Шевалье - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 58
- Предыдущая
- 58/94
- Следующая
Мысль, от которой он бежал, вновь догнала его и завладела им молча и жестоко, так что грудь его стеснило, и он не мог дышать среди благоухающих в ночи растений.
Дети. Дети.
Как долго? С самого начала? Еще до Джемми? Джемми и Роб, и Эдмунд. Георг, маленький Томас и малыш Чарльз. Неужели никто из них... никто из них не его ребенок?
Убийственный гнев поднялся в нем. Он увидел, как он идет домой, вытаскивает их из их кроваток, топит их безжалостно, как ненужных щенят, как помет чистокровной суки, которая спуталась с беспородным вшивым кобелем. Джемми и Роб, и все остальные. Его дети. Его сыновья. Слезы, наконец, выступили на глазах. Он лег лицом вниз, укрыв голову руками, и заплакал, как дитя.
Когда Дейви понял, что упустил Матта, он сразу же повернул назад к дому. Удивительно, но там по-прежнему было тихо. Ему хотелось знать, что она делает. Индия не подняла дом. Скрытность и любовь к темноте стали уже ее привычками. Должно быть, она плела и плела планы, сидя в центре своей паутины, как паук – в спальне, обдумывая, что сказать Матту. Вряд ли она была в отчаянии. Ее реакция – ярость. Страх и опасения наступят позже. Она не верила, что все это произошло с ней. Она все еще надеялась, что сможет вновь завоевать его. А почему бы и нет? Все девять лет брака она играла им, как марионеткой. Она будет плакать и обвинять себя, как она могла нанести такую обиду любимому мужу, который всегда был так добр с ней, которого она так сильно любит. Это было всего лишь глупой, незначащей ошибкой. Такого больше никогда не случится. Она очень сожалеет.
И Матт, скованный привычкой любить и верить ей, простит ее и примет назад. Лицо Дейви было мрачным оттого, что он должен возвращаться в дом. Он бесшумно спешил вверх по лестнице к большой спальне. Индия была там, уже в постели в ночном белье, и сидела в ожидании Матта. Она гладко расчесала волосы. На ее лице застыло выражение покорности и сожаления поверх сияющей детской невинности.
– Весьма трогательно, – произнес Дейви.
Выражение ее лица какую-то долю секунды оставалось неизменным, прежде чем смениться убийственной яростью.
– Я высеку тебя, – прошипела она, – я сдеру с тебя шкуру и сожгу заживо! Я отравлю тебя!
Состроив гримасу жалости, Дейви передразнил ее.
– О, муж, прости меня! – простонал он. – Это был момент сумасшествия! Я люблю только тебя!
– Вон! – закричала Индия. – Вон отсюда!
– Еще рано, хозяйка, еще рано. Есть небольшое дельце, которое мы должны вначале сделать.
Он шагнул к ней, и страх погасил ярость, как ветер задувает огонек свечи.
– У меня нет с тобой никаких дел, – закричала она, схватив постельную одежду для защиты. – Тебе лучше убраться, пока мой муж не вошел, иначе тебе будет хуже.
– Нет, хозяйка. Все это прошло. Вам больше не удастся дурачить мужа, потому что я знаю обо всех остальных тоже и собираюсь сделать так, чтобы и он узнал.
– Ты! Он не поверит тебе! – заявила она с насмешкой, но в глазах появилась настороженность.
– Поверит. После сегодняшней ночи он поверит мне. Между прочим у меня есть свидетели. Вы не были так осмотрительны, как думали. Артур рассказал мне о вас и о себе, и Джеке Франкомбе. И Клемент знает. Много слуг знают, но они не могли сказать хозяину раньше, он бы посчитал их сумасшедшими. Но теперь он прозрел.
– Артур не может... – начала она, но страх уже сквозил в ее глазах.
– Артур может. Уже смог. После того, как вы убили его жену.
Тут Индия стала плакать.
– То не моя вина. Меня это совсем не касалось! Он сам решил. Я не желала ее смерти. Почему я должна?
Дейви невозмутимо ждал. Лицо ее стало мокрым от слез, и Индия спросила:
– Что ты хочешь? Что я должна сделать?
– Так-то лучше. Сейчас вы стали благоразумней. Я скажу, что вам делать. Вы напишете все, полное признание вашему мужу в письме.
– Нет!
– Да! Я буду стоять здесь и смотреть, как вы пишете. Все. Вы поняли?
Она не ответила, сотрясаясь в рыданиях. Слезы падали, как летний дождь.
– А потом я вручу это письмо.
– Ты? Почему ты? Она не верила.
– Потому что у меня лучше получится. Я его друг.
– Почему ты? – опять спросила она, вытирая пальцами слезы с лица.
Жест такой детский, что Дейви был почти тронут. Почти.
