Шоколад - Харрис Джоанн - Страница 24

• Предыдущая
• 24/64
• Следующая

Я украдкой глянула на свои наручные часы под прилавком, но Арманда заметила моё движение.

— Не надейся, что он объявится, — бросила она. — Мой внук. Я так и так его не жду. — Но вид её свидетельствовал об обратном. Сухожилия на её горле вздулись, как у старой танцовщицы.

Мы немного посудачили о пустяках, обсудили ребячью идею о празднике шоколада — Арманда закатывалась смехом, когда я рассказывала ей об Иисусе и папе римском из белого шоколада, — поговорили о речных цыганах. Судя по всему, Арманда сама, на своё имя, заказала для них провизию. К великому негодованию Рейно. Ру предложил заплатить наличными, но она предпочла, чтобы он в благодарность залатал ей течь в крыше. Жорж Клэрмон будет в бешенстве, с озорной усмешкой доложила она.

— Он думает, будто, кроме него, мне не на кого положиться, — злорадствовала Арманда. — Такой же противный, как она, тоже вечно скулит об упадке, о сырости. На пару хотят выжить меня из моего дома, вот к чему клонят. Хотят, чтобы я променяла свой чудесный домик на какой-нибудь мерзкий приют для престарелых, где даже в туалет нужно отпрашиваться! — возмущалась она, гневно сверкая глазами. — Ничего, я им покажу. Ру прежде был строителем, до того, как стал речным бродягой. Со своими друзьями он из моего дома конфетку сделает. И я уж лучше честно заплачу чужим, чем позволю этому недоумку чинить мою крышу бесплатно.

Дрожащими руками она опять поправила поля шляпы.

— Я вовсе его не жду.

Её слова относились отнюдь не к зятю. Я глянула на часы. Двадцать минут пятого. Уже начинало темнеть. А ведь я была так уверена… Вот к чему приводит вмешательство в чужие дела, ругала я себя. Как же просто причинить боль — себе и другим.

— Я и не думала, что он придёт, — продолжала Арманда всё тем же бодрым безапелляционным тоном. — Она уж об этом позаботилась. Растолковала ему, что к чему. — Старушка начала слезать с табурета. — Я отняла у тебя слишком много времени. Должно быть…

— М-м-мне.

Арманда резко обернулась, чудом не опрокинувшись с табурета. В дверях стоял её внук. На нём джинсы и синяя спортивная фуфайка, на голове — мокрая бейсболка. В одной руке он держит маленькую потрёпанную книжку в твёрдом переплёте. Голос тихий и робкий.

— Мне пришлось д-дождаться, когда м-мама уйдёт. Она в п-парикмахерской. Вернётся не раньше шести.

Арманда впилась в него взглядом. Они не коснулись друг друга, но мне показалось, будто между ними сверкнул электрический разряд. Обоими владели сложные чувства, которые мне было трудно анализировать, но я ощущала исходящие от них душевное тепло, гнев, смущение, угрызения совести… и за всем этим — притаившуюся нежность.

— Ты же вымок до нитки, — нарушила молчание я. — Пойду приготовлю тебе горячее питьё. — Я направилась на кухню. Едва я удалилась, голос мальчика вновь зазвучал — тихо и нерешительно.

— Спасибо за к-книгу, — сказал он. — Я принёс её с собой. — Он вытянул её в руке, словно белый флаг. Потрёпанный томик, как и всякая книга, которую читают и перечитывают с любовью по многу раз. Это не укрылось от внимания Арманды, и черты её смягчились.

— Прочти своё любимое стихотворение, — попросила она.

Я возилась на кухне, наливая шоколад в два высоких бокала, мешая в них сливки и ликёр «Калуа», гремя горшками и бутылками, чтобы у бабушки с внуком создалась иллюзия уединения, и слушала, как мальчик декламирует. Поначалу он читал скованно, но постепенно его голос обрёл силу и ритмичность. Слов я не различала, издалека казалось, будто он произносит то ли молитву, то ли обличительную речь.

Я отметила, что, читая стихотворение, мальчик не заикается.

Я осторожно поставила на прилавок два бокала. При моём появлении Люк умолк на полуслове, глядя на меня с вежливым недоверием из-под падающей на глаза чёлки, словно пугливый пони, прикрывающийся гривой. Он церемонно поблагодарил меня и пригубил бокал, — больше с опаской, чем с удовольствием.

— Вообще-то, мне это н-нельзя, — неуверенно произнёс он. — Мама г-говорит, у меня от ш-шоколада высыпают п-прыщи.

