Апелляция - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 25

Бак часто произносил эту речь за рулем, хотя и не каждое утро. От этого он испытывал странное облегчение, думая о том, что мог бы сделать вместо того, что сделал в действительности. Частичка его души и большая часть мужества остались в зале суда. И такие выступления в уединенной кабине грузовика оказывали на него терапевтический эффект.

Поездки в Баумор, напротив, вызывали совсем другие чувства. Баумор не был его родным городом, и он его не любил. Потеряв работу, он мог только уехать оттуда.

Когда шоссе перешло в Мэйн-стрит, он повернул направо и проехал четыре дома. Пункт раздачи воды получил прозвище «городской бак». Он находился прямо под старой водонапорной башней — неиспользуемым и пришедшим в упадок реликтом. Металлические панели башни были изъедены изнутри городской водой. Теперь городу служил большой алюминиевый резервуар. Бак заехал на фуре на возвышенную платформу, заглушил двигатель, сунул пистолет в карман и вылез. Он приступил к своему делу — переливу воды в резервуар, — которое обычно занимало тридцать минут.

Из резервуара вода попадет в городские школы, предприятия и церкви, и хотя в Хаттисберге ее считали безопасной для питья, в Бауморе думали иначе. Ведь по этим же трубам когда-то текла старая вода.

В течение дня к резервуару непрерывно подъезжали автомобили. Люди тащили с собой пластмассовые кувшины, металлические емкости, маленькие фляжки, наполняли их и забирали домой.

Те, кто мог себе позволить, договаривались с частными поставщиками. Вода была в Бауморе ежедневной проблемой.

Было еще темно. Бак ждал, пока опорожнится его цистерна. Он сидел в кабине, включив обогреватель, закрыв дверь и положив рядом пистолет. В Пайн-Гроув проживали две семьи, о которых он думал каждое утро, скрываясь в грузовике. Жестокие семьи, в которых были мужчины, отсидевшие срок. Большие семьи, где были и дяди, и кузены. И в каждой от лейкемии умер ребенок. И обе сейчас судились за правду.

А Бак был известным лжецом.

За восемь дней до Рождества противники встретились в последний раз в зале суда под предводительством судьи Харрисона. Слушание было направлено на то, чтобы окончательно разобраться со всеми вопросами и, в частности, обсудить ходатайства, поданные по окончании процесса.

Джаред Кертин выглядел подтянутым и загорелым после двух недель гольфа в Мексике. Он радостно поздоровался с Уэсом и даже умудрился улыбнуться Мэри-Грейс. Но она не обратила на него внимания, потому что была занята Дженет, которая все еще казалась мрачной и обеспокоенной, но хотя бы уже не плакала.

Кучка подчиненных Кертина шуршала бумагами, при этом каждый из них зарабатывал сотни долларов за час, в то время как Фрэнк Салли, местный юрист, самодовольно за ними наблюдал. Все действо устраивалось исключительно в показательных целях. Харрисон не собирался хоть в какой-то мере освобождать «Крейн кемикл» от ответственности, и все это знали.

Присутствующие наблюдали друг за другом. Хафф занял привычное место, как всегда, озираясь вокруг с любопытством и все еще переживая о кредите и своем будущем. Присутствовали пара репортеров и даже судебный художник, тот самый, что работал на процессе и рисовал такие лица, которые никто не мог узнать. Юристы нескольких истцов по аналогичным искам тоже пришли, чтобы проследить за развитием дела. Они мечтали отсудить огромную компенсацию и разбогатеть, избежав поистине адского процесса, который пришлось вынести Пейтонам.

Судья Харрисон призвал присутствующих к порядку и наконец заговорил.

— Рад всех видеть, — сухо сказал он. — Всего было подано четырнадцать ходатайств, двенадцать от ответчика и два от истца. И мы разберемся со всеми еще до полудня. — Он метнул яростный взгляд на Джареда Кертина, словно предостерегая его от лишних слов, и продолжал: — Я прочитал все ходатайства и записки по делу, поэтому не трудитесь пересказывать то, что там написано. Мистер Кертин, вам слово.