– Я знаю, что для него лучше, – ответил Дейви, и это не прозвучало даже как ответ. – Встаньте. У меня с собой есть бумага и чернила. Подойдите и сядьте за этот стол и пишите. Поторопитесь. Это должно быть сделано до его возвращения.
Все еще всхлипывая, Индия медленно выбралась из постели и подошла к столу, откинув прилипшую к ее мокрому лицу прядь волос тыльной стороной ладони и жалобно сопя. Она села, и Дейви положил перед ней бумагу и вложил в ее руку перо.
– Пишите, – скомандовал он.
Она медлила. Ее залитые слезами, зеленые как листва, глаза взывали к нему. Сейчас она была в его власти, и Дейви чувствовал себя победителем. Она ожидала его команды, ее воля исчезла.
– Пишите, – снова приказал он. – Дорогой муж, дорогой Матт...
Она писала. Медленно, с многочисленными остановками и всхлипываниями. Рука все время тряслась, слезы падали на листы, так что чернила расплывались. Поторапливаемая и направляемая Дейви, Индия писала. Покорная, плачущая, с мокрыми глазами, – она признавалась в грехах. Он читал письмо через плечо, по мере того, как Индия его писала. Она поздно научилась писать и никогда не пользовалась этим умением, если можно было обойтись без него. Ее письмо походило на каракули пятилетнего ребенка: орфография ужасная, почерк неуклюжий.
– Подпишите, – сказал он, когда она закончила. Она подписала. Он разрешил ей встать, оставив послание на столе. Она повернулась к нему.
– Могу ли я сейчас пойти в постель? – неуверенно спросила она.
Он взглянул на нее с торжеством. «Куда делась ее красота, – подумал Дейви, – куда делась ее наглая самоуверенность?»
– Сейчас вы можете спать. Спите, сколько пожелаете.
Она не понимала его намерения, пока не стало слишком поздно. Он встретился с ней взглядом и подумал, что сейчас она ждет от него поцелуя. Затем страх запоздало отразился на ее лице. Давление его рук на горле не позволяло ей издать ни звука, кроме сдавленного глотка. Она была высокой, крепкой женщиной, хотя ослабленной случившимся. Однако его руки – руки труженика, вряд ли размягченные годом службы у господина, сделали свое дело. Он держал ее на вытянутых руках, и ее побежденные конечности безрезультатно шлепали его.
Он долго, для верности, держал ее после того, как она затихла, а потом с неожиданным отвращением к тому, что он держал, оттолкнул ее. Он все еще не был уверен, намеревался ли он с самого начала совершить это. Он прислушался на мгновение, но в доме было совершенно тихо. Матт мог вернуться в любой момент, слуга мог проснуться. Он должен действовать быстро.
Дейви открыл ее шкаф и быстро перевернул мягкое ароматное белье, не обращая внимания на чувство протеста к этим остаткам ее чувственного, еще живого обаяния. Он нашел то, что хотел – длинный шарф из цветного шелка, который она иногда носила как пояс вокруг талии, иногда через плечо. Он затянул его петлей на ее шее, а потом с большим трудом поднял бездыханное тело и завязал другой конец на крюке для люстры. Когда он отпустил ее, она повисла, покачиваясь медленно на четверть оборота в каждую сторону. Пальцы ее ног едва задевали пол, издавая тонкий звук, похожий на мышиную возню. Табурет перевернут и брошен на тщательно выбранное место. Испачканное, со следами слез письмо лежало на столе. Последнее послание, трогательное и совершенно убедительное. Под кроватью ее собака Ойстер съежилась в безмолвном страхе.
Он быстро вышел из комнаты и направился в рощицу забрать лошадей и начать поиски Матта. Только дойдя до привязанных лошадей, Дейви осознал, что снова и снова вытирает руки о куртку, словно пытаясь очистить их от какой-то скверны.
Дейви безуспешно искал Матта всю ночь. С рассветом он вернулся в дом и застал там шум и волнение. Миллисент обнаружила свою госпожу повешенной в спальне, когда она пришла будить ее. Клемент срезал шарф и послал за священником, которого нигде не могли найти, и за Маттом, о котором думали, что он все еще в Ветерби. Матт сам пришел вскоре после Дейви с красными глазами и измученный, готовый простить жену. Клемент срывающимся голосом рассказал ему, что произошло, и провел его в комнату. Матт уставился на ее безжизненное лицо, на красное кольцо вокруг шеи и уже не смог выронить ни одной слезинки. Он поднял глаза, осмотрел круг лиц с оцепеневшим выражением ребенка, который от дурного обращения стал почти тупым, ожидая не облегчения, а высматривая, с какой еще стороны нанесут ему удар.
- Предыдущая
- 58/94
- Следующая
