Радуга для друга - Самарский Михаил Александрович - Страница 14

Я так понимаю, наверное, сержант не колли имел в виду? Красивая, думаю, собачка. Кстати, я слышал, что некоторые колли тоже работают поводырями. Но здесь был другой случай. Это была собака-украшение. Так мы называем бесполезных своих соплеменников. Хотя, справедливости ради, нужно заметить, собаки, в отличие от котов и кошек, всё равно в той или иной степени полезны человеку. Кто рискнёт, к примеру, привязаться к этой длинноногой блондинке, если рядом с ней идёт такой телохранитель? Многие думают, что колли добренькая и игривая собачка. Как бы не так, она тоже готова защитить своего друга или подругу. Вообще, любая собака, способная работать поводырём, может делать такие невероятные вещи, которые остальным нашим соплеменникам и не снились. Засмотревшись не девушку (которая на поводке), я не сразу заметил среди пешеходов следующую пару.

Гав-гав-гав! Гав! Гав-гав-гав! Я орал, что есть мочи. Я заметался по салону. Мне хотелось вцепиться в затылок милиционеру. Как мне вырваться из этого треклятого аквариума? Как? Гав-гав-гав!

— Тю! — Испугался милиционер. — Ты что? С ума сошёл? Фу! — Наконец-то вспомнив подходящее слово, рявкнул он и добавил: — Сидеть! Сидеть, сука.

Ну, во-первых, я всё же не сука, а кобель, а во-вторых, понимаете в чём дело, я не имею права ослушаться. Ну, не имею!!! И конечно же, я подчинился. Упав на сидение, жалобно заскулил. Если вы не верите, что собаки могут плакать, в тот день у меня были мокрые от слёз глаза и лапы. Я плакал и, уткнув нос в ненавистное сидение, которое мне хотелось изодрать в клочья, скулил: у-у, у-у. Вслед за красавицей колли по пешеходному переходу шёл мой Сашка в сопровождении Елизаветы Максимовны.

Загорелся зелёный, и водитель рванул через перекрёсток. Ну, и куда меня теперь везут? Куда мы едем, если Сашка остался позади? Санька-Санечка мой. Почему так случилось?

— Вот тебя торкнуло, — скалил зубы сержант, — понравилась собака, что ли? Ну ты успокойся, успокойся. Скоро приедем на место, ещё нагуляешься.

Дурак ты, думаю. Тебе всё гульки на уме. Мели Емеля, твоя неделя, когда-то говорил Иван Савельевич. Сидишь, ерунду какую-то несёшь. Горе у меня, товарищ сержант, великое горе. Ты только что меня мимо моего друга провёз. Понимаешь ты это или нет? Знаешь ли ты, что я испытал?

Кстати, слышал, что у собаки после сильного стресса может начать шерсть выпадать. Нужно хоть держать себя в лапах, а то ещё действительно облезу, буду как дельфин гладкокожий. Держись, Трисон, тебя не зря обучали выдержке и хладнокровию. Держись. Справедливость рано или поздно восторжествует.

Через полчаса слепой старик объявил моему конвоиру, что я не его Трезор. Дедуля погладил меня, потрепал за уши, пощупал живот, видимо, ища какие-то особые приметы, и сказал:

— Спасибо, вам товарищ, собака достойная, хорошая. Но это не мой пёс. А он что, потерялся? — спросил старик.

— Я не знаю, — отвечает угрюмый сержант. — Приказали доставить, вот я и привёз его вам. А он это… не сможет вам помогать?

Во даёт! А Саньке моему кто будет помогать? Ты что ли пойдёшь к нему поводырём?

— Это не так просто, — отвечает старик.

— В отделении сказали, что этот, — милиционер кивнул в мою сторону, — тоже поводырь. Может пригодится?

Да тебе уже сказали, что ты стоишь уговариваешь. Поехали обратно в ваш обезьянник.

— Нет-нет, молодой человек, — замотал головой старик, — никак нельзя. Тем более, если он поводырь, значит, был за кем-то закреплён. Вы уж постарайтесь, помочь и мне, и псу. Его тоже кто-то ищет.

Хороший дедушка. Спасибо тебе, добрый человек. Не переживай, и твой Трезор отыщется.

По пути у сержанта закончились сигареты. Он припарковал машину у магазина и, закрыв меня в салоне, скрылся внутри небольшого магазинчика. План в моей голове созрел мгновенно. Я выдернул зубами кнопочку, лапой, хотя и с трудом, отворил дверь и бывай, товарищ конвоир. Курить — здоровью вредить.

