О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс - Страница 39
- Предыдущая
- 39/76
- Следующая
И вдруг – вот этот, другой, несмолкающий трезвон. Верно, будильник… Я ухватил его, но звон не смолк, а я увидел стрелки. Шесть часов. Ну, конечно, телефон! Я снял трубку.
В ухо мне ударил резкий металлический голос без намека на сонливость.
– Мне ветеринара надо!
– Да-а… Хэрриот слушает, – пробормотал я.
– Браун говорит. Из Уиллет-Хилла. У меня корова обездвижила. Так вы бы поторопились.
– Хорошо. Сейчас еду.
– Да не тяните! – В трубке щелкнуло.
Я перекатился на спину и уставился в потолок. Вот тебе и рождество! День, который я вознамерился ознаменовать блаженным ничегонеделанием. И надо же было этому типу вылить на меня ушат холодной воды! И хоть бы извинился. Даже без «с рождеством вас!» обошелся. Это уж слишком!
Мистер Браун встретил меня во мгле двора. Я бывал у него раньше и, когда он попал в лучи моих фар, в очередной раз подивился его редкостной физической форме. Рыжий мужчина, лет сорока, остролицый, с чистой кожей. Из-под клетчатой кепки выглядывали прядки морковных волос, щеки, шею и руки покрывал золотистый пушок. От одного взгляда на него мне еще больше захотелось спать.
Доброго утра он мне не пожелал, а только коротко кивнул – не то мне, не то в сторону коровника – и ограничился двумя словами:
– Она там.
Он молча следил за тем, как я делаю инъекцию, и заговорил только тогда, когда я принялся рассовывать по карманам пустые флаконы.
– Сегодня ее доить конечно нельзя, да?
– Нет, – ответил я. – Лучше, чтобы вымя было полным.
– А кормить как-нибудь по-особому?
– Нет. Может есть все, что захочет и когда захочет.
Мистер Браун был очень деловит. И всегда дотошно выспрашивал все до последних мелочей.
Мы пошли через двор, но вдруг он остановился и обернулся ко мне. Неужто хочет предложить чашку горячего живительного чая? Я стоял по щиколотку в снегу, и морозный воздух беспощадно щипал меня за уши.
– Знаете, – сказал он, – это ведь у меня не в первый раз с коровами случается в последнее время. Так может, я что не так делаю? Как по-вашему, может, я им слишком корм запариваю? Так, что ли?
– Не исключено… – Я торопливо зашагал к машине. Уж лекцию о содержании коров я сейчас читать ни за что не стану! Когда я взялся за ручку дверцы, он сказал:
– Коли она к обеду не встанет, я сам звякну. И вот еще что: в том месяце вы мне черт-те чего в счет понаставили! А потому предупредите своего старшого, чтобы он не больно-то на перо налегал. – И повернувшись, быстро зашагал к дому.
«Мило, нечего сказать, – размышлял я, тронув машину. – Ни тебе «спасибо», ни тебе «до свидания!», а только претензии и угроза оторвать меня от рождественского гуся, если ему взбредет в голову». На меня накатила волна жаркого гнева: «Чертовы фермеры! Какие омерзительные личности среди них встречаются!» Мистер Браун угасил мою праздничную радость так успешно, словно обдал меня ледяной водой из шланга.
Поднимаясь на крыльцо Скелдейл-Хауса, я заметил, что ночной мрак побледнел и посерел. В коридоре меня с подносом в руках встретила Хелен.
– Как ни грустно, Джим, – сказала она, – но тебя уже ждут. Что-то очень срочное. И Зигфриду тоже пришлось уехать. Но я сварила кофе и поджарила хлебцы. Садись и перекуси. Времени на это у тебя хватит.
Я вздохнул. Значит, быть этому дню совсем будничным!
– А что там, Хелен? – спросил я, отхлебывая кофе.
– Да мистер Керби, – ответила она. – Старик очень тревожится за свою козу.
– Козу?
– Ну, да. Он сказал, что она подавилась.
– Подавилась? Как же это, черт побери, ее угораздило подавиться? – загремел я.
– Право, не знаю. И, может быть, ты не будешь на меня кричать, Джим? Я же не виновата.
Мне стало стыдно до слез. Срываю на жене свою досаду! Ветеринарам вообще свойственно набрасываться на тех бедняг, кому волей-неволей приходится сообщать им про неприятные вызовы или звонки, но я этим нашим свойством отнюдь не горжусь. Я смущенно протянул руку, и Хелен ее взяла.
– Извини, – сказал я и кое-как допил кофе. Благоволение во мне совсем иссякло.
