Расколотое 'Я' - Лэнг Р Д - Страница 35

Босс считает, по-моему, правильно, что "...такое наблюдение бросает новый свет на важное утверждение Фрейда о том, что гомосексуальные склонности регулярно встречаются у всех параноиков. Фрейд считал, что такая гомосексуальность является причиной развития мыслей о преследовании. Однако мы не видим в обоих феноменах -в такого рода гомосексуальности и в идеях преследования - ничего, кроме двух параллельных форм выражения одного и того же сжатия и разрушения человеческого существования, а именно две разные попытки вновь обрести утерянные части своей личности".

Индивидуум находится в мире, в котором он, словно некий кошмарный Мидас, умерщвляет все, к чему приближается. Существуют, вероятно, только две дополнительные возможности, открытые для человека на такой стадии:

1) он может решиться "быть самим собой" несмотря ни на что, или

2) он может попытаться убить свое "я". Оба эти проекта, если их довести до конца, вероятнее

всего, приведут в итоге к явному психозу. Мы рассмотрим

их отдельно.

Индивидуум, чья система ложного "я" осталась нетронутой или не опустошилась под атаками со стороны "я" или из-за накопления временных фрагментов инородного поведения, может представлять собой кажимость полной нормальности. Однако за этим здоровым фасадом внутренний психотический процесс может продолжаться -тайно и безмолвно.

Явно нормальные и успешные попытки приспособления и адаптация индивидуума к обычной жизни начинают восприниматься его истинным "я" как все более и более позорное и (или) смехотворное притворство. Pari passu его "я", при собственных сфантазированных взаимоотношениях, стало все более и более улетучивающимся, свободным от случайностей и необходимостей, обременяющих его как объект среди других в этом мире, где, как оно знает, оно вверит себя бытию в данное время и в данном месте, будет подвержено жизни и смерти и внедрено в данную плоть и данные кости. Если "я", вот так улетучившееся в фантазию, теперь охватывает желание убежать из своей заколоченнос-ти, прекратить притворяться, стать честным, открыться, показаться и позволить себе быть узнанным без двусмысленностей, можно стать свидетелем начала острого психоза.

Подобная личность, хотя и здоровая снаружи, постепенно становится больной внутри. Случаи такого рода могут представлять собой при поверхностном осмотре трудную задачу, поскольку, обозревая "объективную" историю, можно не найти объяснимых сокрушительных стрессов или, даже при ретроспективном взгляде, хоть каких-то очевидных указаний на то, что такой ход событий угрожал человеку. Только когда удается выведать у самого индивидуума историю его "я", а не т о, чем обычно является при таких обстоятельствах психиатрическая история, историю системы ложного "я", его психоз становится понятен.

Ниже приведены два описания совершенно обыденных, знакомых каждому психиатру психозов, начавшихся "ни с того ни с сего", данные "снаружи". С такой точки зрения они должны остаться трудными для понимания.

Молодой человек двадцати двух лет считался родителями и друзьями совершенно "нормальным". Будучи в отпуске у моря, он отправился в море на лодке. Его подобрали несколько часов спустя, дрейфующего далеко от берега. Он оказал сопротивление спасателям, говоря, что потерял Бога и отправился в океан Его искать. Этот инцидент обозначил начало явного психоза, потребовавшего госпитализации на несколько месяцев.

Мужчина пятидесяти с небольшим лет, не имевший прежде никаких проблем с "нервами", по крайней мере насколько знала жена, и казавшийся ей, до начала тяжелого психоза, абсолютно "обычным", жарким летним днем отправился с женой и детьми на пикник на берег реки. После еды он полностью разделся, хотя поблизости находились другие отдыхающие, и вошел в воду. Это, вероятно, было не более чем необычно. Зайдя в реку по пояс, он окатился водой. Теперь он отказывался выходить, говоря, что крестил себя водой от своих грехов, которые заключались в том, что он никогда не любил жену и детей, и что он не оставит воду, пока не очистится. В конце концов его вытащила из реки полиция и поместила в психбольницу.

В обоих этих случаях -ив других, описанных повсюду,-душевное здоровье, то есть внешне "нормальный" облик, одежда, моторное и вербальное поведение (все наблюдаемое) поддерживались системой ложного "я", в то время как "я" становилось все более и более вовлеченным не в мир, каков он есть, а в мир, каким его видит "я".

Совершенно уверен, что огромное количество "лечений" психотиков заканчивается тем, что пациент решает, по той или иной причине, еще раз сыграть в здорового.

