Мастер сыскного дела - Ильин Андрей - Страница 37

• Предыдущая
• 37/48
• Следующая

Тогда, может быть, перетерпеть день-другой в каком-нибудь, пусть даже четырехзвездочном, отеле? Причем — за спасибо живешь?

Вот и выходит, что податься ему некуда!

И, наверное, Мишель-Герхард фон Штольц так и не придумал бы, где ему скоротать ближайшую ночь, кабы о нем не позаботилась судьба. В облике сержанта милиции.

— Ваши документы!

Что — опять?!!

Да что они, сговорились, что ли?

— Нет у меня документов.

— А что есть?

Того, что могло бы заменить документы, у Мишеля-Герхарда фон Штольца при себе тоже не оказалось.

— Тогда — пройдемте, — разочарованно вздохнул сержант.

— Куда?

Туда, где он уже был!

Только что! И откуда столь успешно бежал!

Вот это и называется — снова-здорово!

— Стройсь!.. Шагом марш!..

Команду, что назначена была чистить выгребные ямы, вывели за ворота. Была эта работа для пленных особой, о какой всяк мечтал, привилегией — в городских уборных дерьмо ведрами черпать да через край в бочки сливать и уж после, за городом, те бочки опорожнять и чистить. За сей труд поляки хоть немного, но платили, и можно было эти деньги через конвоиров менять на продукты.

Как вышли за ворота, Валериан Христофорович оживился, стал озираться во все стороны, потирать руки.

— Валериан Христофорович, — урезонивал его Мишель. — Да ведь нельзя же так, нельзя обращать на себя внимание, а ну как конвоиры насторожатся?

— Да-да, конечно! — соглашался Валериан Христофорович, но тут же начинал вновь вести себя будто задумавший озорство подросток.

— Вы знаете, мне кажется, вернее, я уверен, что у нас все получится! — заговорщически шептал он, строя многозначительные физиономии.

Мальчишка — ей-ей мальчишка!

Да ведь как тут сбежать, когда их охраняют конвоиры, а даже сбежав, добраться до своих, не потерявшись, не замерзнув в дырявых, выданных по случаю выхода в город шинелишках, да что-то притом есть, где-то спать, да миновать разъезды польских жандармов...

Как пришли в город, команду развели по уборным, выдав ведра и подвезя выгребные бочки. Поддев, подняли доски позади ям, встали на скользкие приступки, черпанули ведрами. Как сливали ведра через край в бочки, зловонная жижа хлюпала и плескалась на одежду и лица. До полудня вычерпали пол-ямы, как вдруг конвоир выкликнул их имена.

Побросав ведра, подбежали, встали рядком.

Конвоир, брезгливо оглядев забрызганных дерьмом пленных, велел идти за ним. Был он из нестроевых, весь какой-то неловкий и неуклюжий, и все лишь вздыхал и охал.

Пошли по улицам, сопровождаемые бегущими вослед ребятишками, которые указывали на русских, смеялись и кидали в них камнями и комьями грязи.

Все это было омерзительно... В особенности их жалкий, в обносках и дрянной обуви вид.

— А ну, брысь! — прикрикнул на ребятню по-польски конвоир, отчего те прыснули во все стороны.

Как свернули на какой-то пустырь, конвоир вдруг встал, крутя самокрутку, будто кого ожидая. А может, и так.

— Пан, закурить дай! — попросил вдруг Паша-кочегар, хоть отродясь не курил.

«Чего это он?» — подивился Мишель.

Конвоир докурил почти до конца, оставив самую малость — сжалившись, протянул огрызок самокрутки.

Паша-кочегар, благодарно улыбаясь, кивая и быстро кланяясь, подошел да вдруг, вместо того чтобы взять самокрутку, ухватил конвоира за руку, дернул к себе и ткнул кулачищем в лицо. Конвоир охнул и осел на землю, хоть, казалось бы, удар был не столь силен. Да ведь матроса Бог силушкой не обидел — он так и до смерти прибить мог!

А коли прибил, так их, как поймают — повесят!

— Чего встали — тикай теперь! — крикнул Паша-кочегар, кидаясь в сторону.

Дале думать уж было некогда, и они, что было духу, припустили через пустырь — да столь спешно, что даже винтовку с собой прихватить позабыли.

Скорей!..

Скорей!..

