Татарский удар - Идиатуллин Шамиль - Страница 26

• Предыдущая
• 26/90
• Следующая

— Ну, иди.

— Ну, иду. Попить-то дай, — возмутился я и демонстративно принялся искать не пригодившийся до сих пор за праздничным столом заварочный чайник.

— Пьяница. Тихо сам с собой, — с жалостью сказала Гулька и гордо, не обращая внимания на мои пьяные щипки и пьяные укусы в область шеи, удалилась на звуки пешеходов, которые пусть себе бегут неуклюже.

Похоже, смешанная, но не взбитая команда в очередной раз вспомнила, по какому поводу все мы здесь так здорово набрались. Повод довольно округлый — Аскару Хайруллину натикало 35. А это, я вам скажу, нечасто бывает.

На крокодила Гену моя грубая натура откликнулась не в пример живее, чем на стандартный общажный репертуар. Я прокрался к плотно заставленному закусками столу, так и не облысевшему после трехчасовой осады, уткнул подбородок в Гулькину макушку и завел вторым голосом (трудно, между прочим, — петь вторым голосом, не сбиваясь под напором веселого и довольно нетрезвого хора — и при этом упираться челюстью в твердый череп супруги):

Чебурашка-дружочек,

ты накакал в горшочек…

Из детской сразу раздался восторженный вопль Нурыча и не менее зычный хор его сопливых дружков:

— Нурик, твой папа опять про горшок поет!

Гулька не глядя шлепнула меня по губам. Я тихонько заплакал — благо, процитированной строчкой мое знание апокрифического куплета и исчерпывалось. Никто меня не пожалел. Тогда я страшно зарычал и принялся душить Гульку. Она захрипела, закрыла глаза и вывалила наружу язычок, темный от варенья из черноплодной рябины, которого наелась, пока помогала Ильмире, Аскаровой жене, готовить очередной чудовищный по размеру сладкий пирог. Язык не помог: супругу мою злобную тоже никто не пожалел. Целиком себя музыке отдали, глухари на токовище, понимаешь. И даже не услышали детей, взревевших из своей комнаты:

По ка, по ка, по камушкам мы школу разнесем,

Учителя зарежем и завуча убьем…

Наши младшие в количестве трех экземпляров, сдержанно скандалившие в укромном уголке из-за детского стульчика, от такого изобилия возликовали и бросились лупить родителей по коленям. Видимо, поэтому со студенческой дорожки репертуар окончательно свернул на детсадовскую тропинку, протоптанную гениями «Союзмультфильма». Теперь настал черед «Голубого вагона». Все люди взрослые, семейные, потому пели нормально, а не педиковскими голосами, как того требовал заглавный герой песенки (младшее поколение танцевало и одобрительно мазалось шоколадом). Исполнили душевно, но быстро. Я это дело исправил, заведя любимое с пионерлагерных времен холодной войны продолжение:

Крылатые ракеты улетают вдаль.

Встречи с ними ты уже не жди.

И хотя китайцев нам немного жаль,

Лучшее, конечно, впереди.

Суть лучшего излагалась тут же, в строчках про танки США, которые повсюду плавятся, и про испепеленную землю там, где был когда-то Вашингтон. Петь все это полагалось трогательным пионерским голосом. Я старался. Марат стоически доаккомпанировал, а когда я отпел последнее «Парабарапам-пам пам», поинтересовался:

— Айрат, ты зачем такие песни поешь? Главное, статьи пишешь, какие американцы молодцы, а сам гадости такие исполняешь.

— Марат, я вас умоляю, — сказал я. — Не будем о работе. Тем более что статьи ты не читал.

— Я и Рембранда не читал, и все равно осуждаю.

— Поэтому у нас горячей воды и нет? — осведомился я у инженера теплосетей Марата Вахитова.

— Ваша горячая вода — не мой вопрос, у меня в районе все в порядке, — хладнокровно сказал Марат, который сам дважды в неделю, невзирая на мерзкую погоду, вывозил семью на дачу, где выстроил год назад основательную баньку. — Ты не крути, скажи, зачем страсти такие пишешь?

— Да какие страсти, Марат? — весело спросил я. С недавних пор я стал основным поставщиком читальных материалов семье Вахитовых, потому точно знал, что Марат газет не читал вообще, а круг литературных интересов у него ограничен американскими детективами 30-50-х да историческим эквилибром Суворова и Бушкова.

Марат засмеялся и внимательно посмотрел на меня. Я сдался.

