О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс - Страница 47

• Предыдущая
• 47/76
• Следующая

– Чего вам и звонить-то, раз она подохла, а?

– Совершенно верно.

– Звонить-то я буду Мэллоку, живодеру, так?

– Боюсь, что так…

– Да на кой мне мэлловские пять фунтов за такую-то корову?

– Хм-м… Вы, безусловно, правы.

– Уж больно она хороша!

– Охотно верю.

– Потерять-то мне ее никак не с руки.

– Я понимаю…

Мистер Биггинс набычился и грозно посмотрел на меня:

– Ну так и что же вы думаете делать?

– Минутку! – Я провел пальцами по волосам. – Может быть, вы подождете до вечера и поглядите, как она себя будет чувствовать, и, если ей не станет лучше, скажем к восьми, вы мне позвоните, и я приеду.

– Приедете, значит? После восьми? – осведомился он, сужая глаза.

Я одарил его сияющей улыбкой.

– Совершенно верно.

– Верно-то верно, да только в прошлый раз, когда вы ночью приезжали, вы это в счет поставили, нет, что ли?

– Возможно. – Я развел руками. – В ветеринарной практике принято…

– Вот и выходит, что это еще накладной получится.

– Если взглянуть с такой точки зрения, то, конечно…

– У меня ж лишние деньги не водятся, знаете ведь.

– Я представляю…

– И на простой счет еле наскребаю, а тут лишнее плати?

– Но право же…

– Вот и выходит, что вы это зря придумали, верно?

– Пожалуй… не спорю… – Я откинулся на спинку кресла, чувствуя себя бесконечно усталым.

Мистер Биггинс угрюмо жег меня взглядом, но я не собирался больше предлагать никаких гамбитов и в свою очередь уставился на него, как я надеялся, с непроницаемым видом, который должен был по моим расчетам яснее всяких слов сказать, что я готов выслушать любое его предложение, но сам ничего предлагать больше не собираюсь.

Тишина, воцарившаяся теперь в приемной, оставалась нерушимой очень долго. В конце улицы церковные куранты отбили четверть, в отдалении, по-видимому, на рыночной площади, затявкала собака, мимо окна на велосипеде промелькнула мисс Добсон, дочка бакалейщика, но мы оба молчали.

Мистер Биггинс жевал нижнюю губу, бросал на меня отчаянные взгляды и тотчас вновь принимался созерцать свои ноги. Он явно исчерпал все возможности, и в конце концов мне стало вено, что инициативу я должен взять на себя, причем категорически.

– Мистер Биггинс, – сказал я, – мне пора ехать. Вызовов у меня много, но мне предстоит побывать на ферме в миле от вашей, так что часов около трех я погляжу вашу корову.

Я встал, показывая, что разговор окончен.

Фермер затравленно посмотрел на меня. Видимо, он смирился с мыслью, что мы зашли в тупик и останемся в нем еще долго, а потому моя внезапная атака застала его врасплох. Он открыл было рот, но ничего не сказал и повернулся к двери. На пороге он остановился, поднял руку, секунды две умоляюще смотрел на меня, а потом понурился и вышел.

Я следил в окно, как он переходит дорогу: посреди мостовой он внезапно нерешительно остановился, что-то буркнул и оглянулся на наше крыльцо. Меня охватил страх, что его собьет машина, но тут он расправил плечи и медленно пошел дальше.

А иногда получить ясную картину не удается и по телефону.

– Боб Фрай говорит.

– Доброе утро. Хэрриот слушает.

– У меня свинья что-то не того.

– А-а! Так что с ней?

Булькающий смешок.

– Это вы мне скажите!

– О!

– Чего бы я стал вам звонить, кабы сам знал, что с ней? Хе-хе-хе!

То обстоятельство, что эту шуточку я слышал уже две тысячи раз, не меньше, помешало мне от всей души присоединиться к его смеху, но какое-то кудахтанье я из себя выдавил.

– Совершенно верно, мистер Фрай. Нуте-с, почему же вы мне звоните?

– Так я же объяснил, черт дери! Чтобы узнать: что с ней такое.

– Это я понял, но мне нужно знать поподробнее. Вы сказали, что с ней что-то не того. Но что именно?

– Куксится чего то.

– Да-да. Но не могли бы вы объяснить, в чем это заключается?

Пауза.

– Понурая она какая-то.

– Что-нибудь еще?

– Да нет вроде. Вообще дохлая она, если на то пошло.

