Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис - Страница 37

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая

Когда она призналась, что получила письмо от дона Санхо, никто лучше самого Ричарда не знал, что это могло оказаться выгодным делом; а между тем, он не хотел ничего сказать.

– Мадам! – промолвил он. – Это – письмо пустое, если не дерзкое. Дон Санхо отлично знает, что я уже женат.

– О, государь! О, Ричард! – возразила королева-мать. – Он, значит, более осведомлен, чем я.

– Не думаю, мадам; ведь я в ту же минуту уведомлял вас.

Королева проглотила молча это замечание, затем сказала:

– А эта твоя супруга, Ричард, ведь еще не герцогиня Нормандская; и я сомневаюсь, вряд ли когда она будет королевой.

Лицо Ричарда осунулось: в эту минуту он как будто вдруг постарел.

– И это опять-таки правда, мадам.

– Но, – начала было королева. Ричард взглянул на нее, – и она не продолжала.

После того она говорила с архиепископом Кентрнберийским, с Маршалом, с Лоншаном Элийским и со своим сыном Джоном. Все эти достойные люди тянули в разные стороны, и каждый старался завладеть ею. На своем конце Джон все еще надеялся повесить собственного брата.

– Дорогая мадам! – проговорил он. – Ричард, если б и хотел, не мог бы жениться на принцессе Навар-рекой. Он раз уже был помолвлен – и изменил своему слову; другой раз он видел, что его возлюбленная помолвлена с другим – и нарушил ее обет. Теперь он повенчан или только говорит, что повенчан. Допустим, что вы добьетесь, чтобы он нарушил свой брак: неужели вы дадите ему сами жену, которую он опять-таки обманет? Нет на свете животного, менее верного своему слову, чем Ричард.

– Твои слова – лучшее доказательство, что есть! – запальчиво возразила королева-мать. – Нехорошо ты говоришь, сын мой.

– А он делает нехорошие дела, клянусь святыми Дарами! – воскликнул Джон.

Тут вмешался Уильям Маршал.

– Мадам! Мне приходилось часто видеть графиню Анжуйскую, – заметил этот честный джентльмен. – Позвольте мне сказать вашей милости, что это – особа весьма возвышенного духа.

Он и не то еще сказал бы королеве, если б только она допустила. Но она закричала на него:

– Графиня Анжуйская?! Кто это осмеливается возводить ее в такой высокий сан?

– Мадам, это – мой господин, король. Королева вскипела негодованием.

– Она благородного происхождения, – вступился архиепископ. – Она из рода де Сен-Полей, и, сколько я понимаю, у нее ясный ум.

– Мало того' – воскликнул Маршал. – У нее чистое сердце.

– Если бы в ней не было ничего чистого, у меня нашлось бы кое-что, чтобы достаточно побелить ее! – промолвила королева-мать.

Лоншан, который ничего не говорил, только язвительно улыбнулся.

И вот, в один прекрасный день, королева села на свою барку, переехала через реку и стала лицом к лицу с женщиной, которая лежала поперек дороги между Англией и Наваррой.

Сидевшая со своими дамами за рукоделием, Жанна была не так напугана, как они. Словно нимфы девственной охотницы Дианы, прижались они к ней; и это показало королеве-матери, как высока и статна была юная графиня. Ока слегка покраснела и стала дышать немного чаще, но, во время своего почтительного поклона, успела овладеть собой: она остановилась перед королевой с тем странным выражением удивления и недовольства в лице, за которое мужчины дали ей прозвище Хмурой Красотки. Так поняла и королева-мать.

– Со мной не извольте надувать губки, сударыня! – промолвила она. – Вышлите вон ваших женщин. Я до вас имею дело.

– Мы, значит, будем действовать наедине, мадам? – спросила Жанна. – Пусть мои дамы, в таком случае, пойдут и постараются устроить ваших поудобнее в таком неудобном помещении. Мне очень жаль, что у меня нет лучшего.

Королева-мать кивнула своим приближенным, чтоб они вышли из комнаты. Она и Жанна остались одни.

– Что это такое происходит, сударыня, между вами и моим сыном? – спросила королева. – Шуточки и поцелуи надо уж оставить у подножия трона– Чтоб этого больше не было! Неужели вы смеете, неужели ваши взоры столь дерзновенны, что вы поднимаете их на королевский венец?

У Жанны была пропасть природного ума, который вспыхнул бы полымем от такого рода разговора; но у нее было также довольно насмешливости.

