Расколотое 'Я' - Лэнг Р Д - Страница 70

Джесси чувствовал, что это переживание являлось ступенью, которую каждый должен так или иначе пройти для того, чтобы достичь высшей стадии эволюции.

"...Это некое переживание, которое... гм... на какой-то стадии мы должны испытать, но только одна... нет, много больше... фантастическое количество вещей должно упасть на нас, пока мы постепенно не укрепим себя до принятия реальности, а все большее и большее принятие реальности и того, что реально существует, препятствует времени, и дело обстоит так, будто ты вышел на лодке в море, которая на самом деле не в силах бороться с поднявшимся штормом".

В конце концов он ощутил, что не может больше "воспринимать". Он решил вернуться.

"Медсестра сказала мне, что порой я бужу их по ночам своими разговорами. И меня поместили в звуконепроницаемую камеру, а я сказал: "Не сажайте меня сюда", понимаешь, я сказал: "Я этого не вынесу". Но мне сказали: "Но вы же... мы должны так поступить, поскольку вы так громко, понимаете ли, разговариваете". Так что меня поместили в эту палату, а я сказал: "Оставьте хоть дверь открытой", и дверь оставили открытой, я помню, в ту ночь я сражался с... с чем-то, что хотело... с неким любопытством или готовностью открыться... гм... переживанию... этого, и с паникой и недостатком силы духа, позволившей бы мне это пережить. И в это время я прошел... я прошел через христианские посты, хотя я никогда не был тем, кого можно было бы назвать по-настоящему религиозным человеком... я и сейчас не таков... и я прошел через все эти ощущения. В общем, все это переживание стало... продолжалось какое-то время, и я начал... мне продолжали давать успокоительное, чтобы заставить меня спать, а я... однажды утром я решил, что не стану больше принимать успокоительное и что мне нужно приостановить это дело. Потому что я больше не мог с этим бороться..."

Возвращение

"Я сидел на койке и думал, что так или иначе должен соединиться со своим "я" в настоящем времени... э-э... очень сильно. И я сидел на койке, крепко сцепив руки. А тут ко мне подошла медсестра и сказала: "Я хочу, чтобы вы приняли вот это", а я сказал: "Я больше ничего не стану принимать, потому что должен... чем больше я принимаю лекарств, тем менее способным делать что-либо я становлюсь... в смысле... как я и сказал, я тону". Так что я сидел на койке, крепко сцепив руки, как полагаю, неуклюже связывая себя со своим теперешним "я". Я постоянно, снова и снова произносил свое собственное имя и внезапно, именно так... внезапно я осознал, что все закончилось. Все переживания прекратились, и это был драматический... драматический финал. И там находился военно-морской врач -контр-адмирал медицинской службы, и мы с ним подружились, потому что время от времени говорили о море. А тут подошла медсестра и сказала: "Вы это не выпили", а я сказал; "Я же говорил вам, что не стану этого пить", а он сказал: "Тогда мне придется позвать врача", а я сказал: "Хорошо, зовите врача". Потом пришел врач, и я сказал: "Мне больше не нужно это успокоительное", я сказал: "Теперь я вполне способен... нормально всем управлять", я сказал: "Я в полном порядке". А он посмотрел на меня и заглянул мне в глаза и сказал: "О, я это вижу". И он засмеялся, вот так это и произошло. И с того момента я... у меня больше не было этих ощущений..."

Джесси прошел через это.

"Но временами состояние было столь... гм... опустошенное, что я напрягал всю силу своего духа, потому что боялся вновь войти туда...

Я... внезапно столкнулся с чем-то, что было намного больше меня самого, с таким множеством переживаний, с таким осознанием, которое нельзя было воспринять. Будто что-то мягкое бросили в мешок с гвоздями...

У меня не было сил переживать это. Я переживал это в течение пары мгновений, но это напоминало внезапную вспышку света, порыв ветра -вырази как тебе угодно,- направленные против тебя, так что ты чувствуешь, что чересчур обнажен и одинок, чтобы быть способньм этому противостоять, у тебя недостаточно сил. Будто бы ребенок или животное внезапно столкнулись с переживаниями взрослого человека или осознали их. Взрослая личность пережила много всего за время своей жизни, люди постепенно укрепляли свою способность переживать жизнь и смотреть на вещи... и... э-э... понимать их, даже переживать их по разным причинам: по эстетическим причинам, по художественным причинам, по религиозным причинам. По самым разным причинам мы переживаем вещи, которые для... если бы ребенок или, скажем, животное внезапно столкнулись с такими вещами, они не смогли бы их воспринять, потому что они еще недостаточно сильны, у них для этого нет оснащения. А я тогда встал лицом к лицу с вещами, для борьбы с которыми у меня просто не было оснащения. Я был чересчур мягким, чересчур ранимым".

