Женщины Цезаря - Маккалоу Колин - Страница 84

• Предыдущая
• 84/217
• Следующая

— Я навел справки в Этрурии и Апулии, Луций Сергий Катилина, — продолжал Цицерон, — и, к сожалению, должен сказать, что слухи подтвердились. Я считаю, что в твои намерения входит аннулирование долгов.

Катилина смеялся долго, до слез. Он держался за бока, героически пытался контролировать свое веселье, но это ему никак не удавалось. Сидящий недалеко от него Луций Кассий, весь красный, предпочел принять возмущенный вид.

— Чушь! — крикнул Катилина, когда наконец ему удалось совладать со своим смехом, вытирая лицо складкой тоги, потому что не смог вспомнить, где его платок. — Чушь, чушь, чушь!

— Ты можешь в этом поклясться? — спросил Цицерон.

— Нет, я не буду клясться! — резко ответил Катилина, приходя в себя. — Мне, патрицию Сергию, давать клятву, потому что меня необоснованно и злонамеренно обвиняет какой-то переселенец из Арпина? Кто ты такой, Цицерон? Что ты о себе возомнил?

— Я — старший консул Сената и народа Рима, — ответил Цицерон с болезненным достоинством. — Если ты помнишь, я — человек, который победил тебя на курульных выборах в прошлом году. И как старший консул, я — глава этого государства.

Новый взрыв смеха.

— Говорят, у Рима два тела, Цицерон! Одно хилое и с головой слабоумного, другое — сильное, но совсем без головы. Как ты думаешь, кто из этих двух тел — ты, о глава этого государства?

— Уж точно не слабоумный, Катилина. Я — отец Рима и его защитник в этом году, и я намерен выполнить свои обязанности, даже в ситуациях столь странных, как эта! Ты отрицаешь, что намерен аннулировать все долги?

— Конечно отрицаю!

— Но клясться ты отказываешься.

— Определенно. — Катилина шумно вдохнул. — Да, отказываюсь! Однако, о глава этого государства, твое низкое поведение и необоснованные обвинения, выдвинутые нынешним утром, заставили бы многих на моем месте сказать, что если сильному, но безголовому телу Рима необходимо приставить голову, то моя голова была бы не худшим выбором! По крайней мере, моя голова — это голова римлянина! По крайней мере, моя голова имеет предков! Ты задумал погубить меня, Цицерон, погубить мои шансы на справедливый и незапятнанный выбор! Вчера мое положение казалось незыблемым. И вот сегодня я стою здесь, оклеветанный, совершенно невинная жертва бесцеремонного, незнатного выскочки, какого-то горца, не-римлянина!

Понадобились огромные усилия, чтобы не отреагировать на эти колкости, но Цицерон сохранил спокойствие. Если бы ему этого не удалось, он проиграл бы. В этот момент он понял, что Фульвия Нобилиор была права. И Теренция была права. Луций Сергий Катилина мог смеяться, он мог отрицать все, но он все-таки замышлял революцию. Адвокат, который умел запугать любого негодяя, знал язык лица и тела виновного, когда тот решал, какой из возможных способов защиты выбрать — держаться развязно, агрессивно, с издевкой или изображать уязвленную добродетель. Катилина виновен, Цицерон был уверен в этом. Но знают ли это остальные в Палате?

— Можно мне сделать некоторые комментарии, почтенные отцы?

— Нет, нельзя! — крикнул Катилина, вскочил с места и, выбежав на середину черно-белого пола, потряс кулаком в сторону Цицерона. Затем он направился к большим дверям, у самого выхода обернулся и посмотрел на ряды притихших сенаторов.

— Луций Сергий Катилина, ты нарушаешь порядок, установленный в Палате! — крикнул Цицерон, вдруг осознав, что почти потерял контроль над собранием. — Возвратись на свое место!

— Не возвращусь! И не останусь больше здесь ни на минуту, чтобы слушать, как этот наглый безродный выскочка обвиняет меня в том, что я понимаю как измена! Почтенные отцы, я официально заявляю в этой Палате, что завтра на рассвете я буду на Септе, чтобы присутствовать на курульных консульских выборах! Я искренне надеюсь, что вы опомнитесь и заставите безмозглую главу этого государства выполнить свои обязанности, доставшиеся ему по жребию. Пусть проведет выборы! Предупреждаю вас: если завтра утром Септа будет пуста, тебе лучше прийти туда со своими ликторами, Марк Туллий Цицерон, арестовать меня и обвинить в perduellio! Обвинения в maiestas будет недостаточно для человека, чьи предки входили в сотню советников царя Тулла Гостилия!

Катилина повернулся к дверям, распахнул их и вышел.

— Ну что, Марк Туллий Цицерон? Что ты будешь делать теперь? — спросил Цезарь, откидываясь назад и зевая. — Ты знаешь, он ведь прав. На весьма ничтожном основании ты фактически обвинил его в тяжком преступлении.

Затуманенным взором Цицерон искал хотя бы одно сочувствующее лицо. Кто здесь верит ему? Катул? Нет. Гортензий? Нет. Катон? Нет. Красc? Нет. Лукулл? Нет. Попликола? Нет. Он расправил плечи, выпрямился.

— Будем делиться, — твердым голосом проговорил он. — Те, кто считает, что курульные выборы нужно провести завтра и что Луцию Сергию Катилине следует разрешить принять участие в выборах, встаньте слева от меня. Те, кто считает, что курульные выборы необходимо отложить, чтобы провести расследование по кандидатуре Луция Сергия Катилины, встаньте справа от меня.

Надежды Цицерона были весьма слабы, несмотря на эту хитрую уловку — так сформулировать предложение, чтобы нужный ему результат находился по правую от него сторону. Ни одному сенатору не хотелось вставать по левую сторону, считавшуюся неблагоприятной. Но на этот раз благоразумие одержало верх над суеверием. Вся Палата заняла место по левую руку от консула, тем самым позволив завтра утром провести выборы и разрешить Луцию Сергию Катилине претендовать на должность консула.

Цицерон распустил собрание, желая только одного: оказаться дома прежде, чем он не выдержит и расплачется.

Гордость диктовала не отступать, поэтому Цицерон председательствовал на курульных выборах — с кирасой под тогой. Предварительно он расставил вокруг Септы несколько сотен молодых людей, чтобы предотвратить беспорядки. Среди них находился и Публий Клодий, чья ненависть к Катилине была намного сильнее того слабого раздражения, которое вызывал в нем Цицерон. И естественно, там, где был Клодий, околачивались молодой Попликола, молодой Курион, Децим Брут и Марк Антоний — все члены процветающего сейчас «Клуба Клодия».

С огромным облегчением Цицерон видел: в то, чему не поверили сенаторы, безоговорочно поверило все сословие всадников. Ничто не могло быть более ужасным для делового человека из всаднических кругов, чем призрак всеобщего аннулирования долгов, даже если сам всадник был по уши в долгах. Одна за другой центурии проголосовали за Децима Юния Силана и Луция Лициния Мурену как консулов следующего года. Катилина отстал от Сервия Сульпиция, но набрал больше голосов, чем Луций Кассий.

— Ты, злобный клеветник! — прорычал Цицерону один из преторов нынешнего года, патриций Лентул Сура, когда центурии разошлись после долгого дня: выбирали двух консулов и восемь преторов.

— Что? — тупо переспросил Цицерон, с трудом выдерживая вес проклятой кирасы и страстно мечтая освободить от ее тисков талию, слишком располневшую, чтобы чувствовать себя комфортно в доспехах.

— Ты слышал меня! Это ты виноват в том, что Катилину и Кассия не выбрали, ты, злобный клеветник! Ты специально отпугнул от них выборщиков своими дикими слухами о долгах! О-о, очень умно! Зачем обвинять их и тем самым давать им шанс ответить? Ты нашел в политическом арсенале отличное оружие, не правда ли? Неопровержимое заявление? Клевета, инсинуация, грязь! Катилина был прав насчет тебя: ты наглый, безродный выскочка! И пора поставить на место зарвавшихся крестьян вроде тебя!

Цицерон застыл с открытым ртом. Он глядел вслед уходящему Лентулу Суре и чувствовал, как на глазах его выступают слезы. Он был прав в отношении Катилины, он был прав! Катилина закончит тем, что уничтожит Рим и Республику.

— Если это может послужить тебе утешением, Цицерон, — послышался голос рядом с ним, — я буду держать ухо востро и нос по ветру следующие несколько месяцев. Поразмыслив, я подумал, что ты мог быть прав в отношении Катилины и Кассия. Сегодня они недовольны!

• Предыдущая
• 84/217
• Следующая