– Увы, мадам! – возразила она с намеком на подергивание плечами. – Если уж я ношу шапочку графов анжуйских, значит, зкаю мерку своей головы.

Королева-мать схватила ее за руку.

– Вы, голубушка моя, сами прекрасно знаете, – сказала она, – что вы – вовсе не графиня по праву моего сына, а лишь то, чем может быть женщина вашей породы. Вы должны знать, что я иду напролом в тех случаях, когда дело касается государства. Мне уже случалось пускать кровь таким телкам, как вы, до того, что они становились белей телятины и холодней трупа. И повторю то же, если представится нужда.

Жанна не дрогнула; она не отрывала глаз от побелевшей руки.

– О, мадам! – воскликнула она. – Мне-то вы никогда не пустите кровь, я в этом вполне уверена. Увы! Как было бы хорошо, если б вы могли это сделать, не нанося обиды.

– Вот еще! Кого это пришлось бы мне обидеть? – спросила королева. – Уж не вашу ли милость?

– Нет, кой-кого повыше, – отозвалась Жанна.

– Вы думаете, это было бы обидой королю?

– Конечно, мадам, он был бы оскорблен; но и вы также, – ответила Жанна.

Королева-мать еще сильнее сжала ее руку.

– Меня оскорбить нелегко, – промолвила она и улыбнулась довольно холодно.

И Жанна улыбнулась, но терпеливо, даже не пытаясь высвободить свою руку.

– Кровь моя была бы для вас оскорблением. Вы не посмеете ее пролить!

– Жизнь и смерть! – воскликнула королева. – Есть ли хоть кто-нибудь на свете, кто мог бы остановить меня теперь, кроме короля?

– Мадам! Есть слово, сказанное против вас: есть дух пророчества, – возразила Жанна.

Ее мучительница вдруг увидела, что у нее зеленые глаза и твердый взгляд. Это ее остановило.

– Кто сказал? Кто пророчествует? Жанна рассказала.

– Прокаженный в безлюдной пустыне. Он мне сказал: ^Опасайся графской шапочки и графского ложа, ибо, как верно то, что ты побываешь в той и в другом, так же верно будешь ты женой мертвеца и его убийцы".

Королева-мать, женщина весьма религиозная, приняла эти слова осторожно. Она выпустила руку Жанны, посмотрела пристально на нее и вокруг нее, взглянула вверх, вниз и проговорила:

– Ну, расскажи мне об этом подробно, голубушка!

– О, мадам! – воскликнула Жанна. – С удовольствием вам расскажу все. Тем ужаснее показались мне слова прокаженного, что я подумала; вот человек, действительно наказанный Богом; он близок к смерти, уж верно свыкся с ее тайнами! Такой человек не может ни лгать нарочно, ни говорить зря; ведь ему осталось мало времени замаливать свои грехи. Поэтому я и просила господина моего Ричарда, чтоб он не венчался со мной в Пуатье, умоляла его во имя великой любви ко мне. Но он не послушался: он сказал, что ему, как честному человеку, не пристало, отняв меня у моего нареченного супруга, нанести мне еще бесчестье. Он венчался со мной и таким образом оправдал оба предсказания прокаженного. Тогда я увидела ясно, что мне грозит беда: и не могли меня утешить убеждения монахинь, будто, хоть я и была на графском ложе, но не лежала, а стояла на коленях в графской шапочке, и что, стало быть, условия пророчества не вполне осуществились. Я думала тогда, да и теперь так думаю, что это вздор; впрочем, это – мои личные мысли. В сущности, я не была ни в том, ни в другой в том смысле, как это говорил прокаженный, потому что не считаю этот брак настоящим. Если я ему не супруга, пусть меня Бог простит: я совершила великий грех. Но только я не графиня Анжуйская, и в этом я обличаю пророчество. С другой стороны, если меня отстранит мой король, чтобы вступить в лучший брак, меня снова потребует к себе человек, с которым я была помолвлена раньше: и снова предстанет опасность, что приговор свершится. Ведь видите, мадам! Прокаженный сказал: «Женой мертвеца и его убийцы». А это уж верно, что Жиль де Герден, и никто другой, будет убийцей короля. Увы, мне, увы, мадам! В какие тиски попала я, никому и никогда не желавшая зла! Дни и ночи обдумывала я, как следует мне лучше поступить с тех пор, как, по моей же просьбе, король меня оставил. И вот что я решила. Я должна всегда быть при короле, но не быть его милкой: ведь как только он меня отошлет прочь, Жиль де Герден, наверно, снова завладеет мною.

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая