У мужчин свои секреты - Хупер Кей - Страница 55
- Предыдущая
- 55/88
- Следующая
— Я помню, — нетерпеливо кивнула Дарби. — Именно так я и поступала со всей той мелочью, которой в ящиках полным-полно. Но это принадлежит лично тебе. Во всяком случае, там твое имя.
И с этими словами она протянула Рэчел небольшой конверт из плотной бумаги.
— Должно быть, — заметила она, — он давно пролежал в ящике.
— Как минимум десять лет, — машинально ответила Рэчел, протягивая руку за конвертом, от которого она не в силах была отвести взгляд.
— Десять лет? Откуда ты знаешь?
— Потому что это почерк Тома.
Она действительно сразу узнала его руку. Почерк у Тома был стремительным, размашистым и не всегда разборчивым; он как будто отражал его характер — импульсивный, порывистый, бесшабашный.
— Почерк Тома? Томаса Шеридана? — Дарби нахмурилась. — Господи Иисусе, наверное, мне действительно следовало сунуть это письмо в одну из коробок вместе со старым хламом! Я не могла даже предположить, что… Извини, Рэчел.
— Ничего страшного. — Рэчел улыбнулась подруге, хотя на самом деле ей хотелось плакать. — Это письмо… оно напомнило мне игру, в которую мы часто играли. Том оставлял мне записки и подарки в самых неожиданных местах, а я должна была их искать. И я подозреваю, что так и не смогла найти их все. Том только смеялся, когда я упрашивала его сказать, куда он спрятал ту или иную вещь. «Потом найдешь», — говорил он, и действительно, на следующий день или даже через несколько дней я случайно натыкалась на его подарок. Том любил устраивать сюрпризы…
Голос ее предательски задрожал, и Дарби опустила глаза.
— Ты будешь читать это письмо? — спросила она после минутного колебания. — Хочешь, я побуду тобой, или лучше оставить тебя одну?
«Одну, наедине с моим мертвым любовником…» — подумала Рэчел с горечью. Дарби была совершенно права, когда подумала, что письмо расстроит ее, но, прислушавшись к своим ощущениям, Рэчел неожиданно осознала, что, несмотря на подступившие к глазам слезы, она ощущает лишь печаль.
— Разумеется, я прочту его, — сказала она решительно. — И ты, пожалуйста, никуда не уходи.
С этими словами Рэчел открыла конверт и вытащила оттуда сложенный вдвое листок голубой бумаги для заметок. На нем было написано всего несколько слов:
«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Улыбнувшись, Рэчел показала записку Дарби.
— Должно быть, Том оставлял там для меня какой-то подарок, но я нашла его раньше, чем наткнулась на записку. Кажется, раз или два я действительно находила у себя в шкатулке какие-то забавные безделушки.
— Как это романтично! — Дарби облегченно улыбнулась.
— Том и был романтиком, — согласилась Рэчел. — А может, он просто любил игры и розыгрыши.
Дарби рассмеялась.
— Хорошо, что теперь я это знаю. Если хочешь, я буду специально разыскивать для тебя записки и подарки, которые Том мог спрятать где-нибудь в ящике комода или в шкафу.
— Неплохая идея, — ответила Рэчел, убирая конверт с запиской в карман. — Кстати, я шла сюда, чтобы предложить тебе помощь. Разбирать бумаги отца я сейчас не буду, и мне совершенно нечем заняться.
—Не имею ничего против, — кивнула Дарби. — Мои мальчики только что подняли из подвала несколько комодов и бюро. Там полно отделений, в которые еще никто не заглядывал. Мы пока составили все это добро в коридоре возле кухни, и я как раз начала осматривать ящики, когда мне попалосьэто письмо. Так что если тебе интересно, пойдем!
Рэчел через несколько минут уже сидела на высоком табурете, обшаривая многочисленные ящички внушительного комода из золотистой орегонской сосны. Дарби некоторое время помогала ей, но потом она спустилась в подвал, чтобы продолжить инвентаризацию стоящей там мебели.
К тому времени, когда Фиона позвала ее обедать, Рэчел уже успела наполнить всякой рухлядью целую коробку. Здесь были огрызки карандашей, скрепки, старые открытки, испорченные бланки, программки церковных богослужений, непарные перчатки, шпильки, пустые флакончики из-под духов и прочий мусор. Вторая — огромная — коробка, куда она складывала пожелтевшие куски шелка, обрезки бархата, простыни из пожелтевшего полотна, тоже была полна почти доверху, и Рэчел решила, что имеет право на перерыв.
