Passe Decompose, Futur Simple - Савицкий Дмитрий Петрович - Страница 6

Я мог бы вступить в профсоюз кладбищенских работников, вдруг подумал он. С какой стати платить взносы этим козлам в союзе журналистов?

"Смерть в кредит" - братья Архангельские. Эти кладбищенские конторы вокруг больниц. Страшно обнадеживает, когда прешь к эскулапу. "Добрый день, почем нынче места? Где-нибудь в тиши пригородной? - Ага! - Сухо? И тихо? Никаких сточных... Ценнейшая информация! I'll be back. Я за анализами, здесь за углом. На обратном пути - заскочу. Вам так же. Всех благ... До скорой смерти. Чао!"

В Москве были три неразлучных друга: Гробман, Трупман и Могилевский.

За окном лениво начал накрапывать мелкий дождь. "В те предвоенные времена всеобщей смуты и он не избежал соблазна Иллюзии." Del -- стер к чертям строчку! Тайно старик был цвета вишневого варенья! О чем говорить! Мой паровоз, вперед лети! Но puzzle не складывался - торчали брови, вылезал локоть льняного пиджака. Не шло. Слишком много было имен. Наград. Взятых небрежно, мимоходом, высот. Шампанского. Черной икры. Телеграмм от министров. Великолепного юмора. Интеллектуальных заговоров. Интрижек. Слишком много сплетен о нем, о Гаро, о Люсьене, о грузном скоморохе, "властвующим шепотом..."

Он позвонил Франсуаз. Ее не было дома. Анне. На Корсике. Лидии. Автоответчик. Salope! Запер шкафы. Опустил алюминиевую штору. Ввалился моторизированный эрмий: мокрый шлем с опущенным забралом, сапоги с крылышками. Борис отдал запечатанную манилу, включил сигнализацию и в это время зазвонил телефон. Одной рукой хватая трубку, другой поворачивая ключ сигнализации в нейтральную позицию, он рявкнул:

- Пронто!

-Здесь Гаро,- сказал голос. - Я в Липпе. Не пропустить ли нам по стаканчику?

Он вышел на улицу. "Маленький Швейцарец" был закрыт. Рабочие возле дверей театра загружали в огромный трак сосновый лес и плоское ртутное озеро. Сквозь темную решетку люксембургского сада, сквозь густую листву платанов дымным шевелящимся веером опять било августовское солнце.

* *

- Я вас вычислил,- улыбался Гаро. - Вы из породы черных воронов; вам бы контору в склепе на Пер-Лашезе открыть!

-Поль! - прохрипел он весело,- повтори нам... Надеюсь, вы не обижаетесь?

- Я не из обидчивых,- Борис мотнул головой. - Мне в юные годы объяснили, что обижаются горничные да приживалки... Ванда вам нашептала?

- У меня свое КГБ.- Гаро хмыкнул: - Morris Z. - это вы?

Борис кивнул: - Я...

Усатый Поль с широкой взмокшей спиной и темными подмышками на ходу выпустил из правой клешни две глухо звякнувшие рюмки пюи.

- Один из нынешних кумиров наших издателей, тот самый, что изобрел одноразовую, как презервативы, литературу - des livres jetables! говаривал мне еще до войны, что в эмиграции, (а он сам сын эмигранта, о чем практически никто не знает), так и тянет на псевдонимы... Мол, эмиграция как способ существования уже вторична по отношению к первой, изначальной жизни и переселенцы либо с неимоверной силой держаться за свои имена, либо с необыкновенной легкостью, бравадой, со страстью даже, отказываются от них - от имен, от биографий и...

- От прошлого..,- закончил за него Борис. - Насчет одноразовой трудно согласиться. Она всегда была одноразовой. За редкими и счастливыми исключениями...

Помолчали. Одетая в черное молодая женщина за руку проволокла упирающегося карапуза. Тот пыхтел и отворачивался. Серебряный воздушный шар, упруго лупя по головам прохожих, тащился за ним.

- Оно конечно приятно,- вернулся к первой темеГаро, что мастера эпитафий пробуют на твоем все еще живом теле свои электроножи, но я бы вам предложил кое-что почище...

- Na zdorovie! - поднял он рюмку. -Za mir.. - поддержал его Борис.

Гаро пригубил вино, губы его мокро заблестели.

- Mon cher ami,- сказал он,- дайте-ка я вам напишу сам. А? Что вы об этом думаете?

Борису стало весело. Почему бы и нет? Кукиш судьбе. Под зад старухам мойрам! Тысяча строк с того света...