Хватит! Неизвестно ещё, куда вы меня пристроите. Вы же видели, что он предлагал. Забирай, говорит, пригодится. Как же у вас всё легко и просто. Хорошо, хоть дед образумил. Мне теперь главное — добраться до того пешеходного перехода, где Сашка и бабуля переходили дорогу. По-моему, место знакомое. Если найду тот перекрёсток, там сориентируюсь. Они с Елизаветой Максимовной далеко от дома не уходят. Значит, где-то наш дом поблизости.

Чтобы сержант не погнался за мной, я свернул в первую же попавшуюся арку и дворами перебежал на другую улицу. Там, за гаражами, отдышался и через полчаса вернулся к магазину, чтобы не сбиться с пути. Машины с милиционером уже не было. Отлично. Значит, погони уже не будет. Ну, вперёд?

Я двинулся по тротуару в сторону, как мне казалось, того злополучного перекрёстка. Прошёл несколько километров, но так знакомых мест и не обнаружил. А дело шло к ночи, в желудке снова послышались классические звуки. С водой проблему я решил — напился из лужи возле автомойки. Скажу честно, лакать такую гадость — занятие не из приятных, но, вы уже знаете, без воды можно загнуться. Тут не до «Боржоми» и «Ессентуков». Обидно, конечно, что приходится вот так бомжевать, но нужно как-то выживать.

Устал до чертиков в глазах. Сон давил мне на все четыре лапы. Я нашёл укромное местечко между каким-то ларьком и заборчиком и завалился спать. Засыпая, вспомнил булгаковского Шарика. Иван Савельевич читал мне вслух на ночь по своему Брайлю. Я слушал и удивлялся. Какая тяжёлая судьба была у Шарика. Даже был шанс стать человеком, но пёс не выдержал испытаний, зазнался. Нет, так нельзя.

Вот если бы мне встретился на жизненном пути профессор Преображенский, я бы ему сказал: «Уважаемый Филипп Филиппович, сделайте из меня человека, пожалуйста, я вас не подведу. Буду самым примерном гражданином. Знаете, в чём была ваша ошибка? Вам не нужно было из бездомной дворняги делать разумное существо. Шарик, он и в Африке, как говорит мой Санька, Шарик. Вот, если бы вы из меня сделали человека, могли бы мною гордиться. Понимаете ли, господин профессор, порода. Порода имеет значение. И очень большое. Ежели она собака беспородная, то и человеком она станет таким же беспородным. Как же вы об этом не догадались?

Вы купились, Филипп Филиппович, на его вставания на задние лапы и совершаемые им фальшивые намазы. Признайтесь, купились? Они, эти бродяги, всегда так. Достойный пёс и ведёт себя достойно. Да, жаль, что вы никогда мне не встретитесь. Иван Савельевич говорил, что это фантастика. Писатель просто придумал Шарика. Хотя, по правде говоря, я не очень доволен этой повестью. Оболгали нас, Филипп Филиппович, ой, как оболгали. Дескать, если сердце у тебя собачье, то человека из тебя никогда не выйдет. Я же понял намёк. Но это неправда. Дело не в том, собака ты или нет. Дело в сердце. Вы знаете, что есть даже те, кто вроде и уродился человеком, а сердце у него собачье. Вот так и у нас. Посмотришь, с виду собака. А приглядишься, сердце человеческое.

Вот вы как думаете, у тех, кто поводок мне ножом перерезал и в багажник сунул, сердца был человеческими? Эх, Филипп Филиппович. Мне бы ваше умение. Я бы не из собак людей делал, а из некоторых, с позволения сказать, людей — собак. И пусть себе бегают по улице. Хорошо ведёт, на тебе колбаски, молочка полакай. Плохо — хвать по лбу. Зачем им жить по-людски, если сердца у них собачьи? Эхма…»

Проснулся я под грохот открывающихся металлических ставней. Хозяин с утра начинал свой малый бизнес. Я открыл глаза и увидел, что толстый, усатый мужчина внимательно рассматривает меня:

— Э, ара, ты кто такой? Пэрвый раз тебя вижю..

Я тоже тебя вижу впервые. И что? Дал бы чего поесть. Что мы тут, рассматривать будем друг друга?

— Откуда ты взялься, собак? А?

С неба свалился, думаю, а сам смотрю, куда мне рвануть, если представитель малого бизнеса вдруг захочет взять меня в плен. Усатый удалился. Не за палкой ли пошёл. Нет, вернулся с внушительным беляшом и, бросив его к моим ногам, сказал:

— На, дарагой, покющий!