Расколотое 'Я' - Лэнг Р Д - Страница 20

Индивидуум, вероятно, всегда обладает выбором -подтверждать свою позицию обособления или попытаться участвовать в жизни. Однако шизоидная защита против "реальности" обладает тем серьезным недостатком, что она стремится увековечить и усилить изначальное угрожающее свойство реальности. Участие "я" в жизни возможно, но только перед лицом сильной тревоги. Франц Кафка очень хорошо это знал, когда сказал, что только через свою тревогу он мог бы участвовать в жизни и по этой причине не лишился бы ее. Для шизоидного индивидуума прямое участие "в" жизни ощущается как постоянный риск быть уничтоженным жизнью, поскольку изолирование "я", как мы сказали, является попыткой сохранить себя при отсутствии твердого чувства автономии и целостности.

Поэтому "я" шизоида должно пониматься как попытка достичь вторичной безопасности от первичных угроз, встречающихся ему при его изначальной онтологической неуверенности. Одним из аспектов этой изначальной онтологической неуверенности, не так уж несвязанным с "я", является непрочность субъективного ощущения индивидуумом собственной жизненности и ощущение других, угрожающих этому эмпирическому чувству. Эта проблема будет более полно рассмотрена в главе "Самосознание".

При отсутствии спонтанных естественных и творческих взаимоотношений с миром, лишенных тревоги, внутреннее "я" развивает всеобщее ощущение внутреннего обнищания, выражаемое в жалобах на пустоту, мертвенность, холод, сухость, бессилие, одиночество и никчемность внутренней жизни. Например, один пациент жаловался на обнищание жизни воображения и эмоций. Он объяснил, что считает это следствием собственного решения отгородиться от реальности. В итоге, как он это выразил, он не получал никакой подпитки от реальности для обогащения собственного воображения.

Другой пациент колебался между моментами, когда он ощущал, будто его распирает от сил, и моментами, когда ощущал, что он безжизнен и внутри у него ничего нет. Однако даже его "маниакальное" ощущение себя заключалось в том, что он является сосудом с воздухом, находящимся под огромным давлением, но, по сути, не чем иным, как горячим воздухом, и с этой мыслью пришло к нему ощущение выпускание газа. Шизоидный индивидуум часто говорит о себе такими словами, которые феноменологически оправдываемы при разговоре о вакууме, которым ощущает себя "я".

Если пациент противопоставляет собственную внутреннюю пустоту, никчемность, холод, одиночество и сухость изобилию, ценности, теплоте и общению, которые он еще может считать где-то существующими (вера, которая зачастую вырастает до фантастически идеализированных пропорций, не скорректированных никаким непосредственным опытом), начинается сумбур конфликтующих эмоций от отчаянной тоски и стремления к тому, чем другие обладают, а он нет, до неистовой зависти и ненависти ко всему, что является их, а не его, или желания разрушить в мире всю доброту, свежесть и богатство. Такие чувства, в свою очередь, могут компенсироваться контрустановками на пренебрежение, презрение, отвращение или безразличие.

Такая пустота, такое ощущение внутренней нехватки богатства, субстанциальности и ценности, если они перевешивают его иллюзорное всесилие, являются мощным побудителем к установлению "контакта" с реальностью. Душа, или "я", вот так опустошенная и иссушенная, стремится к оплодотворению и оживлению, но стремится не просто к взаимоотношениям между разделенными бытиями, но к полному слиянию с другим.

Джеймс рассказывал о том, как, идя однажды летним вечером по парку и наблюдая за парами влюбленных, он внезапно начал ощущать колоссальное единение с целым миром, с небом, деревьями, цветами и травой - а также с влюбленными. Он в панике прибежал домой и погрузился в книги. Он сказал сам себе, что не имеет права на такое переживание, но, более того, его напугала угроза потери индивидуальности, вовлеченной в подобное слияние "я" с целым миром. Он не знал никакого состояния между радикальной изоляцией в самопогружении и полном растворении во всем сущем. Он боялся оказаться растворенным в Природе, поглощенным ею при необратимой потере своего "я". Однако то, что больше всего его страшило, больше всего к себе и притягивало. Бренная красота, как сказал Джерард Мэнли Хопкинс, опасна. Если бы подобные индивидуумы смогли принять его совет встретиться с ней, то, не говоря уж об остальном, все стало бы гораздо .проще. Но именно этого они не могут сделать.

