Господа офицеры - Зверев Сергей Иванович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая

Как подобает всякой касте, каста профессиональных военных имела собственные, пусть неписаные, но точно установленные законы и строгий моральный кодекс, в основании которого лежало понятие воинской чести.

Поэтому Юденичу и Огановскому нестерпимо было поверить в то, что корпоративные законы нагло поруганы, а кастовая честь запятнана грязью.

Словом, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!». Эх, скольких неглупых людей эта знаменитая формула подводила!

А если это ошибка или провокация? А если это не наши пленники, а какие-то турецкие новобранцы, которых, допустим, учат стрелять из «Большой Берты»? Да, но... Зачем же колючая проволока и охранные вышки? Чтобы не дезертировали? Нет, концы не увязываются: с чего бы это турецким новобранцам прыгать от восторга, увидев двуглавых орлов на крыльях аэроплана? Или они от страха прыгали?!

Оставшись вдвоем, командующий Кавказской армией генерал Юденич и командир 4-го Кавказского корпуса генерал Огановский долгое время мрачно молчали, не поднимая друг на друга глаз. Слишком уж наглядны были доказательства подлости Киамиль-паши, слишком убедительны свидетельства пилота и воздушного разведчика.

– Но бомбить нельзя, – тихо сказал Огановский. – Пока не узнаем точно, что там за люди... Нельзя! Вдруг все-таки...

– Нет, нет и еще раз нет! Даже турки на подобное не способны! – Юденич рубанул рукой воздух. – Но с бомбежкой, конечно же, придется подождать. А жаль! Оба пилота – мастера высшего класса, раздолбали бы они проклятую «Берту», как бог черепаху...

– Турки не способны, говорите? – медленно произнес Огановский. – А тевтоны? Я недаром так немцев назвал, Николай Николаевич. Эта их спесь... Как же, нибелунги, то да се... Валькирии, меч Зигфрида... А мы для них вроде как недочеловеки, отчего ж таких не использовать для прикрытия своей пушки живым щитом?

– Немцы тоже разные бывают, – недовольно ответил Юденич. – Хотя... Есть резон в таком предположении. И знаете почему? Пришел ответ на мой запрос в аналитический отдел разведчасти Генштаба о Вильгельме фон Гюзе. Я передам вам материалы для ознакомления. Там биографические данные, где учился, послужной список, в каких операциях принимал участие и тому подобное. А резюме следующее: полковник Вильгельм фон Гюзе – опытный и талантливый офицер, при этом – очень хитрый, очень изворотливый и необычайно коварный человек, лишенный каких бы то ни было принципов. Да, вот именно так и написано. Если перевести эту дефиницию на обычный русский язык, то аналитики Генштаба, – а они не в Смольном институте благородных девиц обучались! – аттестуют главного нашего противника как отъявленного мерзавца, для которого нет ничего святого. Поневоле задумаешься! Нет, ну как бы нам узнать поточнее, что за люди там, рядом с «Большой Бертой»... Это жизненно необходимо.

Тут Юденич вдруг замолчал, точно с разбега на невидимую стену наткнулся. Взгляд его словно расфокусировался. Он нахмурил брови, стал осторожно поглаживать лоб и виски, будто боясь упустить мысль, только что пришедшую в голову.

Фронтовому корреспонденту Владиславу Дергунцову довольно долго пришлось уговаривать пилота «Фармана», чтобы тот поднял его, Дергунцова, вместе с аппаратом для синематографической съемки в небо над Эрджишем. Но Дергунцов умел убеждать нужных ему людей, умел располагать их к себе.

Пилот был настоящим фанатиком своей профессии, и его прежде всего подкупило в настырном корреспонденте то, что корреспондент, как оказалось, неплохо разбирался в авиации. Знал, чем отличаются друг от друга разные модели аэропланов, знал о рекордных по высоте и дальности полетах. Слышал даже о таких новинках, как американская модель «Дуглас», сконструированная по-новому, монопланом. То есть говорил с пилотом на одном языке, а это очень способствует взаимопониманию и симпатии.

Корреспондент даже с пылкостью утверждал, что лично был знаком с Сергеем Уточкиным, что поднимался вместе с Рыжим в воздух над Павловском! Только вот аппарата для съемки с ним в тот раз не оказалось.

