Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис - Страница 61

• Предыдущая
• 61/80
• Следующая

– Ну, а теперь отправляйся обратно, Коджа, – проговорил он. – Я должен оставаться здесь: такоко ясное желание Старца!

– И я тоже думаю, – сказал тот. – Дай мне доказательство!

Они отрубили маркизу правую руку. Коджа, встряхнув ее, положил себе за пазуху. Когда он уж отъехал далеко по дороге в горы, Джафар сел на кучку фиалок, поел немножко хлеба и фиников и крепко уснул на солнышке. Там его и нашел объезд сидонских солдат, которые тут же поблизости нашли бренные останки своего повелителя за исключением правой руки. Солдаты забрали Джафара-ибн-Мулька и сожгли его живым.

Старец из Муссы был ласков с Жанной; он был до того доволен ею, что редко проводил время без нее. Он находил теперь, что Фульк – прекрасный мальчик, да иначе и быть не могло, принимая во внимание, какие у него родители. Жанне была дана самая полная свобода, какая только возможна для любимицы великого владыки. Однажды, недель шесть спустя после того, как она в первый раз явилась в долину, он послал за ней. Когда она пришла и низко поклонилась, он потянул ее за руку, чтоб она стала рядом с троном, обнял ее и поцеловал. С чувством самоудовлетворения заметил он, что у нее прекрасный вид.

– Дитя мое! – ласково начал он. – У меня есть для тебя новость, которая, наверное, будет тебе приятна. В настоящее время большая часть маркиза уже разложилась в склепе.

Зеленые глаза Жанны дрогнули на мгновенье; она молча всмотрелась в умное лицо старика.

– Государь! – спросила она по привычке. – Это правда?

– Сущая правда, – ответил он. – В доказательство взгляни на эту руку, которую один из моих ассассинов – тот, что остался жив – принес мне.

Он вынул из-за пазухи мертвую руку и положил бы ее на колени Жанны, если б она не воспротивилась.

Он опустил ее на пол рядом с собой. Потом Старец продолжал:

– По справедливости, я мог бы требовать себе награды за это. Я и потребовал бы, если б не был уже вознагражден.

Опять Жанна вдумчиво всматривалась в него.

– Какое же это еще вознаграждение, государь? – промолвила она.

Старик только улыбнулся своей умной улыбкой и теснее обнял ее стан. Жанна продолжала думать свою думу.

– Ну, что же вы сделаете теперь со мной, государь? Убьете меня? – спросила она.

– Можешь ли ты задавать такой вопрос? – ответил Старец.

Затем он продолжал говорить уже более важно. Он сообщил Жанне, что, по его мнению, жизнь короля Ричарда находится пока в безопасности, но что он предвидит большие затруднения на его пути, пока он не уберется восвояси.

– Не один ведь маркиз Монферрат враг ему, – продолжал Старец. – Мелек страдает от того же, от чего и все великие люди – от зависти людей, которые, с его точки зрения, слишком глупы, чтоб он мог считать их человеческими существами. Для дурака нет ничего противнее, как видеть собственную глупость; а так как твой Мелек – все равно, что зеркало для таких людей, то можешь быть уверена, что они придушат его при первой возможности. Он – самый смелы и из всех людей на свете и один из лучших правителей, но он нескромен. Он – человек чересчур властительный; и слишком мало в нем любви. Жанна слушала его с широко раскрытыми глазами.

– Разве вы знаете моего господина? – спросила она.

Старик взял ее за руку.

– Весьма немного есть людей на свете, – сказал он, – про которых я не знал бы чего-нибудь. Говорю тебе: есть предел власти Мелека. Не может человек своенравно говорить Да или Нет без того, чтобы за это когда-нибудь не поплатиться. С той, как и с другой стороны, долг все растет. Его дело – с кем столкнуться: с теми ли, к кому он сперва благоволит, или с теми, кого он отвергает. Обыкновенно первых труднее удовлетворить, чем последних. Поэтому пусть он остерегается своего брата.

Жанна прильнула к нему, умоляя его и взглядом, и устами.

– О, господин! – сказала она, и губы ее задрожали. – Если я хоть что-нибудь значу для вас, скажите мне, когда королю Ричарду будет угрожать опасность – тогда я должна буду покинуть вас.