Паша-кочегар бежал впереди огромными прыжками, Мишель — еле поспевая за ним, тащил, ухватив за рукав, Валериана Христофоровича, который задыхался, выпучивая глаза и бормоча скороговоркой:

— Вы уж... не оставьте... меня, голубчик, один ведь я пропаду!

— Что вы, ей-богу, Валериан Христофорович, такое говорите! — сердился на него Мишель.

Добежали до каких-то кустов, за которыми проглядывал лес. Позади было тихо, никто не стрелял и не кричал вслед, видно, так и есть — прибил матрос конвоира до смерти.

Как нырнули в лес, остановились, переводя дыхание.

— Я же говорил... говорил... что все удастся! — сиял Валериан Христофорович.

Паша-кочегар настороженно озирался по сторонам.

— Что ж вы так-то... хоть бы предупредили! — выговорил ему Мишель.

— Да я сам не пойму, как-то так само собой вышло, — пожал плечами матрос. — Ну, чего расселись — бежать надобно, покуда нас не хватились!

И то верно.

Вновь тронулись в путь — впереди Паша-кочегар, который шел уверенно, будто дорогу знал.

— А ну — стой! Да тихо мне! — скомандовал матрос, показывая пудовый кулачище.

Мишель с Валерианом Христофоровичем притихли.

— Чуешь — дымом тянет, видать, люди где-то рядом, — прошептал Паша-кочегар.

— А зачем нам люди? — подивился Мишель.

— Может, разжиться чем удастся.

— Да ведь это мирное население!.. Это мародерство! — шепотом возмутился Мишель.

— Вот и славно, что мирное!.. — ухмыльнулся матрос. — Или вы думаете с пустым брюхом до границы топать? Ждите меня здесь!

И, встав на четвереньки, Паша-кочегар побежал в кусты, из-за которых, верно, тянуло дымком и слышались неясные голоса.

Мишель с Валерианом Христофоровичем замерли, напряженно прислушиваясь. Но как ни слушали, так ничего и не услышали. Скоро, уж не скрываясь, а идя в полный рост, вернулся Паша-кочегар. Под мышками он нес два здоровенных узла, да еще в руке один.

— Нате, одевайтесь, — бросил он узлы под ноги. — В крестьянской одежде нам ловчее до фронта идти будет.

В узлах были крестьянское платье и обувь.

— А как же они? — кивнул, мрачнея, на одежду Мишель.

— Про них вы не опасайтесь, — успокоил его Паша-кочегар, натаскивая на ногу сапог. — Глянь, а ведь верно впору! — обрадовался он.

— Нехорошо как, — вздохнул Валериан Христофорович. — Ай — нехорошо! Да ведь теперь уж ничего не поправишь — надобно о себе думать.

Стал, роясь в узлах, вытаскивать и примерять одежду.

«Да как же так, да ведь это преступление!» — думал Мишель, боясь выспрашивать у Паши-кочегара подробности. Но не возвращаться же теперь в лагерь! Или это малодушие, или верно говорят, что своя рубаха ближе к телу?..

— Ну что же вы? — прикрикнул Паша-кочегар. — Нам здесь засиживаться нельзя.

Раскрыв третий узел, достал каравай хлеба, разломил на три части, протянул.

— Ешьте. Нам теперь еды на неделю хватит!

Валериан Христофорович, схватив хлеб, откусывал его большими кусками и набивал им рот и уж не причитал по полякам и не вспоминал о них.

Доедали на ходу, убегая в сторону восхода, туда, где громыхал фронт, где была Россия. Дорог избегали, пробираясь через леса и болота, раз, переплывая через неширокую, но быструю и глубокую реку, чуть не утопли. Конечно, простыли все, хлюпали носами и надсадно кашляли. Лишь через пять дней пути, совершенно измученные и истерзанные, вышли в расположение красных.

Красноармейцы шестой кавбригады, поймавшие трех заросших, до невозможности грязных «польских крестьян», отконвоировали их в штаб.

— Мы работники Чрезвычайной Экспертной комиссии, откомандированные на Западный фронт из Москвы, — представился Мишель, хоть не было при нем никаких документов.

— А чего ж с той стороны пришли, да притом ляхами вырядились? — подозрительно спросили в особотделе.

— Видите ли, товарищи, мы такие же, как вы, преданные пролетариату и революции бойцы, а переоделись, дабы сбежать из польского плена, — пытался объясниться Валериан Христофорович. Но его не слушали.

— А чего тогда делали на передовой?

• Предыдущая
• 37/48
• Следующая