О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс - Страница 30
- Предыдущая
- 30/76
- Следующая
– Спасибо, – сказал я, – большое спасибо!
– Жалко только, что ты себя со стороны не видел и не слышал! – Он прыснул. – Вот уж вопль ужаса так вопль… Ох, не могу!..
Я медленно приподнялся и сел. Потом прислонил подушку к изголовью и откинулся на нее. Охватившая меня слабость не проходила.
Я смерил Тристана ледяным взглядом:
– Так значит, рейнесское привидение – это ты?
Он в ответ только ухмыльнулся.
– Ну и бес же ты! И как я сразу не догадался? Только для чего ты все это затеял? Что за удовольствие?
– Как сказать… – Тристан в ореоле сизого сигаретного дыма мечтательно возвел глаза к потолку. – Пожалуй, дело в выборе точного момента, чтобы автомобилисты сами не знали, видели они меня или нет. К тому же мне страшно нравится, как они тут же прибавляют газу. Ни один еще не притормозил.
– Недаром кто-то меня предупреждал, что чувство юмора у тебя слишком уж развито, – заметил я. – И ты скоро здорово сядешь в лужу, помяни мое слово.
– Да никогда! Шагах в ста дальше по шоссе у меня в кустах спрятан велосипед, и я всегда успею исчезнуть. Так что волноваться не из-за чего.
– Ну, дело твое – Я встал с кровати и побрел к двери. – Пойду хлебну виски… – Потом обернулся и испепелил его взглядом. – Если ты посмеешь еще раз сыграть со мной такую штуку, я тебя придушу!
Несколько дней спустя часов в восемь вечера я сидел с книгой у камина в гостиной Скелдейл-Хауса, как вдруг дверь распахнулась и в комнату влетел Зигфрид.
– Джеймс! – зачастил он – У старика Хораса Досона корова разодрала сосок. Видимо, придется зашивать. Старику корову не удержать, а ферма его на отшибе. Соседей у него нет, так, может быть, вы согласитесь помочь мне?
– Ну, конечно! – Я закрыл книгу, потянулся, зевнул и поднялся с кресла. Нога Зигфрида отбивала чечетку на ковре, и я в очередной раз подумал, как ему, наверное, жаль, что это кресло не приспособлено для того, чтобы вышвыривать меня за дверь в полной готовности по первому сигналу. Я торопился, насколько мог, но, как всегда – писал ли я под его диктовку или оперировал под его наблюдением, – меня не покидало ощущение, что его безумно раздражает моя медлительность. Меня угнетала мысль, что для него невыносимая пытка смотреть, как я встаю и ставлю книгу на полку.
Я только повернулся к двери, а он уже исчез за ней. Я припустил следом по коридору, но, когда выскочил на крыльцо, он уже завел мотор. Я распахнул дверцу, нырнул в нее и почувствовал, как асфальт чиркнул меня по подошве. Мы унеслись в темноту.
Четверть часа спустя мы, взвизгнув тормозами, остановились во дворе позади небольшого дома, дремлющего в одиночестве посреди лугов. Едва мотор смолк, как Зигфрид выскочил из машины и зашагал к коровнику, крикнув мне через плечо:
– Тащите шовный материал, Джеймс… Еще, пожалуйста, ампулы для местной анестезии и шприц… и мазь для раны…
Затем уже из коровника до меня донеслись невнятные звуки разговора, завершившиеся нетерпеливым окриком:
– Джеймс! Что вы там копаетесь? Не можете найти?
Этих нескольких секунд мне хватило только на то, чтобы открыть багажник, и теперь я принялся лихорадочно хватать нужные бутылки и коробочки. Собрав все, что он потребовал, я карьером пронесся через двор и чуть не сбил его с ног в дверях, когда он уже вопил.
– Джеймс, да где же вас черт… А, вот вы наконец! Так давайте же! И чем вы все это время занимались?
Да, он был совершенно прав: Хорас Досон, щуплый старичок лет восьмидесяти, действительно, с коровой не совладал бы. Хотя он, упрямо забывая свой возраст, все еще сам доил двух упитанных коров шортгорнской породы, которые стояли в маленьком коровнике с булыжным полом.
Наша пациентка повредила сосок очень основательно. То ли ее соседка, то ли она сама наступила на него копытом: он был располосован почти во всю длину и из рваной раны текло молоко.
– Дело скверно, Хорас, – сказал Зигфрид. – До самого канала разорвано. Ну, сделаем все, что сможем. Шитья тут хватит.
Он промыл и обработал рану, а потом набрал в шприц анестезирующее средство.
