Чужая война - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 1

• 1/132
• Следующая

Цветущие яблони поднимают настроение даже с дикого похмелья. Я проверяла – знаю. Но с такого похмелья, как у меня в это утро, блевать (извините, конечно) хотелось даже от яблонь. Нечем было. В смысле – никак. Если у вас четыре желудка, расставаться со своим содержимым они не желают даже при настоящем отравлении, я уж не говорю про такую ерунду, как отравление алкоголем. А еще говорили, что шефанго никакие яды не берут! Кто говорил? Да я же и говорила. Зачем? Ну… Когда травить пытались, приходилось объяснять. Потому что действительно – не берут. А сегодняшнее утро просто было особенным. Совсем особенным. Как-никак, а стукнуло мне десять тысяч лет. Не каждый день такой праздник. Через то и похмелье. На юбилеях вообще положено принимать алкоголь в дозах, превышающих разумные, а проще говоря, наливаться по самые уши. Ну а уж на таких юбилеях! Никому из моих знакомых за последние несколько сотен навигаций дожить до десяти тысяч лет не удавалось.

Мне удалось.

По-моему, тут есть чем гордиться.

Солнышко встает. Яблони цветут. Денег почти нет. И настроение препоганейшее. Стоит только осознать – десять тысяч! – как оно становится еще поганее. На людей смотреть тошно, как будто в первый раз их рожи вижу. Хвала Богам, немного их пока на улице, людей. А то меня ведь и вскинуть может. Придется тогда из Уденталя уезжать быстрее, чем хотелось бы.

А уезжать из Уденталя мне не хотелось совсем. Сейчас по крайней мере. Во-первых, яблони. Как ни крути, а это красиво. Во-вторых, мне-Эльрику сделали пару очень выгодных деловых предложений. Сначала капитан гвардейцев его милости барона, а потом командующий баронским флотом. Другой вопрос, что снова наниматься в армию мне совершенно не хотелось. Мне-Трессе, в смысле. Я вообще против службы где бы то ни было. Конечно, в мужском обличье я взгляну на это иначе, но когда еще я мужское обличье приму?

Видели бы меня сейчас мои наставники… Хотя сейчас-то ладно, а вот вчера! Благородная дама, устроившая грандиозную пьянку в одном из самых паршивых притонов Уденталя. Что поделаешь, люблю я иногда шокировать окружающих.

Ганна не одобрит, конечно. Ну так то Ганна. Вот, кстати, из-за кого уезжать не хочется ну никак. Я ведь уже обещала ей, что останусь.

Но, Великая Тьма, неужели все? Или почти все? Неужели десять тысячелетий действительно прошли, и уже скоро… Смешно и плакать хочется, Флайфет… Скоро – это когда? Через десять лет? Через сто? Через пятьсот? Сколько бы ни было, по сравнению с тем, сколько их прошло, все будет скоро. Домой. Одна беда, чем ближе цель, тем больше нетерпение. Я скоро не то что столетия, я годы считать начну. Когда же? Когда? Впрочем, если расслабиться и попытаться поразмыслить логически – это в женском-то обличье! – ожидание не так уж страшно. Страшнее будет погибнуть не вовремя. Прошли те времена, когда мне сдохнуть хотелось от безысходности. Прошли, мать вашу! Не дождетесь больше!

Какая-то придурочная девчонка вылетела из-за угла и с размаху врезалась в меня чем-то твердым и угловатым. Больно!

Когда я маску сдернула, я и сообразить не успела, услышала только «грау!» в собственном исполнении, а девочка хлопнулась на мостовую…

Почти хлопнулась. Поймала я ее на полдороге, а то ведь расшиблась бы, объясняй потом, что не били ее страшные шефанго по голове, а сама она головой о камень ударилась. Надоели уже до озверения эти вечные проблемы из-за собственной расы. Людям ведь много не надо, чуть что – шефанго виноваты. Скоты! Люди – скоты.

Из-за того же самого угла вылетел Карел Хальпек. Самый обаятельный десятник местной стражи.

Карел в немыслимом пируэте ухитрился развернуться и, чудом избежав столкновения со страшной фигурой, выросшей у него на пути, врезался в ближайшую стену. Больно, конечно, но Карелу гораздо приятнее было удариться о твердый камень, чем нарваться на разъяренную шефанго на пустынной улице.

Оборачиваться Хальпек не спешил, нарочито медленно сползал по стене, призывая всех Богов на помощь и стараясь выкинуть из памяти жуткое, нечеловеческое лицо, увиденное мельком, но напугавшее его до неожиданной теплой сырости в штанах.

Тресса брезгливо взглянула на Карела. Еще более брезгливо посмотрела на бессознательную девушку, которую держала на руках, старательно отодвигая от себя. Потом присвистнула, позабыв про десятника, сгребла девочку в охапку и отправилась туда, куда и шла.

«В „Серую кошку“ поперлась, – с ненавистью подумал Хальпек, поднимаясь наконец на ноги. – Сегодня же десяток туда отправлю… Нет. Не сегодня. Завтра».

Выпустив длинную рубаху поверх мокрых штанов и свесив волосы на разбитый о стену лоб. Карел поплелся в сторону казарм. Он не торопился, потому что к казармам путь лежал в том же направлении, что и к гостинице «Серая кошка». Той самой гостинице, в которой уже не в первый раз снимала комнату Тресса де Фокс. Догонять благородную даму десятнику совсем не хотелось.

Черный Беркут раздраженно перекладывал бумаги на столе и не смотрел на почтительно ожидающего Элидора.

Элидор ждал. Раздраженность была обычным состоянием отца-настоятеля. Раздраженность и скепсис. Удел большинства крупных начальников.

Черный Беркут оторвался от бумаг и начал хмуро изучать Элидора. Как диковину какую. Элидор внутренне поежился.

– Ты отправишься в Мерад, – бросил наконец Черный Беркут.

Монах изумился. Он был уверен, что вызвали его не более чем для очередного дисциплинарного разноса. Отец-настоятель обожал дисциплинарные разносы и учинял их с удовольствием и глубоким пониманием дела. И за поводом у него это дело не останавливалось.

– Отец Лукас…

– Помолчи, сын мой, и выслушай меня. Ты отправишься в Мерад. Найдешь там некоего Самуда. Он старший у «Горных кошек». Неделю назад «кошки» убили отца Якоба, настоятеля обители Кассия Воздающего. Ты ликвидируешь Самуда, заберешь у него перстень с рубином и привезешь его в ближайший из наших монастырей. Акция демонстрационная, чем больше шуму – тем лучше. Никто не должен забываться и позволять себе неуважение к нам. Вопросы есть?

Вопросы были. Больше, чем хотелось бы. Например, почему в Мерад отправляют его, Элидора. Златостенный город был столицей Эзиса, оплотом джэршэитов, а он, Элидор, специализировался на Десятиградье и Готской империи. Это ж другой край материка!

– Экипировка, – буркнул Элидор.

– Получишь у брата-эконома. – Черный Беркут вздохнул. – Знаю-знаю, все знаю. И специфика не твоя. И отдохнуть ты не успел. Но барбакитов пора напугать, сын мой. А кто может сделать это лучше, чем ты? Еще вопросы?

Элидор покачал головой.

– Тогда ступай. – Отец Лукас очертил Огнь, благословляя монаха. – Да пребудет с тобой Анлас.

Брат-эконом был предупрежден.

– Выбирай. – Он сделал широкий жест в сторону оружейных стоек и сундуков. – Кони уже оседланы. Все припасы в сумках.

Элидор прошел к стойке с длинными мечами.

– Опять мой любимый уволокли? – Он даже не пытался скрыть недовольство. – Сколько раз говорил, не трогайте Праведника. Так нет же.

– У брата Игнатия выход, – начал оправдываться брат-эконом. – Кто ж знал, что ты и двух дней не просидишь, опять на задание пойдешь?

Элидор не слушал. «Праведника нет. Вот же люди, просишь их, просишь – все без толку. Ну что стоило Игнатию взять не меч, а топор? Ему ж без разницы, а мне – нет».

– Доспехи готовь, – скомандовал он эконому. – Кольчугу конную, наручи, поножи. Шлем эзисский подбери.

– Громко едешь? – довольно осклабился брат-эконом.

– Да.

«Пора вытрясать из отца-настоятеля личный меч. Или самому покупать», – привычно думал Элидор, перебирая клинки и прислушиваясь к возне эконома в соседней комнате. «А то это не жизнь. Сегодня одно, завтра – другое. Жалко убивать время на привыкание к новому клинку. А ну как не успею однажды?»

• 1/132
• Следующая