Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/221
• Следующая

- Ну и валяйся, - сказал. - Мы тута дохнем не пойми за што, а они там с жиру бесятся... Не понравилось? Ну и лежи теперича. Воняй во славу Франции! Тоже мне... барин нашелся.

Вот и все. Ночью из деревни вышли осторожные, с гибкими телами, мародеры. Они стащили с убитого сапоги, а Шуркины франки пропили ночью у тетки Марго Фересьен.

Шурка уже не вернется, как не вернутся на родину и другие.

А вот под Хайфой или в Дарданеллах, в вое снарядов и плеске волн, когда песок хамсина скрипел на зубах, - там, кажется, как это ни странно, смерть была легче.

Глава седьмая

Понемногу все забылось в улеглось, как дурная муть. Дисциплина на крейсере построжала, учения и приборки не давали людям задумываться ни над чем, кроме насущного корабельного дела. Увольнения матросов на берег резко сократились. Казалось, жизнь "Аскольда" вошла в обычную колею.

Впрочем, не совсем. Матросы о чем-то шептались, но стоило появиться офицеру, как они дружно замолкали. Не успокоились. Что-то затевали. Оружие продолжали находить. И большинство в кают-компании верило, что на крейсере где-то спрятано оружие во множестве. С такой командой выходить в море опасно. Надо предупредить опасность. Еще здесь, в Тулоне. В море будет поздно.

А для чего существуют боцманматы? Ради чего у них отдельный гальюн и не миски, а - тарелки? И ложки, как у господ, с монограммами?..

Теперь на крейсере обнаружилось новое бедствие. Исправные трезвые служаки вдруг стали запивать так, что пропадали неделями. Полиция доставляла их на борт с ворохом протоколов: там дрался, там разгромил витрину, там свернул ларек, там... Таких разжаловали, и они с облегченным сердцем переселялись жить ниже - в матросский кубрик. Гальюн общий, нет тарелки, а есть миска. И гоняют тебя хуже собаки. Но зато не надо продавать своих товарищей. Так поступали честные унтер-офицеры. Отказаться от сыска они не могли, коли приказывают "шкурить". Но есть выход: десять бутылок вина на брата, на закуску понюхай ленточку от бескозырки, а потом... Что потом? Потом ты свободен от былых заслуг, но зато спишь с чистой совестью.

Кают-компания жила все эти дни в состоянии постоянного страха. На ремонт давно махнули рукой: какой там ремонт? Не дай бог выйти в море сейчас, когда команда ненадежна.

- Нас же убьют, - говорил фон Ландсберг. - Служишь, черт бы его побрал, служишь. А... что тебя ждет в награду? Нет, господа, еще раз надо проверить: довели мы дело до конца или нет? Если - нет, то в море никак нельзя выходить...

Был на исходе день 20 августа 1916 года. Кают-компания и жилые палубы давно закончили ужин. Незадолго до команды "Койки брать, спать!" мичман Вальронд, как всегда, проверял снарядные и зарядные погреба.

Вот и сегодня он, вместе с Бешенцовым, долго спускался в самую преисподнюю корабля. Трап за трапом, палуба за палубой - словно этажи высокого дома: все ниже и ниже по крутизне, до .самого днища крейсера. Неслышно отворялись люки, хорошо смазанные. По мере спуска все осторожнее становились движения. А снизу уже доносился особый, специфический, запах погребов - запах пироксилина, манильской пеньки и масел.

Нога Вальронда нащупала пушистый ворс мата. Следом за ним мягко опустился в погреб матрос. Здесь постоянно (никогда не угасая) горел яркий свет, ровно гудела станция вентиляции. А в удобных стеллажах, словно бутылки в винном подвале, покоились настороженным сном чушки снарядов. Это - главный калибр. В соседних погребах - калибр послабее: против миноносцев и катеров.

Сама обстановка погребов располагала людей к вежливости и разговорам на полушепоте, как в храме. Бывали раньше случаи, что старые пороха возносили людей, как ангелов, прямо на небеса - только за то, что они чихнули. Теперь пикриновоаммиачные пороха Брюжера, Дезиньоля и Фонтеня не столь опасны. Но осторожность в таком деле никогда не мешает.

- Проверь, - тихо велел Вальронд, - не разложилось ли сало на снарядных станках. А я замерю влажность...