- Согласен!

Гаро, крякнув, привстал и, перегнувшись через столик, хлопнул его по плечу.

- Великолепно! Я ваш должник! Когда нужно?

Борис с трудом сдержал, челюсти разжавшую, неприличную улыбку:

- Золотое правило - не откладывать на завтра... Чем раньше, тем лучше.

- О. я понимаю! ... Гурджиев, к которому в Фонтенбло возил меня один удивительный балетный кузнечик, любил разъяснять, как отложенное на завтра крадет энергию у сегодня. Как видите, у меня было много русских друзей, но как я не старался, а такой момент был, мне все же не удалось заразиться ни вашим мрачным панславянским фатализмом, ни вашей слезливой сентиментальностью..."

- В те времена, - продолжал он,- а было это до войны, я был зол на папу римского, на далай-ламу, на патриарха константинопольского и на всех остальных торговцев вибрациями... И вашему армянскому дервишу из шато де Приер тоже досталось... Каждому, кто обладал даром левитации, я предлагал немедленно вступить в военно-воздушные...

- Вообще-то он грек. Его предки носили имя Горгиадес. Это позднее они стали Гурджиевыми...

Гаро достал потертую кожаную сигарницу, вытащил черчиля, обслюнявил и, не глядя, серебряной гильотинкой, отхватил кончик.

- Два года назад меня уложили на бильярд. Отхватили изрядно гнилой кусок. Зашили. Через три месяца все анализы были как у призывника. Я не думаю, молодой человек, что вы на мне заработаете свои полторы тыщи раньше, чем лет через десять. Я вожу машину так медленно, что с трудом за день добираюсь до Рамбуйе. Мой холестерин, к зависти обжор, это чудесный и незлой HDL...

Борис покосился на сигару.

- А! Здесь вы правы, но..,- он округлил губы, хлюпая, втягивая дым, выпустил душистую струю,- ничего не поделать! Однажды я бросил курить на полгода. За шесть месяцев я не написал ни строчки. Перо мое рыло и дырявило бумагу, ноль! А для нас грешных, как вы знаете, главное - слова! Для большинства жвачных - есть и пить. Совокупляться. Спать. Но для нас это писать. Это - наша каторга, nos galeres... Перефразируя известного зануду, который в забегаловке напротив оставил немало су, для нас "рай - это другие". И мы туда не просимся, не так ли? Нам и в нашем аду хорошо! Кстати, всё же вы зря забросили перо... Оно вернется, а? Бумерангом! Копьем!

- Наверное, мне нечего сказать, - Борис поднял, разглядывая, запотевшую рюмку. На мгновенье Гаро ему стал неприятен. - Все, наверное, уже сказано. Когда видишь эти горы новых книг - тошнит. Ощущение такое, что..., - он замялся, ища французские слова. Гаро слегка наклонился к нему, как бы помогая. - Словно составляется планетарная опись имущества: "Чистильщики Ботинок Пяти Континентов. Заговор Айсоров". Или - "Боль мемуары дантиста" Сам видел! "Quо Vadis - путеводитель по тропам Тибета" Еще? "". Я ужасный ерник...Не знаю, как перевести...

- Люблю русские слова: спутник, йерник! Американцы запихнули своих битников в ваши сапоги!

- Меня все время заносит... Один знакомый умник утверждает, что это попытка опять слепить все слова вместе. В одно общее мычание... Но, дабы закончить о книжных развалах... Видимо, когда будут написаны последние строки о самой последней вещи, о самой последней, до того неописанной, трущобе, о самой забытой из всех зал, последнего в списке, дворца тогда-то и настанет конец мира. Конец инвентаризации. Так на кой дьявол писать? Тем более, что когда у тебя русское имя от тебя ждут лишь еще одну вариацию на все ту же тему - l'ame slave.

- О, вот уж, дорогой, тема без вариаций!

- Именно! Я даже назвал в свое время одну книженцию...

Но Гаро его перебил:

- Эта ваша злость! - рычал он, явно наслаждаясь. - Отравленность! Видите, эта ваша тема без вариаций и сейчас в действии. Так сказать сверхдраматизация всего и вся. Я об этом в свое время много думал. Это, несомненно, от вашей географии. В ней-то, как белая козочка, и заблудилась ваша история... Слишком много пространства. Нужно все сверхдраматизировать, чтобы хоть как-то удержать, зафиксировать. Я так себе и представлял всегда карту России - все сползает, расползается - нужны дикие усилия, чтобы выжить...