– А до чего жаль, что не оказалось! Вон, в Европе, к примеру, в той же Германии, панорамные съемки с аэропланов – дело обычное. А у нас, в России, никто еще так не снимал. Так давайте будем первыми! – убеждал пилота Дергунцов. – Это ведь совсем не то, что простая фотосъемка с аэроплана, мы передадим движение, поэзию полета! И люди увидят это на экране! Подумайте: многие ли из наших сограждан поднимались в воздух, испытывали это ни с чем не сравнимое чувство победы над стихией и единения с ней? Единицы, пусть десятки. А мы подарим каждому, кто зайдет в зал синематографа, возможность хотя бы прикоснуться к этому восхитительному ощущению! Качество съемки я гарантирую. Скажу без ложной скромности, что на сегодняшний день я – один из лучших операторов России. Если не самый лучший. Я ведь снимал саму Веру Холодную, все последние фильмы с ее участием – моя работа. Неизвестно еще, стала бы она королевой, если бы не я!

Упоминание о несравненной актрисе, что называется, добило авиатора. Храбрый пилот тоже был в числе восторженных почитателей красоты и таланта Веры Холодной. И его «Фарман» с Владиславом Дергунцовым на борту взмыл в небо над Эрджишем. Теперь корреспондент мог вволю снимать с высоты панораму прифронтового города.

И все то, что этот город окружает...

Самой тяжелой напастью, отравляющей существование пленным русским офицерам во «временном» лагере, устроенном хитрющим Вильгельмом фон Гюзе, оказалась одуряющая скука. Молодым, активным, привыкшим к действию людям решительно нечем было заняться. Кормили сносно, однообразно, но сытно, примерно так же питались рядовые турецкой армии. Даже выдавали раз в три дня по пачке самых дешевых и вонючих турецких сигарет на человека. Лучше бы уж родную махорку, да откуда она у турок? Никаких издевательств не было, собственно, контакты с турками оказались сведены практически к нулю: их охраняли, чтобы не разбежались, и только. У пленных создавалось впечатление, что туркам просто нужно, чтобы они находились в этом конкретном месте, а чем там русские занимаются внутри периметра – это их личное дело.

Верное впечатление, так все оно и было.

Внутренний порядок поддерживали сами пленные, это для людей, привыкших к армейской субординации, оказалось совсем несложным делом. Иерархия чинов сохранилась прежняя, только род войск перестал играть какую-либо роль: в плену все едино, сапер ты, кавалерист или военный медик. Сейчас старшим в лагере был сорокалетний подполковник – пехотинец с грубоватым обветренным лицом и хриплым баском.

В лагере содержались только офицеры, нижних чинов отправляли в какое-то другое место. Фон Гюзе рассуждал так: зачем держать около «Большой Берты» русских солдат и унтеров, их же кормить надо. А ценности, как живой щит, они не представляют, не станут русские военачальники переживать из-за возможной гибели серой скотинки. Отправить их в турецкие тылы, пусть сидят там. А здесь оставить только офицеров.

Конечно, немец заблуждался. Он судил о людях по себе. Не стал бы генерал Юденич бомбить супергаубицу, даже если бы в лагере оказался один-единственный русский солдат. Это же вопрос не чинов, а принципа. Вопрос отношения к соотечественникам и соратникам, угодившим во вражеский плен.

Еще пленных изводил грохот «Большой Берты». Чудовищное орудие продолжало палить по русским позициям с туповатым автоматизмом. Сейчас турки перешли на режим одного выстрела в три часа, жалели снаряды. Лучше, конечно, чем ежечасное громовое буханье над головой, но и этого с преизбытком хватало. Земля дрожала! Пленные почти оглохли, они с нетерпением ждали темноты, когда проклятая супергаубица смолкнет.

После полудня сонную и однообразную жизнь лагеря ненадолго всколыхнуло появление нового пленного, которого привели двое турецких солдат.

Это был юноша, почти мальчик в какой-то полувоенной одежде без погон, нашивок и прочих знаков различия. Глаза у юноши были красные, взгляд затравленный, в нем явственно читалось: вот уж влип так влип... По самую маковку. Губы у нового обитателя лагеря военнопленных дрожали, лицо выражало тяжкую подавленность.

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая