Расколотое 'Я' - Лэнг Р Д - Страница 40

Мы отмечали, что "я" потеряло контакт с реальностью и не может ощущать себя реальным или живым.

Джоан дает примеры некоторых способов, которыми шизофреник пытается вызвать заверения в том, что он реален, из осознания своей видимости, а следовательно, на худой конец - своего существования. Шизофреник не может поддержать это убеждение из внутренних источников.

"Пациенты брыкаются, вопят и дерутся, когда они не уверены, что врач их видит. Самое ужасающее чувство - осознавать, что врач не может видеть реального тебя, не может попять твоих чувств и что он просто прет напролом со своими собственными идеями. Я начала ощущать, что я невидима или, возможно, вообще не существую. Мне пришлось заорать, чтобы понять, реагирует ли врач на меня или только на свои собственные идеи".

На протяжении всего своего отчета эта пациентка постоянно противопоставляет свое реальное "я" и угодливое "я", которое было ложным. Раскол между ее реальным "я" и ее телом ярко выражен в следующем отрывке:

"Если бы вы действительно меня трахнули, это все бы поломало. Это убедило бы меня, что вас интересует только получение наслаждения с моим животным телом и что вас в действительности не волнует та часть, которая является личностью. Это означало бы, что вы воспользовались мной как женщиной, тогда как в действительности я ею не являюсь, и необходима огромнейшая помощь, чтоб до нее дорасти. Это означало бы, что вы можете лишь видеть мое тело и не можете видеть реальную меня, которая все еще остается маленькой девочкой. Реальная я забралась бы на крышу и наблюдала бы, как вы что-то делаете с моим телом. Вы стали бы казаться удовлетворенными, позволив реальной мне умереть. Когда вы кормите девушку, вы заставляете ее почувствовать, что нужны как ее тело, так и ее "я". Это помогает ей соединиться вместе. Когда вы ее трахаете, она может ощущать, что ее тело отделено и мертво. Люди могут трахать мертвые тела, но они никогда их не кормят".

Ее реальное "я" должно было стать отправной точкой для развития подлинного целостного статуса. Однако этого реального "я" не так легко было достигнуть из-за опасностей, угрожающих ему:

"Беседы со мной были единственным временем, когда я безопасно чувствовала себя самой собой, чтобы выговорить все свои чувства и увидеть, на что они в действительности похожи, без страха, что вы рассердитесь и бросите меня. Мне нужно было, чтобы вы являлись огромным камнем, который бы я могла толкать и толкать, а вы бы не укатились и не оставили меня. Для меня было безопасно стервозничать с нами. С любым другим я пыталась изменить себя, чтобы ему угодить".

Она стремилась угодить потому, что ощущала свое "я" столь наполненным ненавистью и разрушительным потенциалом, что ничто, входящее в пего, не может выжить:

"Ненависть должна прийти первой. Пациент ненавидит врача за вскрытие раны и ненавидит себя за то, что позволил вновь до себя дотронуться. Пациент уверен, что это просто приведет к еще большей боли. Он действительно хочет быть мертвым и спрятанным там, где ничто не сможет его коснуться и вытащить оттуда.

Врач должен быть достаточно заботлив, ухаживая за пациентом, пока тот ненавидит. Если ненавидишь, не причинишь такую боль, как если б любил, но ты все еще можешь вновь стать живым, а не просто холодным и мертвым. Люди вновь для тебя что-то значат.

Врач обязан ухаживать за пациентом, пока тот ненавидит: это единственный способ начать. Но пациента никогда не нужно заставлять чувствовать вину за ненависть. Врач должен ощущать уверенность, что он имеет право ворваться в болезнь, точно так же как пациент знает, что он имеет право входить в детскую, неважно, что будет ощущать ребенок. Врач должен знать, что он поступает правильно.

Пациент ужасно боится своих собственных проблем, поскольку они его разрушают, и чувствует ужасную вину за то, что позволил врачу вмешаться в эти проблемы. Пациент убежден, что врач тоже будет сокрушен. Со стороны врача нечестно спрашивать разрешения войти. Врач обязан врываться с боем: тогда пациенту не придется чувствовать себя виноватым. Пациент может ощущать, что сделал все возможное, чтобы оградить врача. Врач обязан сказать по-своему: "Я вхожу, неважно, что ты чувствуешь"".

