Картонный воин - Ильин Андрей - Страница 2

• Предыдущая
• 2/73
• Следующая

— Принято.

— И коммуналка... Проведем акцию под девизом “Дешево хорошо не бывает”, отселим десяток должников из квартир в бараки на Колыму, и денег будет невпроворот.

— Наука? — Талант должен быть голодным!

— Образование?..

В кармане Большого Начальника зазуммерил мобильный телефон.

— Продолжайте, — кивнул он присутствующим и, чуть отвернувшись, прижал телефон к уху. — Я слушаю.

— Это я...

Это был Петр Петрович — доверенный человек Большого Начальника.

— Все в порядке, — сообщил Петр Петрович, — Иванов прибыл. Куда его везти?

— Вначале пусть куда-нибудь к себе, — принял быстрое решение явно обрадованный сообщением Большой Начальник. — А потом...

Куда же это девать потом?.. У них его долго оставлять нельзя. Может, на дачу?.. Точно!

— Потом переправьте его на дачу, — распорядился Большой Начальник. — На дальнюю дачу...

И снова махнул рукой присутствующим — продолжайте, продолжайте, не обращайте на меня внимания...

Значит, прибыл!..

И Большому Начальнику открылись новые и гораздо более интересные, чем дележка несуществующих денег, перспективы. Кажется, дело стронулось с места...

Иванов был в России и был в его руках!

“КамАЗ” остановился перед неприметными, вроде тех, что окружают пионерлагеря, воротами и посигналил.

В воротах открылась небольшая дверца, из которой вышел мужчина в гражданском.

Он посмотрел на номер, посмотрел на укрепленный на лобовом стекле пропуск, на отставшие машины эскорта и махнул рукой.

Ворота открылись. “КамАЗ” тронулся с места и снова остановился, потому что внутри оказались еще одни ворота. Более мощные, чем первые.

Подошел еще один, похожий на первого, мужчина, проверил документы, осмотрел машину.

— Проезжайте.

Открылись вторые ворота, и “КамАЗ” въехал на внутреннюю территорию.

— Теперь налево...

Впереди были выкрашенные в зеленый цвет корпуса. Тоже такие же, как в пионерлагере, — одноэтажные, в большинстве своем щитовые, с одним крыльцом и расположенными неподалеку беседками.

Но только это не был пионерлагерь — это был режимный объект. И забор изнутри выглядел не так, как снаружи. Потому что за первым забором был второй, а между заборами — контрольно-следовая полоса, вроде тех, что стерегут границу. И еще были датчики сигнализации проникновения. И собаки. Тоже не простые собаки, потому что молчаливые собаки, которые не гавкают попусту, а, как и их хозяева, несут службу.

Грузовик повернул вправо и поехал в сторону гаража.

За ним двигались “уазики” с бойцами генерала Трофимова. Джипы с мигалками остались за забором, потому что это были чужие джипы, из охраны Большого Начальника, приданные колонне для расчистки дороги. Сидящие там телохранители требуемого для проникновения на территорию “пионерлагеря” допуска не имели и поехали обратно.

“КамАЗ” въехал в открытые ворота гаража и встал.

Сорвав никому теперь не нужную и никого не пугающую пломбу МИДа, вскрыли контейнер и стали выгребать из него какую-то мебельную рухлядь, чтобы добраться до стоящего в глубине шкафа.

— Вон он!

Шкаф стоял неколебимо, как утес, потому что был приторочен к внутренним скобам контейнера капроновыми стропами.

Узлы развязали, расчистили под дверцами пол и дернули ручку на себя.

В шкафу, на истерзанном матрасе, подслеповато щурясь и загораживаясь от света рукой, сидел человек.

Сидел Иванов.

— Ну здравствуйте! — радостно приветствовал его майор Проскурин.

— А какое сегодня число? — вместо приветствия спросил Иванов.

— Семнадцатое, — ответил майор.

— Июня? — уточнил Иванов.

— Почему июня — мая. Вы, выехали тринадцатого — сегодня семнадцатое. Прошло четыре дня. Всего четыре дня.

— Странно, я думал — месяц, — задумчиво ответил Иванов.

— Ну ничего, ничего, бывает хуже, — усмехнулся майор Проскурин. — Мне однажды пришлось почти неделю в угольном вагоне ехать, зарывшись по самые уши...

— Тоже из Парижа? — спросил Иванов.

— Почему из Парижа? — растерялся майор. — Из... Впрочем, это не важно. Но все равно было очень холодно и жестко. А у вас тут, — он заглянул в шкаф, — просто вагон СВ со всеми удобствами. Так что жаловаться — грех.

Но Иванов хотел жаловаться... На тесноту, на темноту, на духоту, на отсутствие бара, холодильника, телевизора, которые были у него в другом, в том, в котором он путешествовал по Европе, шкафу.

— Что, серьезно? — поразились вскрывавшие контейнер бойцы. — В платяном шкафу — холодильник? Стационарный?!

— И еще бар...

Ну дает, ну заливает! И ведь как складно-то заливает!

— И еще видеомагнитофон, душ, унитаз, кондиционер, — продолжал перечислять Иванов.

— И еще этот шкаф ездил?

— Да, ездил. По Европе. И один раз плавал через океан в Америку, — подтвердил Иванов. — А этот...

И снова стал, загибая пальцы, жаловаться на несоответствие шкафа его уровню запросов.

“Вот ведь сволочь, — думал про себя майор, глядя на предъявляющего претензии и обижающегося на все и вся Иванова, — сколько народу положил, из неприступной французской тюрьмы, откуда никто выбраться не мог, сбежал, с крыши на крышу прыгал и по натянутому канату, что твой канатоходец, спускался, а теперь капризничает, хлюпика изображая. Холодильника у него в шкафу, видите ли, нет, а в холодильнике европейской кухни! Распустил нюни до пола... Ведь все о нем уже все давно знают, а он комедию ломает! И надо ему это?! Похоже, что надо...”

— Ну ничего, ничего, сейчас мы вам баньку организуем, накормим, — словно малое дитя, уговаривал Иванова майор. — Выспитесь, отдохнете...

“А поверишь ему, повернешься спиной — и все, считай, покойник, — параллельно разговорам продолжал думать майор, заботливо промакивая Иванову платком слезы. — Свернет к чертовой матери набок шею, как цыпленку. Нет, дураков нынче нет, слезкам верить. Пусть те в этот маскарад, верят, кому жизнь недорога...”

— Банька у нас знатная, до костей прогреет. Ну что — пошли?

Банька была действительно знатная — спецназовцы, которым частенько случается бороздить брюхом раскисшую грязь, умеют ценить такие удовольствия.

— Эх... хорошо! — вскрикивал майор Проскурин, поддавая пару.

— Ой, жарко, жарко! Ой, не могу. Ой, не надо больше!.. — стонал Иванов.

— А мы сейчас веничком, веничком! — радовался жизни майор, охаживая березовым веником голую спину Иванова.

— Ой, хватит, помру сейчас! — орал Иванов. — Все — помер!

Помирать Иванову было нельзя, он для дела нужен был.

Бойцы майора стянули Иванова с полки, вынесли в предбанник и привели в чувство, опрокинув на него два ведра холодной воды.

— Ой, холодно, холодно! — завопил как резаный Иванов.

Его обрюзгшее, дряблое тело странно смотрелось на фоне накачанных бицепсов и трицепсов фээсбэшников. Представить, что этот дохляк может кому-то причинить вред, было невозможно. Но эти, приближенные к майору бойцы, одни из немногих знали, на что способен этот хлюпик. Своими глазами видели, на что способен. Например, в Париже, где он спрыгнул с крыши одного из корпусов тюрьмы и по натянутому тросу, ласточкой, пролетел над забором с колючкой под током!

А то, что он на вид дохлый, так, может, специально дохлый, по легенде, чтобы ввести противника в заблуждение и неожиданней ударить. Бык тоже здоров — здоровей не бывает, только его в сто раз легче тореадор одним ударом на тот свет отправляет!..

— Ну все, айда пиво пить!..

Но пиво было так, для затравки, потому что к пиву полагалось сто боевых грамм.

— Ну, за тех, кто не с нами!.. С пива и водки Иванова быстро развезло, и он начал рассказывать про котлоагрегаты:

— Вот все думают, что котел это большая бочка. Э-э нет! Ничего подобного! Котел это... агрегат. Там же и горелки, и клапана разные, и эти еще... термометры. А я — ин-же-нер! Я эти клапана как свои пять пальцев, — показывал Иванов всем желающим свои растопыренные пять пальцев.

• Предыдущая
• 2/73
• Следующая