– Будь, что будет, – проговорил ее повелитель. – Но я сообщу тебе все, что найду нужным для тебя; и этим ты должна удовлетвориться.

Красота Жанны, еще возвеличенная роскошным нарядом, который ей нравился, а также и ее телесным благосостоянием, была, конечно, замечательна, а скромность – еще больше, но сердце было самым великим ее достоинством. Она опять подняла взор к моргающим глазам своего повелителя и несколько секунд твердо смотрела в них, обдумывая его слова. Затем она опустила глазки и проговорила:

– Конечно, я останусь у вас до тех пор, пока не будет угрожать моему господину прямая опасность; здешний воздух полезен моему малютке.

– Он для всего полезен, – заметил Старец. – Особенно он полезен для тебя, о мой источник неиссякаемых наслаждений' И я уж позабочусь, чтобы этим воздухом питались розы у тебя на щечках, о мое прекрасное дитя!

Жанна сложила руки и пробормотала:

– Вы сделаете, как вам будет угодно, о, господин мой! Я не сомневаюсь.

– Будь в этом уверена, дорогое, милое дитя! – сказал Старец и отослал ее обратно в гарем.

«Старайтесь хорошенько заглядывать в мозги вашего господина, когда ему везет: если счастье тянется, он не спешит расходовать свои силы; но по этой-то причине он тем опаснее в несчастии, накопив себе капитал. Этим я хочу сказать, что анжуйский бес, весь обратившийся в драчуна за последние годы короля Ричарда, нашел в нем для себя вполне благоприятную обитель».

При всех своих правах на рассуждения, почтенный аббат Мило из Пуатье мог бы высказать свою мысль гораздо проще – тем более, что она проста и верна.

Ричард был покинут своими союзниками. Он вдруг остановился среди своих высших стремлений, когда был уже за день пути от храма Господня и в то же время так же далеко от него, как от своего замка Шинона. Его грызла лихорадка. На его совести тяготели и смерть многих, и утрата цели, и всеобщий ропот, и зависть, и упреки. А он все прокладывал себе путь через угрюмые пространства топкой грязи прямо к Аскалону. Он осадил его, взял приступом, выгнал из него неприятеля и снова водворился в нем. Оттуда, вдруг бросившись на юг, он напал врасплох на Дарум и предал мечу весь его гарнизон. Этим он перерезал надвое войска Саладина и всадил такой клин в тело его империи, что и ее оба легкие очутились в его полном распоряжении. Наступило, по-видимому, самое удобное время для переговоров. Саладин послал из Иерусалима своего брата с соколами в подарок. Ричард, засевший в Даруме во всеоружии, принял его радушно. Еще была надежда, что для Господа Бога можно будет добыть договором то, чего не удалось взять мечом.

Но тут-то и стали прилетать дурные вести, как бы издеваясь над величием людским. Вернувшись в Акру, французы услыхали про замыслы и участь маркиза Монферрата. Такие милые дела произвели переполох среди союзников. Герцог Бургундский обвинял Саладина в убийстве маркиза. Сен-Поль громко кричал, что это – дело рук короля Ричарда; а смерть герцога, подоспевшая в самую пору, оставила его одного в поле. Он старался воспользоваться всем, что только было возможно: написал императору, написал королю Филиппу и своему родственнику эрцгерцогу австрийскому, который тем временем уже был дома. Он всех и каждого оповещал о последнем гнусном поступке рыжего анжуйца. Он даже послал письмо к самому Ричарду, открыто обвиняя его в преступлении. Ричард посмеялся над ним, но все-таки прервал переговоры с Саладином, пока ему не удастся доказать, что Сен-Поль – большой лгун, каким он знал его всегда.

Между тем опять всплыл на поверхность вопрос о короне Иерусалимской. Граф Шампанский сел на корабль и приплыл в Дарум выпросить ее для себя у Ричарда. Он также привез ему известие, что герцог Бургундский скончался от удара.

– Кажется, Бог все еще хоть немножко на моей стороне, – сказал Ричард. – Угарная свеча погасла! Но следующие слова показали, что он ошибся.

• Предыдущая
• 61/80
• Следующая