– Берите ее за нос, Джеймс, – распорядился он, а затем мягко сказал фермеру: – Хорас, будьте добры, подержите ей хвост. Вот-вот, за самый кончик… чудесно.
Старичок бодро расправил плечи:
– Не беспокойтесь, мистер Фарнон. Как скажете, так и будет сделано.
– Отлично, Хорас. Именно так. Благодарю вас.
Он нагнулся, я сжал корове морду, и он ввел иглу над верхним концом разрыва.
Раздался шлепок – это корова изъявила свое неудовольствие, ловко лягнув его в резиновый сапог точно над голенью. Он даже не охнул, а только, тяжело дыша, несколько раз согнул и разогнул ногу. Потом снова наклонился к вымени.
– Тише, тише, милка, – проворковал он нежно и опять ввел иглу.
На сей раз раздвоенное копыто врезало ему по запястью, и шприц, прочертив в воздухе изящную дугу, упал в кормушку с сеном – уж тут корове не повезло. Зигфрид выпрямился, задумчиво потер запястье, извлек шприц из сена и вернулся к своей пациентке. Почесав ей основание хвоста, он ласково ее попрекнул:
– Нехорошо, старушка, нехорошо.
Затем вновь приступил к делу, избрав, однако, новую позу: уперся головой в бок, вытянул длинные руки и в конце концов после двух-трех неудачных попыток сумел сделать местную анестезию. Тихонько и немелодично насвистывая, он принялся неторопливо вдевать нить в иглу.
Мистер Досон с восхищением следил за ним.
– Оно и понятно, мистер Фарнон, почему у вас на скотину рука такая легкая. Все потому, что терпения у вас хоть отбавляй. Сколько ни живу, а терпеливей вас человека не видывал!
Зигфрид скромно наклонил голову и начал шить. Эта часть операции протекала мирно: корова ничего не чувствовала и длинный ряд аккуратных стежков благополучно и надежно соединил края раны.
Зигфрид обнял старика за плечи.
– Ну вот, Хорас, если подживет благополучно, сосок будет как новый. Но если за него тянуть, он никогда не заживет, а потому, когда будете доить ее, пользуйтесь вот этой штукой.
Он помахал в воздухе флаконом со спиртом, в котором поблескивал сосковый сифон.
– Буду пользоваться, – твердо сказал мистер Досон. – Всенепременно.
Зигфрид шутливо погрозил ему пальцем.
– Э-эй, не так быстро! Трубку перед употреблением обязательно кипятите, а держите в этой бутылке, не то дело кончится маститом. Ну так могу я на вас положиться?
– Мистер Фарнон! – Старичок выпятил щуплую грудь. – Я все исполню в точности, как вы говорите!
– Вот и молодец, Хорас, – сказал Зигфрид и, еще раз потрепав его по плечу, начал собирать инструменты. – Я загляну недельки через две снять швы.
Мы направились к дверям коровника, но тут дорогу нам преградила внушительная фигура Клода Бленкирона, деревенского полицейского. Щегольская клетчатая куртка и спортивные брюки свидетельствовали, что он находился не при исполнении служебных обязанностей.
– Вижу, что то у тебя в коровнике свет, Хорас. Вот и подумал, может, подсобить надо?
– Спасибо, мистер Бленкирон. Оно бы, конечно, да только вы чуток опоздали. Мы уже сами справились.
Зигфрид засмеялся.
– Вот бы вам, Клод, на полчасика раньше заглянуть! Сунули бы эту скотину себе под мышку, и я бы зашил ее без всяких хлопот!
Великан кивнул, и по его лицу расползлась тихая улыбка. Он выглядел воплощением добродушия, но я, как всегда, почувствовал, что за этой улыбкой прячется холодная сталь. Клода в округе любили. На щедрую помощь и дружелюбность этого великолепного атлета могли рассчитывать все обитатели его участка, кто в них нуждался. Но хотя он был верной опорой слабых и немощных, нарушители закона и порядка боялись его как огня.
Точно я не знал, но ходили слухи, что Клод предпочитал не затруднять мировых судей пустяками, а творил правосудие тут же на месте подручными средствами. Рассказывали, что на дежурстве он не расстается с увесистой дубинкой, и следом за всякими хулиганскими выходками почти обязательно из какого-нибудь темного закоулка доносились отчаянные вопли. Рецидивы случались редко, и в целом порядок на его участке царил образцовый. Я вновь взглянул на его улыбающееся лицо. Да, бесспорно, милейший человек, и все-таки что-то в нем было такое, отчего при одной мысли, что я могу навлечь на себя его гнев, у меня по спине пробежала холодная дрожь.
- Предыдущая
- 30/76
- Следующая
