Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания - Житинский Александр Николаевич - Страница 15

Обычно он был молчалив, но не загадочен — на лице у него всегда было написано то настроение, в котором он находился в данную минуту, одобряет он что-то или нет, нравится ему что-то или вызывает отвращение. Он был настоящим наблюдателем по своей натуре и никогда ничего не усложнял, наоборот, любую ситуацию он раскладывал по принципу «хорошо-плохо», и не от недостатка ума, а от желания докопаться до сути происходящего. Выражаясь фигурально, он был гениальным фотографом — схватывал ситуацию, а потом показывал ее нам в том свете, при котором она была сфотографирована, ничего не прибавляя и не отнимая. Так он однажды зафиксировал всех нас и себя тоже и проявил за двадцать минут — мгновенно, на одном дыхании написал, как мне кажется, лучшую свою песню — «Мои друзья».

Вся наша жизнь того периода была в этой песне, здесь была и прекрасная музыка, и наше беспредельное веселье, и за ним — грусть и безысходность, которая тогда была во всем. Безысходность — главное состояние начала восьмидесятых. Хиппи еще кричали, мы, мол, прорвемся, мы, мол, наш, мол, новый мир построим, мы там всем любовь устроим, мы там к Богу всех пристроим, еще Гена Зайцев командовал сам себе: «Флаги достать!» и вытаскивал из-под воротника свой длиннющий «хаер», как хиппи называли волосы, еще надеялись на какую-то рок-революцию, что вообще было полным бредом.

И мы в 81-м чувствовали эту безысходность, может быть, не верили в нее, но чувствовали. Потому и были АУ и остальные панки и битники такими, какими они были. И Цой спел об этом — это была первая песня про нас, первый серьезный взгляд на нашу жизнь. Это было грустно ровно настолько, насколько это было грустно в жизни.

А рок-клуб, и правда, вовсю уже работал. Это было очень любопытное заведение. Президентом клуба был Гена Зайцев, который страшно любил всякие бумажки, записки, протоколы, книги учета и прочие бюрократические штучки. При этом у Гены была четкая ориентация на свершение все той же пресловутой рок-революции, и весь клуб под его руководством готовился к восстанию. Заправляли всей партийной работой мэтры хипповского хард-рока семидесятых — РОССИЯНЕ, ЗЕРКАЛО, СОЮЗ ЛЮБИТЕЛЕЙ МУЗЫКИ РОК, ДЖОНАТАН ЛИВИНГСТОН и другие — одни получше, другие похуже, умные и целеустремленные борцы за свободу всего человечества. Каждая группа в отдельности была неплоха, когда занималась своим прямым делом — рок-музыкой. Но когда они собирались все вместе и под председательством Гены начинали свое партийное собрание — на полном серьезе объявляли кому-то выговоры, предупреждения, кого-то исключали, принимали, решали возникшие трения по вопросам идеологии путем поименного голосования, выдвигали поправки по повестке дня и ругали правых (КГБ) и левых (нас), то все это выглядело просто замечательно. Учитывая же еще и то, что над всем собранием незримо витала тень великого экстрасенса и певца Юрия Морозова, который в своем физическом воплощении на собрания не ходил, а прилетал туда в виде некоего духа и сидел где-нибудь на люстре, мрачно наблюдая за происходящим внизу, то эта компания на самом деле представляла собой реальную опасность для общества. Члены клуба, сдав по одной фотографии президенту Зайцеву, ходили важные, на свои собрания никого не пускали и были на седьмом небе от собственного величия. Руководство клуба захватило монополию на устройство концертов и всячески пакостило двум-трем делягам шоу-бизнеса, пытающимся работать автономно.

Вторым человеком в клубе после Гены была Таня Иванова, которая в конце концов подсидела Гену и стала заправлять клубом, внедряя в него рок-музыку уже совсем дикого образца, — я к женскому вкусу в этом плане всегда относился с недоверием. Свои интриги Таня плела тоже не очень долго — вскоре ее аннигилировал энергичный Коля Михайлов — нынешний наш президент. Он был первым из трех президентов, имеющих непосредственное отношение к музыке, и это, конечно, сыграло свою роль.

Был весной также проведен грандиозный банкет в честь Свина в ресторане «Трюм» — рок-клуб, естественно, к этому делу отношения не имел, он тогда не то что панк, а даже «новую волну» не держал за музыку. В «Трюме» собралась хорошая компания, подтянулся из Москвы Троицкий, и веселье било ключом. Цой спел «Моих друзей» и реабилитировался в глазах Артема после московского концерта АУ, где Цой пел своего злосчастного «Васю», менеджер был о нем невысокого мнения, но после «Моих друзей» все стало наоборот. В этой песне чувствовался такой потенциал, Цой давал такой аванс на дальнейшую работу, что Артем даже как-то потом сказал Гребенщикову: «Вот та молодая шпана, что сотрет вас с лица Земли», — имея в виду Цоя и его «Друзей». Цой несколько взбодрился после похвалы Артема и начал работать над новыми песнями.

С Гребенщиковым Цой уже был знаком, правда, не очень близко. Они встретились где-то в электричке, возвращаясь с какого-то очередного загородного концерта. Цой пел «Друзей» для друзей, ехавших вместе с ним, Борис был уже наслышан о нем от Троицкого, короче говоря, они встретились, да и должны были встретиться — это только в физике одноименные заряды отталкиваются, а в жизни — наоборот, притягиваются.

«Песню для БГ» Витька написал совсем недавно — после посещения нами квартирного концерта АКВАРИУМА. Вообще-то она называлась «Осень», но Витька посвятил ее Борису и пел всегда в его манере — скороговоркой, отрывисто и быстро выбрасывая слова.

Юг нам быстро надоел. Мы, как и всякие молодые люди, были еще достаточно глупы для того, чтобы не скучать в одиночестве, и нам постоянно нужны были какие-то внешние раздражители, приток информации извне. Тем более что у новой группы, которая родилась под горячим крымским солнцем и уже покорила сердца южан из Морского, были теперь грандиозные планы относительно завоевания Севера. Нам не терпелось вернуться в Ленинград и начать концертировать, ходить на собрания в рок-клуб — это сейчас они кажутся смешными и глупыми, а тогда все это было чрезвычайно интересно: репетировать, покупать инструменты и аппаратуру, слушать новые пластинки. Хотелось удивить всех близких друзей или, по крайней мере, показать им нашу музыкальную продукцию — в общем, тянуло домой.

Репетировали мы на двух акустических гитарах и бонгах попеременно у Олега, у меня, у Витьки — это зависело от того, есть ли дома родители или нет. Мы плотно трудились весь остаток лета и сделали программу минут на сорок, которую уже можно было кому-то показывать и при этом не стыдиться. Некоторые песни аранжировал Витька, некоторые я, некоторые — все втроем, как, например, «Песню для БГ (Осень)». Витька написал «Бездельника-2» — переделал старого «Идиота» и придумал там классное гитарное соло, которое я никогда ни изменял и играл всегда в оригинальном варианте.