Человек в таком состоянии может стать для других "трудным", особенно когда все переживание испытывается в причудливо нелепом контексте больницы для душевнобольных, какой она является в настоящее время. Подлинный врач-жрец позволил бы людям иметь подобные переживания прежде, чем они будут доведены до крайности. Должен ли человек умереть от недоедания прежде, чем ему дадут поесть'? Впрочем, Джесси Уоткинс оказался счастливее многих сегодняшних пациентов, так как ему давали сравнительно слабое успокоительное и не применяли таких методов лечения, как электрошоки, глубокое замораживание и т. п.

Вместо этого его всего-навсего поместили в звуконепроницаемую палату, когда он достал других.

Если бы Джесси пришлось бороться с "современными" формами психиатрического "лечения", они бы, вероятно, достали его.

"... Я ощущал, будто я сдался и не хотел знать вообще ни о чем, я вроде как свернулся в комочек и... гм... так сказать, перестал существовать. Я ощущал, что не могу воспринять больше, потому что прошел через такое... через такое множество ужаса, и полагаю, есть некая точка, до которой люди еще могут воспринимать, а потом они все бросают, потому что не могут этого больше воспринимать. А если я не мог это больше воспринимать, я должен был... я не знаю, что могло бы случиться... вероятно, ощущение внезапной остановки и тому подобное, и если... если бы мне такое сделали, не знаю, как бы я был способен поступить... как бы я был способен с этим бороться, не будучи запертым в той палате... в смысле, в палате с коричневыми звуконепроницаемыми стенами, полом и всем остальным..."

Я спросил его, какие, по его ощущениям, принципы должны лежать в основе ухода, обеспечиваемого во время подобного путешествия.

"...Ты напоминаешь судно в шторм. С него сбрасывают запасный становой якорь, помогающий кораблю выдержать бурю, потому что он держит его носом к ветру, но он также дает ощущение спокойствия... э-э... находящимся на борту, так как они думают, что у них есть становой якорь, не прикрепленный ко дну, а являющийся частью моря, который... э-э... позволит им выжить, а пока они думают, что выживут, как и корабль, они могут пройти через переживание шторма. Постепенно они начинают... они ощущают себя совершенно счастливыми, даже хотя якорь может сорваться и все такое прочее. Я чувствую, что, если человек должен пережить нечто подобное, ему нужна, так сказать, одна рука для самого себя, и одна рука для переживания. Думаю, он не будет способен если собирается выжить,- самостоятельно подняться над тем уровнем, на котором пребывает в настоящем... из-за всего того, что было прежде, и постепенно укреплять... э-э... необходимое оснащение для того, чтобы бороться с данной ситуацией самому. Он не очень сильно оснащен для этого. Некоторые люди лучше оснащены для этого, а некоторые - хуже... но у человека должен быть своего рода становой якорь, держащийся за настоящее - и за самого человека, каким он является,- чтобы быть способным пережить хотя бы чуточку того, что он должен пережить".

"Так что должны быть другие люди, как бы присматривающие за тобой..."

"Другие люди, которым ты доверяешь, и которые знают, что за тобой надо присматривать, которые не дадут тебе утонуть. Просто... гм... суть в том -понимаешь, я это ощущаю,-что такое переживание -это вопрос укрепления собственного духа. Потому что я помню - если взять обычную аналогию,-когда я впервые отправился в море, мне было шестнадцать лет, и мы пришли на север России и пережили несколько совершенно необычайных штормов, когда море заливало судно, а судно жутко качало, и не было никакой еды, а я прежде в своей жизни никогда не переживал ничего подобного. Потому что я даже не учился в школе-интернате, я жил дома, ходил в дневную школу и никогда не расставался с матерью надолго. И внезапное столкновение с этой грубой и ужасной, вызывающей страх жизнью было чуть больше того, что я в то время мог воспринять... но потом, постепенно, в то время как я больше углублялся в эту жизнь, я в первую очередь начал как бы быть... или притворяться смелым. Потом я постепенно стал отважно встречать все трудности, и порой успокоение мне давало то, что другие люди воспринимали их, они жили в такой... э-э... обстановке и, похоже, находились в полном порядке. Они мне не сочувствовали, ты ни от кого не получал сочувствия, и ты был предоставлен самому себе, чтобы... э-э... встречать трудности. И я встречал, а потом, конечно же, оглядываясь назад, я могу вспомнить, как порой, когда я очень боялся большого шторма, я думал... я часто думал, когда переживал эти штормы, что я оснащен своим опытом, чтобы бороться с ними... но я часто возвращался к тем временам, когда был юношей, когда впервые вышел в море, первую неделю потому что в течение первой недели в море мы пережили необычайный шторм, у нас смыло камбуз, не было еды, и все было мокрым, а судно качало, и мы рисковали потерпеть кораблекрушение и все такое прочее... э-э... Я был объят страхом просто потому, что не был оснащен для того, чтобы с ним бороться. И полагаю, это самая близкая аналогия, которую я мог привести тому, что я ощущал... внезапное столкновение лицом к липу с таким... огромным знанием...