздохнул шофер.

Авто сбавило ход, у дома 8, где размещался участок, стояла двуконная карета скорой помощи. Усталые лошади низко опустили головы, и казалось, что они дремлют после тяжелой ночи.

Громовой мат полицмейстера Бахтин услышал еще на пороге. Из дверей выскочил испуганный околоточный, снял фуражку и стал мелко креститься.

Он был в таком ужасе, что даже не заметил Бахтина. В дежурной комнате стояли вытянувшиеся городовые и полицейский служитель с разбитым в кровь лицом. В углу рыдал околоточный, под глазом у него, как слива, вырастал синяк,

– Двадцать лет… Ваше высокородие… Двадцать лет беспорочной службы…

– Я тебе, твою мать, покажу службу! Завтра из участка вон!

На скамейке в углу сидел Шабальский, о чем-то разговаривал с человеком в форме врача «Скорой помощи».

– Что здесь такое, Ананий Николаевич? – подошел к ним Бахтин.

– Дрянь дело, Александр Петрович, Серегина отравили. – Совсем? – Бахтин даже не удивился. – Да.

– Что скажете, доктор, – повернулся Бахтин к врачу.

– Циан, полковник, пока могу сказать только это. Вскрытие покажет. – Где труп?

– В камере, – вздохнул следователь, – мы вас дожидались. – Пристав, – крикнул Бахтин.

– Слушаю вас, Александр Петрович, – подошел Бойков. – Как вас зовут, извините? – Михаил Андреевич. – Проводите меня в камеру. – Слушаюсь.

Ротмистр, звякнув шпорами, пригласил Бахтина следовать за ним. Арестантское помещение было на редкость светлым и чистым. Чувствовалась хозяйская рука человека, служившего старшим офицером в эскадроне. У входа в камеру стоял еще один ротмистр.

– Мой старший помощник, ротмистр Гейде Степан Николаевич. Бахтин пожал протянутую руку. – Пойдемте, господа.

На полу в камере лежал молодой человек в военном кителе, с солдатским Георгием. – Дайте свету, – попросил Бахтин. Гейде зажег фонарь.

Лицо покойного исказила боль, на губах еще оставались следы пены.

– Михаил Андреевич, вы обыскивали арестованного? – Никак нет. Не успели. – Напрасно, возможно, яд был у него в кармане.

– Позвольте вмешаться, господин коллежский советник, – звякнул шпорами Гейде, – его отравили. Яд был в передаче. – В какой передаче?

– Пришла дама, назвалась его сестрой, попросила передать продукты. Дежурный околоточный принял и передал арестованному. – Вы уверены, что яд был в пище?

– Дело-то в том, Александр Петрович, что у нас два трупа-то. – Это как?

– Городовой Синицын позарился, сукин сын, на колбасу и отхватил кусок. – Умер. – Так точно.

– Но передачу подозреваемому в уголовно наказуемых деяниях обязан был проверить чин сыскной полиции, прикомандированный к участку. Где он?

– Я, Александр Петрович, надзирателя Громова по большим праздникам вижу. У нас всю сыскную работу Степан Николаевич ведет, и, скажу вам, весьма удачно.

– Так, дилетантствую по малости, – смутился Гейде, – жизнь заставляет. – А где сейчас Громов? – Тайна сия велика есть. – Пристав закурил.

– Хорошо. А где вы были, ротмистр, когда привезли арестованного.

– Я только что вернулся из Салтыковки, забирал там квартирного вора Вахоню.

– Ясно, господа, пригласите понятых, давайте обыщем труп.

Сколько Бахтину приходилось обыскивать многочисленных покойников, а все равно не мог он привыкнуть к этому.

У него постоянно возникало чувство, что ему приходилось вмешиваться в великое Божье таинство. Потому что рождение и смерть ниспосланы нам свыше. Вот и сейчас, глядя на то, что еще несколько часов назад было молодым сильным человеком, который любил и ненавидел, страдал и радовался, Бахтин чувствовал какую-то свою неосознанную вину.

Протокол осмотра писал ротмистр Гейде, Бахтин обыскивал карманы и диктовал.

– Портсигар серебряный, с пятью папиросами фабрики Асмолова, на крышке портсигара выдавлен вид Москвы. Так, далее. Удостоверение Союза городов на имя Серегина Игоря Петровича. Номер документа 663. Теперь. Лист бумаги, исписанный наполовину. Так. Наручные часы фирмы «Павел Буре», серебряные с черной металлической сеткой, предохраняющей циферблат. В карманах бриджей… Носовой платок, зажигалка из винтовочной гильзы. Кошелек кожаный потертый. В нем тридцать четыре рубля сорок две копейки и бесплатный билет на трамвай. С карманами все. Бахтин расстегнул китель покойника. – Ну-ка, посветите мне. Так. Где доктор? – Я здесь. – Взгляните, что у него на шее. – Крест. – Да нет, вот. Смотрите. – Царапина сильная или слабый порез.

– Думаю, что, кроме креста, – Бахтин наклонился ближе, – у него был медальон или ладанка, которую он сорвал.

– И точно, – вздохнул Бойков, – он дома все под кителем рукой шарил.

– Значит, не хотел, чтобы мы видели это, или у него кто-то сорвал, а он искан. Вы же говорите, он пьяный был. – Даже весьма. – Где его бумаги, изъятые при обыске? – В дежурной комнате.

– Ну, с этим покончено. Доктор, проведите вскрытие и обследование продуктов. А мне, господа, принесите его бумаги.

Уже доехав до редакции, Кузьмин вспомнил, что ничего не ел. За беготней, бесконечными разговорами, поисками свидетелей он забыл, что утром не успел даже выпить чаю.

Чувство голода он ощутил только на Тверской, когда на некоторое время отключился от утренних событий. Он приказал извозчику ехать в кофейню Филиппова. Конечно, лучше бы поехать в «Метрополь», но это все же далековато от редакции.

В кофейне народу, как всегда, было много. Сюда любили заглянуть после уроков гимназисты-старшеклассники. По военному времени никто уже не обращал внимания на распоряжение попечителя учебных заведений, запрещавшее ученикам посещать кофейные заведения без родителей.

Кузьмин спросил коньяка, выпил две чашки черного кофе и съел несколько пирожков. Он вышел из кофейни и закурил.

• Предыдущая
• 49/87
• Следующая