Я ненадолго задумался.

– Так… э… Я попробую спросить вас немножко по-другому: Зачем вы мне звоните?

– Звоню, потому что вы ветеринар. Это же ваша работа, разве нет?

Я предпринял новую попытку.

– Было бы лучше, если бы я знал, что с собой захватить. Какие у нее симптомы?

– Симптомы-то? Ну, неможется ей вроде бы.

– Да, но как она себя ведет?

– А никак. Потому я и забеспокоился.

– Гм, гм! – Я поскреб в затылке. – Ей что – очень плохо?

– Да уж не хорошо.

– Вы, кажется, сказали, что дело срочное?

Новая долгая пауза.

– Ну, она не так, чтобы уж, а только и не очень. Совсем тела не нагуливает.

– Вот-вот. И давно это с ней?

– Да уж порядком.

– Ну, а точнее?

– Чего уж там говорить. Давненько.

– Мистер Фрай, мне необходимо знать, как давно у нее наблюдаются эти симптомы. Сколько времени назад они появились?

– А-а! Да с той поры, как мы ее купили…

– И когда же вы ее купили?

– Да тогда же, как и всех прочих…

Мне всегда нравилось работать со студентами. Для получения диплома им полагается пройти шесть месяцев практики, и обычно почти все свои каникулы они проводят у какого-нибудь ветеринара.

У нас, разумеется, имелся свой студент-надомник в лице Тристана, но он принадлежал к особой категории. Учить его не приходилось вовсе: он словно сам все знал и впитывал сведения не только без усилий, но и незаметно для окружающих. Если я брал его с собой, то на ферме он чаще всего сидел в машине, уткнувшись в свою любимую газету и покуривая.

Настоящие же практиканты попадали к нам самые разные – и из деревни, и из города, и туповатые, и умницы, но, как я уже сказал, мне нравилось работать со всеми без различия.

Во-первых, ездить с ними по вызовам было гораздо веселее. Значительную часть жизни деревенский ветеринар проводит в одиноких разъездах, а тут было с кем поболтать в дороге. И какое блаженство, когда есть кому открывать ворота! На дорогах к отдаленным фермам ворот всегда уйма. Например, та, которая внушала мне особый ужас, была перегорожена в восьми местах! Даже трудно передать словами, какое дивное ощущение тебя охватывает, когда останавливаешь машину перед воротами, а открывать их вылезает кто-то другой!

Про удовольствие задавать студентам каверзные вопросы я уж не говорю. Мои собственные занятия и экзамены были еще свежи в памяти, а к ним добавлялся обширный практический опыт, накопленный за без малого три года в окрестностях Дарроуби. Осматриваешь животное, словно мимоходом спрашиваешь о том о сем и проникаешься сознанием собственной значимости, наблюдая, как молодой человек поеживается – ну точь-в-точь я сам совсем еще недавно! Пожалуй, уже в те дни у меня начинал складываться прочный стереотип. Незаметно для себя я приобретал привычку задавать определенный ряд излюбленных вопросов, что свойственно многим экзаменаторам, и через годы и годы случайно подслушал, как один юнец спросил другого: «Он тебя уже допрашивал о причинах судорог у телят? Ничего, еще спросит!» Каким старым я вдруг ощутил себя! Зато в другой раз бывший практикант с новехоньким дипломом кинулся ко мне, клянясь поставить мне столько кружек пива, сколько я захочу. «Знаете, о чем меня спросили на последнем устном? О причинах судорог у телят! Экзаменатора я совсем доконал: он просто умолял меня замолчать!»

Студенты были полезны во многих отношениях – бегом притаскивали из багажника нужные инструменты и лекарства, тянули веревки при трудных отелах, умело ассистировали при операциях, покорно выслушивали перечень моих тревог и сомнений. Не будет преувеличением сказать, что недолгое их пребывание у нас буквально переворачивало мою жизнь.

А потому в начале этих пасхальных каникул я стоял на станционной платформе и встречал поезд в предвкушении многих приятных часов. Этого практиканта нам рекомендовал кто-то из министерства – и в самых лестных выражениях: «Замечательная голова. Кончает последний курс в Лондоне. Несколько золотых медалей. Практику проходил больше городскую и решил, что ему необходимо ознакомиться и с настоящей сельской работой. Я обещал, что позвоню вам. Зовут его Ричард Кармоди».

• Предыдущая
• 47/76
• Следующая