Но, прежде чем отправиться в столовую, Рэчел поднялась к себе, чтобы вымыть руки и причесаться. Через пять минут она уже была готова спуститься вниз, но что-то заставило ее задержаться. Казалось, в спальне все было как прежде, и все-таки Рэчел продолжала ощущать какое-то смутное беспокойство.
Роза… Она стояла в вазе все такая же свежая, как и в тот день, когда Рэчел нашла ее на своей подушке. Рэчел, разумеется, поняла, что каждое утро в ее спальне появлялась свежесрезанная роза, но каким образом она попадает сюда, оставалось для Рэчел еще одной загадкой.
Интересно, подумала она вдруг, что сказал бы по этому поводу Эдам?
— Нет, я положительно сошла с ума, — пробормотала Рэчел, и это объяснение неожиданно показалось ей самым рациональным. По крайней мере оно избавляло Рэчел от необходимости заниматься какими бы то ни было расследованиями.
«Любое расследование чревато результатами, которые редко радуют», — часто говорил ее отец. И Рэчел была целиком с ним согласна. Особенно теперь.
Вздохнув, она достала из кармана конверт с письмом Тома и повертела его в руках. Письмо Тома, невянущая роза — это ли не бред сумасшедшей?
Рэчел подошла к письменному столу. Выдвинув верхний ящик, она уже была готова бросить туда письмо, но вдруг замерла. Что-то было совершенно не так, как должно быть, бумаги сдвинуты, да и ящик задвинут не до упора.
Недоумевая, она потянула ящик насебя. В глубине его лежала голубая бумага для заметок.
Медленно, словно во сне, Рэчел достала из конверта записку Тома. Она тоже была написана на голубой бумаге — на точно такой же бумаге, какая лежала в ее ящике.
И самое удивительное и необъяснимое заключалось в том, что этот набор бумаги Рэчел привезла с собой из Нью-Йорка всего несколько месяцев назад.
Десять лет назад в их доме не было такой бумаги для писем.
«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Стараясь справиться с нарастающим приступом паники, Рэчел метнулась к туалетному столику, на котором стояла небольшая шкатулка из коричневой кожи. Рэчел уже протянула к ней руку, но вдруг замерла. Мысль, так неожиданно пришедшая ей в голову, без сомнения, была абсурдной. С чего она решила, что найдет в шкатулке что-то новое? Ведь она открывала ее только вчера, чтобы положить серьги с топазом и взять серьги с бирюзой, и ничего не заметила. Даже если десять лет назад Том что-то туда положил, она давно бы нашла его подарок.
Даже если бы он положил что-то в шкатулку позавчера…
И, набрав полную грудь воздуха, она открыла крышку.
В верхнем вставном лоточке действительно не было ничего, кроме ее побрякушек — цепочек, кулонов, серег.
Вынув верхнее отделение, Рэчел отставила его в сторону и заглянула на дно шкатулки. Здесь тоже лежали украшения, но эти она надевала гораздо реже. Некоторые вышли из моды, некоторые ей просто разонравились, а вот у этого кулона распаялась дужка, но она так и не собралась отдать его ювелиру.
Отодвинув в сторону большой золотой кулон с рассыпанными по нему капельками алой шпинели, Рэчел вздрогнула. Под ним…
Под ним лежал золотой именной браслет тонкой работы, которого — Рэчел могла в этом поклясться — вчера здесь не было.
Осторожно, словно боясь, что он может обжечь ей пальцы, Рэчел достала браслет. На внешней стороне узкой золотой пластинки, замыкавшей цепь венецианского плетения, было выгравировано ее имя и дата рождения. На внутренней поверхности пластины тоже было что-то написано, но так мелко, что Рэчел с трудом разобрала буквы.
«Моей Рэчел в день рождения с любовью от Тома. 16 августа 1988 года», — прочла она.
Значит, это подарок к ее дню рождения. Только тот свой день рождения она не праздновала, потому что самолет Тома упал где-то в джунглях всего тремя месяцами раньше.
- Предыдущая
- 55/88
- Следующая