— А я от него, того и гляди, подохну, — сострила Арманда.

При виде выражения лица внука она рассмеялась.

— Да будет тебе, парень. Неужели ты веришь всему, что говорит твоя мать? Или она настолько промыла тебе мозги, что у тебя не осталось и крупицы здравого смысла, унаследованного от меня?

Люк растерялся.

— Я… просто это о-она так г-говорит, — запинаясь, повторил он.

Арманда покачала головой.

— Если мне захочется послушать Каро, я попрошу её о встрече, — заявила она. — А вот тебе-то самому есть что сказать? Ты ведь умный парень, — во всяком случае, был не глуп когда-то. Ты сам что думаешь?

Люк глотнул из бокала.

— Думаю, она, возможно, преувеличивает. — Он едва заметно улыбнулся. — Ты з-здорово выглядишь.

— И, как видишь, без прыщей, — сказала Арманда.

Мальчик от неожиданности рассмеялся. Мне он так нравился больше. Его глаза выразительно зазеленели, на губах заиграла озорная улыбка, как ни странно, такая же, как у его бабушки. Он продолжал держаться скованно, но под его чопорностью я стала видеть живой ум и отточенное чувство юмора.

Люк допил шоколад, но от пирога отказался, хотя Арманда съела аж целых два куска. Следующие полчаса они мило беседовали, а я, чтобы не смущать их, сосредоточенно занималась своими делами. Раз или два я ловила на себе его взгляд, наблюдавший за мной с настороженным любопытством, но едва я перехватывала его, мальчик тут же отводил глаза. Я предоставила их самим себе.

В половине шестого они попрощались. О следующем свидании разговора не было, но, судя по их непринуждённой манере расставания, чувствовалось, что оба подумывают об очередной встрече. Меня несколько удивило, что в них так много общего. Они вели себя одинаково, кружа друг возле друга с осторожностью друзей, воссоединившихся после долгих лет разлуки, демонстрировали одни и те же повадки, обоим был присущ прямой взгляд, оба были наделены схожестью черт — скошенными скулами и заострённым подбородком. Когда черты мальчика застывали в неподвижности, это сходство не так бросалось в глаза, но, оживляясь, он становился поразительно похож на бабушку, и главное — с его лица исчезало столь ненавистное ей выражение холодной учтивости. Глаза Арманды сияли из-под полей шляпы. Люк теперь был менее напряжён и почти не заикался; казалось, он просто чуть растягивает слова. Я заметила, что мальчик замешкался на выходе, очевидно, решая, должен ли он поцеловать бабушку. Возобладала свойственная подросткам нелюбовь к физическому выражению чувств. Он нерешительно махнул на прощание и вышел на улицу.

Арманда, раскрасневшаяся от радости, повернулась ко мне. Мгновение её лицо светится любовью, надеждой, гордостью. Но в следующую секунду она уже овладела собой, к ней вернулась сдержанность, характерная и для её внука. Напустив на себя беспечность, она грубовато произнесла:

— Мне было очень приятно, Вианн. Пожалуй, ещё как-нибудь зайду. — Потом, глядя на меня прямо, она коснулась моей руки. — Мы встретились только благодаря тебе. Сама я никогда не придумала бы, как это сделать.

Я пожала плечами.

— Рано или поздно вы встретились бы и без моей помощи. Люк уже не ребёнок. Пора ему принимать самостоятельные решения.

— Нет, это твоя заслуга, — упрямо заявила она, качая головой. Я стояла довольно близко от Арманды и ощущала аромат её духов с запахом ландыша. — Ветер стал дуть иначе с тех пор, как ты поселилась здесь. Я и теперь ещё это чувствую. И не только я. Весь город пришёл в движение, жужжит, как улей. Вжих! — Она довольно хохотнула.

— Но ведь я ничего особенного не делаю, — возразила я, тоже рассмеявшись. — Живу, никого не трогаю. Продаю шоколад. Просто живу. — Я испытывала неловкость, хоть и смеялась вместе с ней.

— Это не имеет значения, — отвечала Арманда. — Твоё влияние заметно во всём. Посмотри, сколько всего изменилось: я, Люк, Каро, люди на реке… — она дёрнула головой в направлении Марода, — даже этот в своей башне из слоновой кости на той стороне площади. Все мы начали меняться. Ожили. Как старые часы, долгие годы показывавшие одно и то же время.

• Предыдущая
• 24/64
• Следующая