В первом ходатайстве содержалась просьба о новом разбирательстве. Кертин быстро прошелся по всем причинам, почему его клиента прижали к ногтю, начав с того, что ему хотелось бы заменить некоторых присяжных, но Харрисон отказал. Команда Кертина насчитала в целом двадцать две ошибки, которые она сочла достаточно серьезными для подачи жалобы, но Харрисон не разделил их мнения. После часовых прений судья отклонил ходатайство.

Джаред Кертин скорее удивился бы другому исходу дела. Теперь они перешли к рутине. Битва была проиграна, но война еще нет.

Последовали другие ходатайства. После пары минут вялотекущих дискуссий по каждому судья Харрисон произнес:

— Отклонено.

Когда юристы закончили говорить, бумаги собирались со столов, а портфели закрывались, Джаред Кертин обратился к суду со словами:

— Ваша честь, благодарю вас. Уверен, примерно через три года дело будет пересмотрено.

— Заседание закрыто! — грубо отрезал его честь, а потом громко стукнул молотком.

Через два дня после Рождества, после полудня, когда было сыро и ветрено, Дженет Бейкер вышла из трейлера и направилась через Пайн-Гроув к церкви и на кладбище. Она поцеловала маленькое надгробие на могиле Чеда, потом села, прильнув к памятнику мужа Пита. Он умер именно в этот день пять лет назад.

По прошествии пяти лет она научилась сосредотачиваться на хороших воспоминаниях, хотя и от плохих окончательно избавиться пока не могла. Пит, крупный мужчина, похудевший до 120 фунтов, который не мог есть, а в самом конце и пить из-за опухолей в горле и пищеводе. Пит, который в тридцать лет выглядел таким бледным и изможденным, словно шестидесятилетний больной при смерти. Пит, мужественный парень, который плакал от невыносимой боли и умолял ее дать ему еще морфия. Пит, большой говорун и мастер рассказов, который не мог выдавить из себя ничего, кроме жалкого стона. Пит, умоляющий ее помочь ему покончить со всем этим.

Последние дни Чеда были относительно спокойными. Пит же умирал в страшных муках. Ей пришлось много повидать.

Хватит плохих воспоминаний. Она пришла сюда поговорить об их совместной жизни, об их любви, об их первой квартире в Хаттисберге, о рождении Чеда, о планах на других детей, большем доме и всех мечтах, над которыми они когда-то смеялись. Маленький Чед с удочкой и огромной связкой лещей из пруда ее дяди. Маленький Чед в первой форме для игры в баскетбол для малышей с тренером Питом. Рождество и День благодарения, отдых в «Диснейленде», когда они оба уже были больны и умирали.

Она оставалась там до темноты, как всегда.

Денни Отт наблюдал за ней из окна кухни своего приходского дома. Маленькое кладбище, за которым он так тщательно следил, в последние дни испытало настоящий наплыв посетителей.

Новый год начался с еще одних похорон. Инес Предью скончалась в результате длительной и мучительной болезни почек. Ей был шестьдесят один год, она давно осталась вдовой с двумя детьми, которые весьма удачно уехали из Баумора, как только повзрослели. Не имея страховки, она скончалась в своем маленьком домике на окраине города в окружении друзей и пастора Денни Отта. Оставив ее, пастор Отт отправился на кладбище за церковью Пайн-Гроув и с помощью дьякона начал копать могилу под номером семнадцать.

Как только толпа рассосалась, тело усопшей перенесли в машину «скорой помощи» и отправили в морг в медицинский центр округа Форрест в Хаттисберге. Там доктор, нанятый юридической фирмой Пейтонов, провел три часа, удаляя ткани и кровь и проводя вскрытие. Инес сама дала согласие на эту унылую процедуру, когда подписывала контракт с Пейтонами годом ранее. Пробы, взятые из ее органов, и изучение тканей могли обеспечить доказательства, которые когда-нибудь сыграют решающую роль в суде.

Через восемь часов после смерти она уже вернулась в Баумор в дешевом гробу, и на ночь ее оставили в святилище церкви Пайн-Гроув.

Пастор Отт давно уже убедил паству в том, что, как только тело умирает и душа отправляется на небеса, земные ритуалы становятся излишними и не имеют особенного значения. Похороны, поминки, бальзамирование, цветы, дорогие гробы — все это лишь потеря времени и денег. Прах к праху, пепел к пеплу. Бог создал нас нагими, и нагими мы должны покидать этот мир.