Пыльная зима (сборник) - Слаповский Алексей Иванович - Страница 34

Он понял своего предшественника, понял его страсть, она открылась ему легко – стоит только лечь выпив, и включить радио, и ты проникаешься ощущением величественной огромности жизни, которая тебя окружает – и не в масштабах этого городка, а в масштабе мировом, глобальном. Равнодушное дневное ухо не понимает важности этих обычных сообщений, которыми пичкают с утра до вечера. «Прислушивайтесь, глупцы! Представьте, что Бангладеш – это не просто название, мелькнувшее в суматохе дня, а страна с миллионами жителей, что сейчас, быть может, решается ее судьба, остановитесь, задумайтесь!»

И Неделин продолжал крутить ручку, задерживаясь, когда слышал хоть что-то внятное, ему одинаково интересна была речь на любом языке, он заслушивался любой музыкой, и даже азбука Морзе стала говорить ему что-то, и женщина тоже вслушивалась в нее, серьезно сдвинув брови, будто понимала смысл.

Размягченные, довольные друг другом, они допили одеколон, причем Неделин уже не содрогался, с удивлением отметил, что по накатанному пути жидкость пролилась почти безболезненно.

Послушав еще немного радио, они заснули.

Неделин просыпался – не желая просыпаться. Мысли неотвратимо яснели, но он этого не хотел. Он лежал лицом к стене, открыв глаза, рассматривая пятно на обоях, очертаниями похожее на Антарктиду, и думал о том, как холодно на Антарктиде, вспоминал, как покоряли этот материк, как Скотт лежал в своей палатке умирающий и писал: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Он позавидовал Скотту. Закрыв глаза, думал о том, что в Антарктиде бушует вьюга, а здесь тепло – и уже одно это счастье. Ни о чем не надо помнить, только об этом счастье – и задремать, опять уснуть. Но мутная дремота не переходила в сон. Неделин пошевелил языком, обнаружил в чужом рту всего несколько целых зубов, остальные – обломки. Медленно, как перебитую, он подтянул руку к лицу, стал рассматривать чужую кисть. Грязь въелась в морщины. До чего довел себя человек. Но кому это важно, кроме него самого? Вот мысль! КОМУ ЭТО ВАЖНО, КРОМЕ НЕГО САМОГО? И еще одна мысль: если он этого ужаса не чувствовал, значит, ужаса и не было.

Рядом зашевелилось. Он вспомнил – жена алкоголика. Или так, подруга. Наверное, тоже приходит в себя и тоже хочет опять заснуть, а заснуть невозможно, надо вставать, надо что-то делать.

– Денег мало, – сказала она. – Сходи к московскому поезду. Пять чемоданов отнести – пять рублей, поправиться хватит. Через час московский будет, нечего лежать. А?

Неделину вдруг захотелось что-нибудь узнать об этой женщине. Кто были родители? Где работает – если работает? Почему стала пить? Бедные, бедные люди! Неожиданно для себя он нашарил руку женщины и сказал:

– Ничего… Все будет хорошо… Бросим пить, и все будет как у людей.

Отшвырнув его руку, женщина закричала:

– На жалость берешь, курва? Пить бросим! Лежать собираешься, чтобы я тебе нашла да принесла? Шиш вот тебе! Вставай, гад!

Она сбросила с Неделина одеяло и вскочила с постели, опасаясь, вероятно, ответных действий с его стороны.

Неделину очень хотелось опохмелиться. Он понял, что Фуфачев промышляет на вокзале носильщиком, женщина посылает его на этот промысел, но как подняться? – руки и ноги словно без костей, голову не оторвать от подушки. Может, перетерпеть, не пить?

Его здоровое сознание поможет больному телу, и когда придет пора размениваться с алкоголиком, он оставит ему освободившийся от болезни организм. Но это не сейчас, не сразу, не сегодня. Сегодня все-таки – опохмелиться.

– Дай воды, – сказал он женщине.

Женщина принесла – без попреков, считая, что он готовится встать. Неделин жадно выпил большую кружку, проливая воду на шею и подбородок, на грудь – это освежало.

– Помоги встать.

Женщина помогла.

На дрожащих ногах, поддерживаемый ею, он дошел до туалета. Потом умылся.

– Хватит гигиену разводить, – торопила женщина. – Скоро московский придет.

Неделин надел штаны, рубашку и сел на постель, обессиленный.

– Может, проводишь? – сказал он женщине. – Сам не дойду. Подохну.

– Иди, иди! Не пойдешь – тем больше подохнешь!

Неделин приблизительно помнил, каким путем вел его вчера ночью милиционер от вокзала. Он шел, едва переставляя ноги, обливаясь потом.

Подоспел как раз к прибытию поезда, пассажиры, истомленные дорогой, энергично вырывались из тесных тамбуров, волоча сумки, чемоданы и узлы.

– Вещи поднести… Вещи поднести… – обращался Неделин то к одному, то к другому, но от него отмахивались. В провинциальных городах вообще такой роскоши, как пользоваться услугами носильщиков, не признают. И вдруг он увидел себя – то есть алкоголика Фуфачева в своем обличье. Фуфачев бодрый, хотя и помятый, со следами неблагоустроенного ночлега на лице и на одежде, подскакивал к пассажирам.

– Бабуся, надорвесся! – и выхватил сумку у старухи. – Куда нести? – и бежал, старуха спешила за ним. Вскоре он вернулся и напал на новую жертву: – Мужик, ты че? Два чемодана на горбу, ты че? Придатки опустятся, у меня брат от этого помер, дай помогу! – и отнимал чемодан у плечистого мужчины, тот смеялся, едва поспевая за шустрым Фуфачевым.

«Какого черта? – подумал Неделин. – У него же в сумке и деньги, и вещи всякие. И коньяк, кстати! Коньяк! А где же сумка?»

Он встал на пути Фуфачева, но тот обежал его, устремляясь к кому-то с испуганным криком:

– Ты че? Ты че? Женщина! С яблоками! Ты че?

Женщина с двумя корзинами яблок остановилась, обернулась недоумевая.

– Ты че? – подскочил Фуфачев. – Родишь раньше время! Дай помогу!

Выхватил корзины и поволок, не слыша протестов женщины, а протестовала она потому, что была не приезжей, а собиралась торговать яблоками на перроне. Кое-как она втолковала это Фуфачеву. Тот остановился, поставил корзины, вытер пот со лба и весело потребовал:

– Рубль за услуги, мадам!

– Нахал!

– Я нахал? Я вымогатель? Я хулиган? Меня судить надо за мою же работу вам помогать? В милицию меня сдать за это? Позвать милицию, тетя? Милиция?! Где ты?

– Дурак! – сказала тетя и сунула ему рублевку.

И вот перрон опустел, поезд тронулся, Фуфачев хлопотливо пересчитывал деньги и озирался. Неделин подошел к нему.

– Тебе чего? – спросил Фуфачев.

– Не узнаешь?

Фуфачев рассеянно глянул и отвернулся.

– Неужели не узнаешь? – встал Неделин перед ним.

– Отвали, мужик, в долг не даю, – сказал Фуфачев.

И в это время Неделин увидел свою сумку, она так и осталась на скамье – и никто не взял! Ай да город Полынск, слава твоим жителям! А в сумке – коньяк. Желание опохмелиться вспыхнуло с новой силой.

– Хочешь выпить? – предложил он Фуфачеву.

– Почем?

– Нипочем. Я угощаю.

– Иди ты!

– Я серьезно.

Неделин взял сумку, пригласительно кивнул Фуфачеву, направился в глубь палисадника, в укромное местечко среди кустов. Фуфачев недоверчиво пошел за ним.

Неделин достал коньяк, пачку печенья, стакан, взятый им в дорогу для чая, торопливо откупорил бутылку, налил и хотел поднести Фуфачеву, но рука сама поднялась и выплеснула коньяк в рот. Зажевал печеньем, налил теперь уж точно Фуфачеву.

– После вчерашнего? – спросил Фуфачев.

– Угу.

– Я тоже. Нарезался так, что… По пьяни одежкой с кем-то махнулся.

– А не со мной?

– Гля, точно! Значит, мы с тобой пили? Ничего не помню! – радовался Фуфачев.

– А больше ничем не менялись? Посмотри внимательно.

– Черт его… Вроде нет…

– Ну, тогда пей.

Фуфачев поднял стакан, прищурился на него.

– Хренота какая-то… Че-то со мной… Заболел, что ли…

– А что?

– Вроде пил, так? Много, так? А голова – не болит. И даже вроде выпить не хочу. То есть хочу, но могу не пить.

– Тогда не пей.

– Это как же? – не мог представить Фуфачев. – Нолито же!

Выпил, крякнул – и озаботился.

– Сколько я тебе должен? Он ведь дорогой, падла.

– Нисколько, – сказал Неделин, чувствуя радугу в захмелевшей душе.