Мистер Керби, старый фермер, уже ушел на покой, но, чтобы не сидеть сложа руки, он благоразумно арендовал деревенский домик с участком, которого хватало, чтобы держать корову, полдесятка свиней и его обожаемых коз. Козы у него были всегда – даже когда он вел молочное хозяйство. Коровы коровами, но за козами он ходил для души.
Жил он теперь в деревне высоко в холмах. И ждал меня у калитки.
– Эх, малый, – сказал он, – не хотелось мне тебя беспокоить ни свет ни заря, да еще на рождество, да только что делать-то? Дороти совсем худо.
Он повел меня в каменный сарай, разделенный теперь на загончики. Сквозь сетку одного из них на нас тревожно поглядывала большая белая коза зааненской породы. Я внимательно на нее посмотрел, и почти сразу же она судорожно сглотнула, надрывно закашлялась, а потом замерла, вся дрожа. С губ у нее стекали струйки слюны.
Старый фермер испуганно ко мне обернулся.
– Видите? Вот я и побоялся ждать. Отложи я на завтра, так разве же она дотянула бы?
– Вы поступили совершенно правильно, мистер Керби, – сказал я. – Конечно, в подобном состоянии ее оставлять нельзя. У нее что-то застряло в горле.
Мы вошли в загончик, старик прижал козу к стене, а я попытался открыть ей рот. Особой радости она не испытала и, когда я сумел разомкнуть ее челюсти, издала протяжный, почти человечий крик. Рот у коз довольно маленький, но рука у меня тоже невелика, и, как ни старалась Дороти задеть меня острыми задними зубами, я забрался пальцем довольно глубоко в глотку.
Да, там, несомненно, что-то застряло. Но я только-только касался непонятного предмета ногтем, зацепить же его мне не удалось. Тут коза замотала головой, и я еле успел выдернуть руку, всю в сосульках слюны. Смерив Дороти задумчивым взглядом, я обернулся к мистеру Керби.
– Знаете, странно что-то! В глубине глотки у нее я нащупал мягкий комок. Словно бы материю. Скорее можно было бы ожидать, скажем, обломка ветки, вообще чего-нибудь с острыми концами. Просто диву даешься, какой только дряни не ухитряются козы подбирать, пока пасутся! Но если это тряпка, то что там ее держит, а? Почему она ее просто не проглотит?
– Это верно! – Старик ласково погладил козу по спине. – Так, может, она без помощи обойдется? Само вниз проскользнет?
– Нет. Застряло плотно. Бог знает, как это получилось, но сидит крепко. И ее надо поскорее от этого избавить, ведь она уже раздувается. Вот, сами взгляните! – и я указал на левый бок позы с бугром начинающейся тимпании рубца. В ту же секунду Дороти снова забилась в кашле, который, казалось, разрывал ее на части.
Мистер Керби глядел на меня с немой мольбой, а я не знал, что делать.
– Я схожу в машину за фонариком, – сказал я, выбираясь из загончика. – Может, удастся рассмотреть, в чем тут штука.
Старик светил фонариком, и я снова открыл козе рот, и опять у нее вырвался жалобный звук, словно детский плач. И вот тут-то я заметил у нее под языком узкую черную ленточку.
– Ага! – воскликнул я. – Вот что держит эту дрянь! Зацепилась за язык тесемочкой или шнурком! – Я аккуратно завел указательный палец под тесемку и потянул.
Нет, это была не тесемка. Я тянул, а она растягивалась… как резинка. Потом перестала растягиваться, и я почувствовал сопротивление. Затычка в горле чуть сдвинулась. Я продолжал осторожно тянуть, и медленно-медленно таинственный кляп продвинулся через корень языка. Едва он оказался во рту целиком, как я отпустил резинку, ухватил мокрую массу и начал ее извлекать. Да будет ли ей когда-нибудь конец – она раскручивалась и раскручивалась в длинную матерчатую змею. Но вот на третьем футе я вытащил ее всю и бросил на соломенную подстилку.
Мистер Керби схватил измочаленную тряпку, поднес к глазам, начал распутывать с явным недоумением и вдруг вскричал:
– Господи помилуй, да это же мои трусы!
– Что-что?
– Летние мои трусы! Как потеплеет, я кальсоны скидываю, не люблю я их, и на трусы перехожу. Под праздник хозяйка большую уборку затеяла, так все решить не могла, постирать их или сразу на тряпки пустить. Ну, все-таки выстирала, а Дороти, видать, их с веревки-то и сдернула! – Он поднял повыше измочаленные трусы и печально на них уставился. – Им прямо износу не было, но уж Дороти их доконала!
- Предыдущая
- 39/76
- Следующая