— Написал и написал. Во-первых, все к тому идет. Ну, чего орете? Ну, не идет, так может пойти. Во-вторых, еще один момент есть. Мы же все в виртуале живем. Для нас Афганистан или Африка, которую мы никогда не видели, реальнее Чувашии.

— Реальнее, блин. Оптимист, — мрачно сказал Аскар, которого двумя днями раньше по пути из Нижнего жестоко оштрафовали чувашские гаишники.

— Аскар, тебе квитанцию чуваши один раз в жизни выписали…

— Оптимист, — повторил Аскар совсем уже сумрачно.

— …А африканские войнушки ты каждый день видишь, — не сбился я. — Полный виртуал, для журналистов особенно. И получается: чего навиртуалим, то и есть. И наоборот: чего накаркаем, того не будет. Понимаешь, Марат? Вот. И тут возникает момент пропаганды. Помнишь, когда мы пионерами были, о чем писали газеты?

— А я газеты и тогда не читал, — гордо сообщил Марат.

— Бессовестный ты тип, — сказал я одобрительно. — Булгаков умер, но заветы его живут. А я политинформатор был с пятого класса и читал газету «Аргументы и факты» — тогда это еще не здоровенная газета была, а маленький такой боевой листок агитатора, очень совковый. Но там практически готовые политинформации попадались — запоминай да пересказывай. А потом, про всякие антисоветские гадости писали, панк-рок там, и про кино: «Рэмбо-3», «Роки-4», и все такое. И я тогда страшно хотел эти фильмы посмотреть.

— Я тоже хотел, — сказал Марат.

— А я «Крестного отца», — сообщил Аскар, — но за него в тюрьму сажали.

— А я порнуху хотел, — неожиданно вскинулся клевавший носом Ильяс. Последний час он, как положено, пребывал в анабиозе. Водка пьется, Ильяс напивается. Это константа (черт, говорил же я, что Константин привяжется).

Дамы в продуктивной дискуссии не участвовали. С завершением музыкальной сессии они эвакуировались на дальний конец стола и что-то деятельно там обсуждали.

— Хотел — и смог, — сказал я. — Слоган готовый. Ну вот. Ты посмотрел порнуху, я — «Рэмбо» этого дебильного. И все именно порнухой оказалось. Ну, кроме Годфазера. Но этой порнухи так много, и она такая миленькая… О чем я? А, да. Ведь у них все очень грамотно выстроено. Вы в курсе, что военные в Штатах — крупнейший инвестор Голливуда? Всякие солджеры Джейн — это на бабки Минобороны снято. Четкая инвестиционная схема: заказчик платит и получает конкурентный продукт. А у нас все через ухо. Бизнес по-русски: украсть ящик водки, продать за копейки, деньги пропить. Зато душевно. А с душой жить удовольствие сомнительное.

— Пошляк, — сказал быстрый Марат.

— Ну, пошляк, — сказал я, опять не сбиваясь. — Есть куча книг про то, как горевал мальчишка зря, как отцы воевали, а на нашу долю подвигов не осталось, — и потом выясняется, что осталось, и столько, что хоронить некого. Это нас и губит всегда. Потому что мы вечно бьемся насмерть, а изображаем, что ромашки нюхаем, и пацаны наши в Афгане и Чечне кашей мирных кормят. Потому пацан всю дорогу грустит оттого, что все кругом так скучно. Потом ему раз — и штыком в горло, и в цинке на родину, ночью, чтобы никто не видел. А Штаты всю дорогу позиционируют себя как государство в состоянии войны. И даже когда в сортир идут, понты нарезают, словно за линию фронта собрались. И любого бомжа завернутым во флаг хоронят. Под гимн и салют. Это грамотный подход. Да. А самое обидное, что Голливуд фильмы снимает по нашей ведь идее, Горького или кого там, — развлекая, обучать. Они и обучаются, и знают, что они лучшие, а кругом — враги или просто лохи, чурбаны, которых надо обстругать до нужной формы.

— Ты про это написал, что ли? — несколько удивился Марат.

— Не, я сейчас про детство же рассказываю. Я статьи не пересказываю из принципа, ладно? Вот. Короче, я так и не посмотрел телесериал, про который «АиФ» больше всего тогда писал. «Америка» называется. Название специально с ошибками написано, типа по-русски, через «кей» вместо «си», и русская «я» вместо «ар». Представляешь, да?

• Предыдущая
• 26/90
• Следующая