Мичман отметил температуру. Там, над палубой "Аскольда", дрожал горячий воздух ночного Тулона, и в погребах было слишком тепло. Вальронд сразу врубил дополнительный "виндзейль", чтобы поскорее вытянуло всю духоту, потом шагнул к гигрометру, замеряя показания влажности воздуха.

Гигрометр системы Соссюра (великого Соссюра!) висел перед ним на пружинах, чтобы никакая тряска боя и шторма не повредила ему, капризному прибору. Еще не глянув на барабан автомата, Женька подцепил кусочек желатиновой бумажки: нет, она не порозовела, что бывает при лишней влажности, а немного посинела, - показатель хороший.

Подошел Бешенцов, вытер о подол робы измазанные маслом пальцы.

- Господин мичман, - спросил, - а правда это, что в гигрометрах работает человеческий волос, как пружина?

Глаза Вальронда прищурены во внимании на шкалу показаний:

- Да. Правда. Причем не просто волос, а - женский!

- Вот те на!

- А разве ты не знал?

- Нет. А почему волос от бабы, ваше благородие?

- Он тоньше мужского и более... Как бы это тебе объяснить? Женский волос лучше мужского, потому что более нервно, если можно так выразиться, воспринимает влагу.

- Чудеса! - сказал Бешенцов, качая головой.

- Причем, - усмехнулся Вальронд, - волос годен только от рыжей женщины. Так что, дорогой, если тебе попадется рыжая стерва - сразу рви ее за патлы... Нам, бедным россиянам, все пригодится!

Аккуратно заполнил графу в "Погребном журнале", сказал:

- Пошли с богом... Все в порядке.

Обратный путь - такой же осторожный. Но, чем дальше от многотонных запасов взрывчатки, тем смелее становятся ноги. Можно и каблуком приударить. А на верхней палубе их охватила липкая темная духота, вдали пересыпал огни Тулон.

Бешенцов вскинул руку к бескозырке:

- Ой и душно... Спокойной ночи, ваше благородие.

- Спи и ты спокойно, Бешенцов... Действительно, душно.

В коридоре кают-компании, где висели ковры и старинное оружие абордажного боя, а в проходе стояли пирамиды с винтовками, мичману встретилась корабельная "баронесса".

- Из погребов? - спросил Фиттингоф.

- Да, вылез, аки домовой из подпола. А что?

- Локоть испачкал в масле.

Действительно, мазанул где-то нечаянно локтем по стеллажам, а нефтяное сало не отстираешь. Вальронд забежал в каюту, переменил китель и снова появился в кают-компании. Не присаживаясь, выпил в буфете вина на сон грядущий.

Быстроковский строго поглядел на него:

- Мичман! Я вот часто думаю: а что, если буфет крейсера раз и навсегда перевести в вашу каюту?

- Роман Иванович, - был ответ, - ваша скромная лавочка давно бы вылетела в трубу, если бы я не оставлял в ней свое мичманское жалованье... А разве меня видели когда-нибудь пьяным?

- Один раз видели, еще на Цейлоне, где вы были удивительно схожи с Аполлоном... полведерским!

- Древние римляне не стыдились наготы и аккуратно хаживали в бани Каракаллы. Однако, Роман Иванович, античный мир до сих пор считается классически образцовым, достойным подражания...

Вальронд еще немного покрутился между роялем и диваном, но собеседника больше не находилось, и, зевнув, он отправился спать. И крепко заснул молодым и здоровым сном.

Ровно в три часа ночи крейсер "Аскольд" был потрясен...

ВЗРЫВ!

* * *

Взрыв произошел в погребах - под офицерскими каютами, и черный дым повалил из-под крышек люков. Хлопали двери. Из своего салона выскочил Иванов-6:

- Тревоги: пожарная... водяная... Затопить погреба!

Боевые вахты срывались с коек. Взлетали по трапам. Пропадали в распахнутых горловинах. Люди - в трещавших робах - молниями прочеркивали темноту. Надрывались телефоны, вспыхивали аварийные лампы. Разом свистали все переговорные трубы, вызывая и вызывая кого-то на разговор.

И наступила тишина - внезапная, как обрыв.

- Ну, господа, - сказал Иванов-6, - доложите...

...По шахте люка текли клубы дыма. Вальронд прыгнул - и сразу по пояс оказался в воде. Погреба успели затопить, и теперь они медленно отдавали воду обратно за борт. И стоял тут, задирая кверху бледное лицо, лейтенант фон Ландсберг.

• Предыдущая
• 23/221
• Следующая