Далеко не необычно для деперсонализированных пациентов, будь то шизофреники или нет, говорить об убийстве их "я", а также о потере или краже их "я".

Подобные заявления обычно называют маниями, но если это мании, то это мании, содержащие экзистенциальную истину. Их нужно понимать как заявления, которые буквально верны в компетенции индивидуума, который их делает.

Шизофреник, говорящий, что он совершил самоубийство, может быть абсолютно ясен в том отношении, что он не перерезал себе горло и не бросился в канал, и он может ожидать, что это в равной степени ясно личности, к которой он обращается, иначе этот человек будет выглядеть дураком. Фактически он делает множество таких заявлений, которые могут быть нарочно задуманы как ловушки для тех, кого он считает идиотами, и целого стада непонимающих. Для подобного пациента, вероятно, было бы совершенно нелогично пытаться убить свое "я", перерезав горло, поскольку его "я" и его горло имеют лишь незначительную и отдаленную связь друг с другом -достаточно отдаленную, чтобы случившееся с одним имело хоть какое-то отношение к другому. То есть его "я" фактически невоплощено. Вероятно, "я" понимается как бессмертное или сделанное из почти неуничтожаемой нетелесной субстанции. Он может называть его "жизненной субстанцией" или своей "душой" или даже давать ему свое собственное имя и ощущать, что у него могут его украсть. Это одна из идей, центральных для знаменитого психоза Шребера.

Мы можем подойти к этому весьма трудному психоти-ческому материалу, сравнив страх потери "я" с более знакомой невротической тревогой, которая может скрываться за жалобой на импотенцию. При импотенции можно обнаружить следующую латентную фантазию. Индивидуум боится потерять детородную функцию, так что сохраняет ее использование (избегает кастрации), делая вид, что он кастрирован. Он отражает угрозу кастрации, притворяясь самому себе, что уже кастрирован, и действуя, будто это так и есть. Психотик использует защиту, основанную на тех же самых принципах, но она проводится не в отношении пениальных функций, а в отношении "я". Это предельная и самая парадоксально абсурдная из возможных защит, дальше которой не идут даже магические защиты. И насколько я мог видеть, она, в той или иной своей форме, является основной защитой при любой форме психоза. В наиболее общей форме ее можно выразить так: отрицание бытия как средство сохранения бытия. Шизофреник чувствует, что убил свое "я", и это происходит, чтобы избежать убийства. Он мертв, для того чтобы остаться в живых.

Многообразные факторы могут сойтись вместе, чтобы так или иначе подсказать индивидууму, что надо избавиться от своего "я". Даже усилиям "я", становящегося отделяемым и неотождествляемым с телом и практически любой мыслью, чувством, действием или восприятием, не удалось в конце концов освободить его от подверженности тревоге; оно оставлено без единого возможного преимущества обособления и подвержено всем тревогам, от которых изначально стремилось уклониться.

Два следующих случая демонстрируют огромное несчастье индивидуума, впутанного в подобные проблемы.

Я увидел Розу, когда ей было двадцать три года. Во время беседы она сказала, что боится, что сходит с ума, и это фактически так и было. Она пожаловалась, что к ней возвращаются жуткие воспоминания, от которых она не" может избавиться, как ни пытается. Но теперь она нашла ответ на все это. Теперь она старалась, по ее словам, забыть эти воспоминания, забыв себя. Она попыталасьсделать это, все время глядя на других людей и, следовательно, не обращая внимания на себя. Поначалу для нее заключалось некоторое облегчение в чувстве, что ее побеждают, а она не хочет бороться. Но что-то в ней сопротивлялось этому. Она была подавлена и продолжала пробовать что-то делать, но это отнимало все больше и больше сил, пока каждая мысль или движение не стали ощущаться так, словно нуждались в преднамеренном волевом акте. Но затем она поняла, что у нее больше нет силы воли - она ее всю использовала. Более того, она боялась делать что-либо от своего имени или брать личную ответственность за делаемое собой. В то же самое время она сказала, что мучима чувством, что она уже не управляет своей жизнью: "Мое собственное бытие находится в чьих-то руках, а не в моих". У нее не было собственной жизни, она просто существовала. У нее не было для себя ни цели, ни рвения, ни смысла. Она чувствовала, как она сказала, что "она" недавно "опустилась прямо вниз", и хотела выбраться "оттуда" теперь, пока не стало слишком поздно, и, однако, у нее было чувство, что все зашло слишком далеко, и что она не может и дальше "держаться за себя", и что "это" от нее "ускользает". Если бы она могла любить людей, ей было бы лучше.