Дева и Змей - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 27
- Предыдущая
- 27/100
- Следующая
– Слишком быстро, – Элис потерла виски, – вы могли бы не так резко менять тему?
– Давайте уйдем отсюда, – он вновь предложил ей руку, и Элис с облегчением на нее оперлась: прикосновения Невилла так же, как взгляд его глаз, вопреки всему успокаивали и давали ощущение того, что мир вокруг, хоть и со странностями, однако вполне реален. Устойчив. Безопасен.
Когда переходы и лестницы вывели на поверхность, в грязный дом с грязными окнами, она приготовилась моргать и щуриться на солнце, тоже не слишком чистое в окружающей грязище. Однако обошлось. Переход от тьмы к свету оказался мягким, незаметным. Вот было темно, вот – светло, второй час дня, солнце сходит с ума, небо звенит от жара.
На заднем дворе, позвякивая уздечками, паслись их лошади.
– Едем, – Невилл подсадил Элис в седло, развернул плащ-невидимку, – вы ведь ничего не ели с самого утра. Откушаете со мной? Я не настаиваю на визите в замок, но, может быть, вы снизойдете до ресторана с хорошей кухней? В Испании сейчас время тапас. Вино с закуской даже разговор о страхе сделают не только познавательным, но и приятным. Итак?
– Едем, – решилась Элис.
Давно и далеко…
Обычная пища – это и были чужие жизни. В замке у деда маленький княжич получал их столько, сколько было нужно ему, чтобы расти. Для него больше не убивали смертных – дед считал, что жизни фейри намного лучше усваиваются. Впрочем, полностью от необходимости жить как люди Мико не избавили.
– Пусть учится, пока маленький, – сурово распорядился отец, – привыкнет, легче будет.
Отец и дед делили его, ревниво следя, чтобы у каждого княжич прожил одинаковое количество дней. Это было непросто, поскольку замок деда, Владыки Темных Путей, стоял между мирами, и оттуда, как из Лаэра, можно было попасть в любое время Тварного мира.
Дед первым назвал его Наэйр, Змей. Дед называл его принцем. Говорил, что он и есть принц, а вовсе не княжич, что люди на земле просто не понимают, вообразить себе не могут той судьбы, что уготована ему. Дед учил его быть принцем. Быть бессмертным и могущественным.
Отец говорил, что нужно быть человеком, и что властью, унаследованной от деда, жизнь князя не ограничивается. Отец учил его быть смертным и полагаться только на силы уязвимой человеческой плоти.
Он все время воевал, тридцатилетний князь, успевший прослыть чудовищем. С семнадцати лет ни один год его жизни не проходил без войны. И воспоминания о его замке – это память о темных ночах, огненных языках факелов, о цокоте конских копыт во тьме. Бряцала сбруя, лязгала сталь, громко раздавались слова команд. Из замка и в замок все время шли войска. Война никогда не прекращалась.
Война вечна. Но это понял принц Наэйр, а княжич Мико знал лишь о том, что у отца очень много врагов. Враги были смертными, но жестокими как фейри, и верили в неправильного Бога, или неправильно верили в Бога, и нападали со всех сторон. А князь защищал свою землю, князь внушал ужас и не собирался сдаваться, хоть силы и были неравны.
Бессмертный воевал со смертными… нет, хозяин убивал воров и грабителей, что хотели сжечь его дом.
И везли гонцы на запад, в подарок лживому королю-союзнику, человеческие головы в окровавленных мешках, головы с отрезанными носами и ушными раковинами. И счет этих подарков шел на тысячи.
Удивительно, как они не рассорились вдрызг, Владыка и князь, решая, как должен жить наследник. Мико не раз становился свидетелем негромких, но яростных споров, когда, полагая, будто он бродит по окрестностям или занимается с наставниками, сын с отцом, уединившись в кабинете Владыки, рычали друг на друга, отстаивая каждый свою точку зрения.
– Ты хочешь, чтобы мой сын вырос чародеем? Книжником? Может быть, мне сразу постричь его в монахи?
– Я не хочу, чтобы он вырос солдатом, – нервно огрызался дед. – Мико должен уметь защитить себя, но не от смертных!
– Он должен уметь воевать и сражаться, а уметь, значит – любить. Если при первых признаках опасности парень будет прибегать к волшебству…
– Если при первых признаках опасности он будет хвататься за саблю… Наэйр! Ты что там делаешь? Подслушиваешь?! Два часа медитаций вечером!
– Два часа в гимнастическом зале! – перебивая деда подхватывает отец.
Он подслушивал? Ну разумеется, он подслушивал! Он понятия не имел, что это нехорошо. Нехорошо, когда ловят, особенно нехорошо, когда наказывают. А от того, как умеешь ты подслушивать и обманывать, хитрить и изворачиваться, зависит, сколько ты будешь заниматься чем-нибудь скучным, когда пойдешь гулять, и сколько невкусной еды смертных придется прожевать.
Обманывать наставников – это полезно и правильно. А отца и деда все равно не обмануть.
Иногда воспитанием внука начинала вдруг интересоваться бабушка. Она была странная. Она была смертной, но не такой смертной, как князь, не подменышем, а настоящим человеком. Только она потеряла свою душу и получила вместо нее меч по имени Светлая Ярость. Обычно у бабушки находилось множество других дел, но случалось, что она уделяла внимание и единственному внуку. Удивлялась странным методам воспитания, ругалась с отцом, делала замечание мужу и снова теряла интерес к маленькому принцу. А по большей части Мико проводил время с дедом или учителями. Все они были мертвые и очень умные. Только бабушка была живая. Но она служила Полудню, а там все живые, пока их не убьют.
Учителей присылал прадед. Самых мудрых ученых, самых лучших бойцов, самых-самых. У прадеда много было разных мертвецов. И он не мог встретиться с правнуком, во всяком случае, пока тот был жив, пока плоть его была смертна. Прадеда звали Баэс[18], и встречу с ним не следовало торопить.
Если бы княжича спросили, где ему нравится больше: в Тварном мире – в доме отца, или в межмирье, у деда, он затруднился бы ответить. В замке деда легко дышалось, можно было делать все, что угодно, и все получалось так, как хотелось. А еще там не нужно было спать.
Отец же за “чародейство” наказывал: строго-настрого запрещал летать, и нельзя было даже развернуть крылья без риска получить порцию розог. К тому же в Тварном мире утром и вечером тело на целый час охватывало мертвое оцепенение, и не было сил даже шевельнуть пальцем. В приближении этих часов Мико укрывался вpivnita[19], так называл отец черные подземелья своего замка. Туда, в маленькую спальню, вырезанную в толще скалы, не проникало ни единого луча света.
Казалось бы, Тварный мир плох всем. Но там жил отец.
А еще – мачеха.
Князь женился. На принцессе. Князья ведь всегда женятся на принцессах или на княжнах. Принцесса была сестрой короля и совсем не походила на Златовласку. Наверное, потому что она была смертной, а Златовласка – сказочной.
С первого взгляда Мико не нашел мачеху красивой, но зато она не испугалась его. И еще она любила князя. Это Мико понял сразу, при первой же встрече. Она очень боялась, да, но не его и не князя, она боялась… ну, всего. Потому что в замке боялись все. Отец любил, чтобы его боялись, он мучил и убивал людей, не жалел ни врагов, ни тех, кто называл себя его друзьями.
Какие друзья у правителя? Есть только враги и слуги.
– Она тебя любит, – прямо сказал Мико.
А отец не ответил как обычно: “я знаю”. Отец посмотрел на принцессу и спросил с улыбкой:
– Это правда?
А принцесса только опустила голову и покраснела. И уши покраснели. И нос, только нос был напудрен, поэтому не видно.
Да, она любила князя, эта молодая женщина, оказавшаяся в стране, где всё – и люди, и обычаи – было для нее чужим и незнакомым. И сначала из любви к своему господину, а потом и по зову доброго сердца, она искренне попыталась заменить княжичу мать. Только у фейри не бывает матерей, и Мико даже не знал, что это такое. Его миром, домом и семьей были отец и дед. Его друзьями были изменчивые и вечные стихии. И он никак не понимал, почему принцесса жалеет его и называет “бедным сироткой”, и робко пытается просить за него князя, когда тот решает, что шалости сына переполнили чашу терпения, и пора взяться за розги. Чего там просить-то? Пора, значит пора. Выпорют, потом простят, и можно начинать с начала.
- Предыдущая
- 27/100
- Следующая