Изобилие там притягивает в противоположность пустоте здесь. Однако соучастие без потери бытия кажется невозможным, а к тому же недостаточным, так что индивидуум должен быть привязан к своей изоляции - к своей отделенности без спонтанной, прямой связи,- поскольку, поступая так, он привязан к своей индивидуальности. Он стремится к полному союзу. Но самого этого стремления он боится, поскольку это будет означать конец его "я". Он не желает взаимоотношений с обоюдным обогащением и обменом между двумя бытиями, "конгениальными" друг другу. Он не представляет себе диалектических взаимоотношений*.

Может же произойти так, что переживание потери собственной изолированной самости будет терпимым при определенных ограниченных ситуациях без чересчур больших тревог. Можно потерять себя, слушая музыку или при квазимистических переживаниях, когда "я" ощущает, что слито с неким "не-я", которое можно назвать "Богом", но необязательно. Однако стремление к побегу от скуки собственного общества сталкивается главным образом с двумя непреодолимыми препятствиями - с тревогой и с чувством вины из-за возникновения такого стремления. Уже было упомянуто в различных контекстах о тревоге, сопутствующей потере индивидуальности при поглощении. Конечно же, один из способов получить от кого-то желаемое, сохраняя контроль за процессом приобретения, это кража.

Именно на этой дилемме основываются шизоидные фантазии о воровстве и обворовывании. Если ты украл желаемое у другого, то контролируешь ситуацию; ты не находишься во власти подаренного. Но любая интенция мгновенно ощущается как обоюдоострая. Желание украсть порождает фобии быть обворованным. Фантазия, что получил все ценное, чем обладаешь, украв это, сопровождается контрфантазией, что все пенное, что имеют другие, было украдено у тебя (см. случай Розы в главе 9), и что все, что имеешь, будет в конце концов отобрано - не только то, что имеешь, но и то, чем являешься, собственное "я". Следовательно, обычные шизофреники жалуются на то, что "я" было украдено и на необходимость защиты от этой постоянной опасности.

*Платон постулирует, что дружба может существовать только между "конгениальными" бытиями. Однако обсуждение возможности дружбы в "Лисиде" упирается в дилемму: если два бытия ни в чем не "нуждаются", зачем им нуждаться в чем-то со стороны? Именно в этом центральном вопросе -самодостаточен ли он или в чем-то "нуждается"? -шизоидная личность вероятней всего терпит крах.

Окончательная печать на самозаключение "я" накладывается чувством собственной вины. У шизоидного индивидуума вина обладает тем же самым парадоксальным свойством, что встречалось в его всесилии и бессилии, его свободе и его рабстве, бытии его "я" кем-то в фантазии и ничем в реальности. По-видимому, существуют различные источники чувства вины внутри бытия индивидуума. В бытии, расколотом на разные "я", нужно понять, какое "я" ощущает вину по поводу чего. Другими словами, у шизоидного индивидуума нет и не может быть непротиворечивого, единого ощущения вины. В основном можно предположить, что одно ощущение вины проистекает из ложного "я", а другой источник находится во внутреннем "я". Однако, если мы назовем любую вину, которой способна обладать система ложного "я", ложной виной, нужно быть осторожным и избегать рассматривания внутреннего "я" как источника "подлинной", или истинной, вины.

Здесь я просто хочу подготовить почву для обсуждения этой проблемы в большом объеме на основе клинического материала (см. с. 138).

Если есть что-то, во что шизоидный индивидуум, похоже, верит, так это в собственную разрушительность. Он не способен поверить, что может заполнить собственную пустоту, не сведя то, что есть, на нет. Он считает собственную любовь и любовь других такой же разрушительной, как и ненависть. Любовь по отношению к нему пугает его "я";