И опять-таки:

"Проблема с шизофрениками заключается в том, что они никому не могут доверять. Они не могут ставить все на карту. Врач должен будет побороться, чтобы войти. неважно, как сильно возражает пациент. Чудесно быть избитым или убитым, поскольку никогда никто не поступит так с вами, если он действительно не волнуется и не может рассердиться. Человек убивает, потому что он действительно хочет, чтобы другой воскрес, а не просто лежал мертвый.

Поначалу любовь невозможна, потому что она превращает тебя в беспомощного младенца. Пациент не может ощутить безопасность такого поступка, пока он не станет абсолютно уверен, что врач понимает, что необходимо, и даст это".

Страх принять что угодно или кого угодно, таким образом, распространяется как па хорошее, так и па плохое. Плохое разрушит "я", а "я" разрушит хорошее.

Поэтому "я" в то же самое время пустое и голодающее. Вся ориентация "я" находится в контексте стремления поесть, однако уничтожая пищу или будучи уничтоженным ею.

"Некоторые люди всю жизнь живут с блевотиной на губах. Можно ощутить их ужасный голод, но они отказываются, чтобы их кормили.

Адская мука видеть, как с радостью и любовью предлагается грудь, но знать, что приближение к ней заставит тебя ее ненавидеть так, как ты ненавидела мать. Это заставляет тебя чувствовать адскую вину, потому что до того, как ты сможешь любить, тебе придется стать способной ощутить также и ненависть. Врач должен показать, что он может ощущать ненависть, но может попять ее, и она ему не повредит. Слишком страшно, если болезнь причинит врачу вред.

Адское ощущение - хотеть молока так сильно, но разрываться чувством вины из-за ненависти, испытываемой в то же самое время к груди. Как следствие этого, шизофреник должен сделать одновременно три вещи. Он пытается добраться до груди, но он к тому же пытается умереть. Третья его часть пытается не умереть".

Мы вернемся к вопросам, затронутым в последнем предложении, позднее. В данный момент мы должны продолжить, остановившись на попытке "я" избежать чего угодно, входящего в него, на случай, что это ("я" и (или) объект) будет уничтожено.

Как мы сказали, "я" пытается быть вне всего сущего. Все бытие находится там, а здесь -ничего.

В конечном итоге это даже приводит к положению, когда все, чем пациент является, ощущается как "не-Я". Он отвергает все, чем является, как простое зеркало чуждой реальности. Такое полное неприятие своего бытия делает "ею", его истинное "я" стремящимся к нулю. "Он" не может быть реальным, субстанциональным; он не может иметь действительной индивидуальности или действительной личности. Поэтому, но определению, все, чем он является, проходит под взором его системы ложного "я". Это может заходить за пределы действий и слов и распространяться на мысли, идеи, даже на фантазии и воспоминания. Система ложного "я" -рассадник параноидальных страхов, поскольку ЛЕГКО проследить, что система ложного "я", которая расширилась, чтобы включить в себя все, и отрицается "я" как простое зеркало чуждой реальности (объект, вещь, машина, робот, мертвое), может рассматриваться как инородное присутствие или личность, овладевшая индивидуумом. Его "я" отказалось от участия в этом, система ложного "я" становится, по ощущениям, занятой врагом территорией, контролируемой и управляемой чуждыми, враждебными и разрушительными силами. Что касается "я", то оно существует в вакууме. Но этот вакуум оказывается заключенным в оболочку, хотя, вероятно, поначалу иногда в относительно доброкачественную и имеющую защитные свойства.

"Я чувствовала себя так, словно сижу в бутылке. Я могла чувствовать, что все находится снаружи и не может меня коснуться".

Но это превращается в кошмар. Стенки бутылки становятся тюрьмой, исключающей "я" из всего сущего, тогда как, с другой стороны, "я" преследуется, как никогда прежде, внутри стен собственной тюрьмы. Таким образом, конечный итог но крайней мере так же ужасен, как и состояние, против которого он изначально являлся средством защиты. Таким образом: