Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 94

• Предыдущая
• 94/109
• Следующая

Лагерь как вымер. Люди спят. А домов почти не осталось. Цеха разобраны и перевезены. Рейхстага нет. Лаборатория превратилась в аккуратный набор строительных блоков и лежит себе, ожидая погрузки. Ула еще днем перебралась на новое место, теперь даже поговорить не с кем. Пустует немецкая скамейка.

Перед самым отбоем Готу почудилось, что он слышит Зверя. Отчаянная мольба: «Не убивай так!»

Странно, ведь за делами майор почти забыл…

Ладно, не забыл. Просто старался не думать. Интересно, это подсознание выкидывает дурацкие шутки или Зверь действительно сумел дотянуться? Нет, вряд ли. На него не похоже. Он бы, выпади такая возможность, не просил быстрой смерти. Зверь приказал бы освободить его. А Гот, скорее всего, не смог бы ослушаться.

Убить быстро?

Может быть, лучше взорвать его прямо сейчас? Вместе со всем жилым корпусом? Ну да, а потом объясняться с, мягко говоря, удивленными бойцами. Здесь семь человек, шесть, за вычетом сидящего на губе Пижона. И каждый из этих шестерых очень долго находился под влиянием Зверя. Вряд ли кто-то из них склонен будет прислушиваться к разумным доводам. И авторитет командира Готу не поможет. Ведь речь-то пойдет о Звере, который для всех здесь даже не командир – хозяин. Любимый и обожаемый.

Да к тому же, кто знает, может, взрыв его и не убьет. Если вспомнить, с чего начался скандал с «русским ковеном», когда глава этой сатанистской шайки остался жив после того, как взорвались навешанные на него тротиловые шашки.

Человек, который «создал» Зверя. Его не было в списке имен, перечисляемых призраком, но Зверь сказал, что убил своего создателя.

А после старта болида плато превратится в ад. Здесь камень сплавится, что уж говорить о хрупкой человеческой плоти? Или не человеческой. В любом случае от Зверя не останется даже пепла.

Пижон прав насчет «русского ковена». У него профессиональная память на имена и лица. У Гота такой памяти не было, но кое-кого запомнил и он. А лицо у Зверя действительно менялось. Непонятно, как это получалось, но он становился похож, очень похож на каждого из людей, чьи имена произносила та девушка.

Ждать смерти страшнее, чем умирать. Зверь наверняка знал об этом, а теперь на собственной шкуре прочувствует. Уже прочувствовал. Он ведь сам любил убивать медленно, так что вполне справедливо…

«Пожалуйста! Сделай это быстро…»

К черту справедливость. Не в ней дело. Просто нельзя рисковать. И жалеть нельзя, но как жаль его! А Пижон, мразь, даже не понимает, что именно он сделал. Что он сделал со Зверем. И с Готом. Пижона стоило бы убить. Но именно его убивать не за что.

Сейчас он сидит на губе и боится. Всего боится. На каждый шорох дергается. Есть такая пытка, вполне безболезненная, она прямой и даже не очень длинной дорогой ведет к безумию. Человеку не дают спать. Просто не дают спать. Пижон сидит сейчас перед дюжиной погашенных лампочек и смотрит на них, почти не мигая. Держит палец на кнопке дистанционного взрывателя. Он знает, что отсек Зверя заминирован. Он думает, что, когда Зверь попытается выбраться, лампочки загорятся. И тогда нужно будет нажать на кнопку. А еще он думает, что Зверь чует его. Что Зверь узнает о том, что Пижон заснул или хотя бы отвернулся. И он не заснет. Не отвернется. Он даже поесть или попить не рискнет, не говоря уж о том, чтобы дойти до туалета Пижон будет сидеть, смотреть на лампочки, держать палец на кнопке… Конечно, если он нажмет на нее случайно, ничего не произойдет. Но бедный Пижон уже вполне способен сам себе нафантазировать взрыв. Он услышит его

Так же, как Гот услышал мольбу Зверя.

Воображение – страшная штука.

У Пижона есть еще два дня, чтобы в полной мере насладиться бессонницей.

А днем во время доклада Джокер, как о само собой разумеющемся, сказал:

– Зверя нельзя убивать. Мы все должны ему жизни. Зверь не желает нам зла, но если он умрет, наш долг перейдет к самой Смерти.

– Он не умрет, – ответил Гот.

Джокер умней, чем кажется. Он понял. Он сказал:

– Ты убьешь его. Ты станешь должпиком за всех?

– Да, – не задумываясь пообещал майор.

– За что? – В голосе было не любопытство, скорее, грусть. – Он готов был умереть за нас, даже за меня, разве он не заслужил жизнь?

– Нет, – отрезал Гот.

И Джокер отключился.

Ну и команда подобралась на Цирцее! Маньяк-убийца, сумасшедший журналист, пигмей с сушеными головами. Кажется, бойцов в десант отбирают в клиниках для душевнобольных. А кто в таком случае их командир? Главный врач? Или предводитель психов?

Слава богу, послезавтра старт. Добраться до Земли. Вернуться сюда с помощью. И забыть. Навсегда.

Нет, забыть, конечно, не получится. Зато получится вспоминать лишь изредка. Как страшный сон или забавную байку, которую уместно рассказать во время пьянки с другими пилотами…

Ни один из которых никогда не сможет сравняться со Зверем.

Апатия Странная душевная усталость, замешенная на чуть сумасшедшем веселье. Эх, Зверь-Зверь «Браво, парень, ты становишься волком». Волком стал. Волком стать легко. Куда труднее выбраться из волчьей шкуры. Зачем? Да незачем. Глупо это. Маринка правильно сказала: Зверем быть легче.

А четверо лучше, чем один. Теперь понятно, откуда что взялось. Сначала целью стало не убивать, а выжить. Потом изменилось отношение к людям, которые из еды превратились в инструменты. Каждого из них пришлось изучать отдельно. В каждом нужно было обнаружить что-то полезное. К каждому найти подход. Ты, Зверь, начал воспринимать их как неживое. А к неживому ты всегда относился трепетно и нежно.

Ну а Гот оказался последней каплей.

В какой момент ты, идиот, поверил, что невозможного нет? Магистр ведь говорил тебе, что любой «хороший» или «плохой» человек обязан уничтожить «очень плохого». Он был прав. Он вообще часто оказывался прав. А Гот повел себя странно Не стал убивать. И ты купился. Ты, Зверь, поверил в то, что имеешь право на жизнь! Поверил, что можешь стать человеком. Сам отдал себя в руки людей. Можно ли быть таким кретином? Да за одно это тебя стоило бы прикончить. Собственно, это ты себя и убил.

Ну что, легче ждать смерти, разложив все по полочкам?

Да черт его знает?

Страх, по крайней мере, больше не возвращается. Время ползет себе неспешно. Ночь. Утро. Полдень. Лагерь уже почти разобран. Вот-вот демонтируют генератор, и тогда станет темно. Только зеленые глаза хронометра будут задумчиво таращиться из темноты. Хронометру плевать на генератор, у него батарейки почти вечные. Один день из трех закончился. Начался второй. Жизнь прекрасна. На Земле ни разу не случилось внепланового отпуска. Задания неожиданные бывали, когда приказ магистра выдергивал из логова: убей! А вот чтобы наоборот – никогда.

Три дня отдыха. Отпуск. Не считая дороги… Как же там было, в оригинале?

Три дня, не считая дороги…

Кажется, так и было.

И тебе остается три выхода: сдохнуть или встать на крыло

Или просто считать, что нынче ты в отпуске…

Милая песенка, из тех, что нравятся романтикам. Темным романтикам вроде Гота. Вот у кого сейчас три выхода. Причем первый и второй равно возможны. А ведь он улетит. Он сможет. С Готом ничего не случится в небе, пусть даже уходить в небо придется «прыжком».

Гот – в небо. Зверь – в пепел. Смешно.

Обойди периметр, закрой ворота на ржавый замок, Отыщи того, кто еще способен, отдай ему ключ. Не вини себя в том, что все так плохо, ты сделал, что смог…

А кого винить? Доброго боженьку? Сделал, что смог, – это точно. Все возможное сделал, чтобы себя закопать. Живьем.

Живьем, мать твою, Зверь. Ты ведь живой еще! Хрена ли ты разлагаешься, пока не умер? Что ты сделал, что ты смог сделать, убийца? Прижать уши и глаза закрыть – вот он я, хотите режьте, хотите – вешайте. Браво! Поступок самый что ни на есть человеческий. Сдохнуть легко. Это легче всего – взять и умереть. Быстро, медленно, как угодно. Тебя этому учили? Умирать? Тебя, сволочь, жить учили. Десять лет учили жить. Ну так живи, скотина, пока не умер.

• Предыдущая
• 94/109
• Следующая