Откровение Егора Анохина - Алешкин Петр - Страница 59

• Предыдущая
• 59/66
• Следующая

– Ой, не можу… Голова кругом пишла, – прошептала Катерина.

Ее вдруг начало рвать. Шура поддерживала. Дуняшка отвернулась. Она тоже почувствовала тошноту.

– Ой, девка, а ты, часом, не тяжелая? – с сочувствием спросила Шура. – Ну, отдохни, отдохни! Посиди тут.

Шура подвела Катерину к вороху, усадила на теплое зерно и вернулась к веялке. Вместо Катерины встала Верка, полная девушка. Веялка застучала вновь.

Дуняшка немного отдохнула во время заминки, но голова кружиться не перестала. Стук барабана заполнил голову, воздуха не хватало, и она крепко сжимала губы, чтобы пыль не попадала в рот, часто-часто дышала носом, а сама машинально двигала и двигала лопатой.

Веялка остановилась.

– Ну что ты виснешь на ручке, а? – закричала Шура. – Это тебе что, Ванька Макеев, что ли? Ты дави, дави на нее, крути!

– А я что, по-твоему, делаю! – огрызнулась Верка.

– Спишь на ходу, вот что ты делаешь! Здоровая кобыла! Тебе одной крутить надо, а ты повиснешь на ручке и висишь, а я должна и веялку и тебя ворочать. Как с Катериной работаешь, так рай, а как с этой встанешь– руки отваливаются!

– Может, ты сама работать не хочешь, а я виноватая! – закричала Верка.

– Ах, так! Это, значит, я работать не хочу. Валька! – позвала Шура другую сменщицу. – Иди крути с Веркой, а я с ней больше не встану!

– А я что, лошадь, что ли? – недовольно отозвалась Валька, засыпавшая в это время зерно.

– Что вы все на меня нападаете, – сморщила лицо, заплакала Верка. – Что я вам сделала?

– Тьфу! – в сердцах сплюнула Шура. – Дали лодырей да калек, и работай с ними как хочешь!

Дуняшке вдруг сделалось плохо. Она, держась за живот и быстро хватая воздух ртом, побрела в сторону. Шура кинулась к ней. Поддержала, усадила рядом с Катериной.

– Садись, садись, милая! Вот так! – приговаривала она, как ребенку. – Схватки, что ли? Рожать-то тебе скоро ай нет?

– Через две недели, должно, – прошептала Дуняшка.

– Да нет, гляжу я, раньше начнутся. Ты, видно, уже не работница. Вон бледная какая стала, как простыня. Может, ребятам сказать, они тебя домой отвезут да бабку позовут, она посмотрит?..

– Не надо. Я сама… дойду. Посижу только.

Дуняшка прилегла на теплую пшеницу. Через некоторое время боль в животе прекратилась. Полегчало. Она лежала и смотрела, как женщины, тяжело наклоняясь, вслед за ручкой, крутили барабан. «Устали, наверно! Обед скоро…» – подумала Дуняшка, встала и подошла к ним.

– Ну, девки, я пойду.

– Может, тебе провожатого дать? – спросила Шура.

– Не надо. Дойду сама… Только завтоком надо сказать.

– Сейчас позову. – Шура стала высматривать среди снующих по току людей худую фигуру Петьки Егоркина. Увидела, закричала и замахала рукой.

Завтоком подошел.

– Дуняшке плохо стало. Домой отпустить надо.

Дуняшка стояла, виновато опустив голову, и перебирала пальцами складки платья на груди.

– Раз плохо, пускай идет. Это дело такое, ядрена корень… Может, тебя подвезти?

– Мы предлагали… отказывается.

– Ну ладно, – завтоком отошел.

– Дуня, ты в платок пшенички насыпь. В последний раз ты, наверно, на току. Насыпь, насыпь, не бойся.

– Да-а! Михалыч заметит…

– Не заметит! Он мужик хороший, хоть и заметит, промолчит.

Шура сняла с головы Дуняшки платок, встряхнула его и насыпала провеянной пшеницы, завязала концы. Дуняшка видела, как завтоком взглянул на Шуру и отвернулся.

Она взяла узелок и направилась к деревне. Решила идти домой над речкой под огородами, опасалась встретить на улице милиционера. Дуняшка спустилась к речке и побрела по тропинке, раздвигая гибкие ветви ивняка. Они были теплые и пыльные. По другому берегу речки проходила дорога в райцентр. Изредка по ней пробегали, поднимали пыль полуторки и громоздкие угловатые «ЗИСы-Уралы». Они везли зерно на элеватор. Тропинка раздвоилась. Одна вела дальше по берегу, а другая спускалась вниз к реке. Дуняшка, осторожно ступая по ступеням, сошла вниз. Там на берегу была лавочка, с которой брали воду из реки поливать грядки овощей. На ней грелась на солнце большая зеленая лягушка. Когда Дуняшка приблизилась, она с шумом плюхнулась в воду и тут же вынырнула недалеко от берега. Дуняшька сняла тапки, села на теплые доски лавочки и с наслаждением опустила ноги в парную воду. Было тихо. По воде разбегались круги от ног и расплескивали отражение солнца и высоких белых облаков. Солнце раскачивалось на волнах, рассыпалось на искорки и слепило глаза. Вода прозрачна. Видно, как из глубины тянутся стебли камышей. Тонкие стрекозы неслышно кружились над водой, выбирая место, куда присесть. Дуняшка умылась, смочила водой обгоревшую шею и босиком по тропинке пошла дальше. До своей избы она не могла пройти по берегу. Нужно было выйти по меже на улицу и по переулку пройти несколько дворов. Дуняшка торопливо, не оглядываясь, перешла улицу и направилась к своей избе. «Только бы милиционер не выскочил!»– подумала она. И как раз в это время услышала сзади погромыхивание телеги. Кто-то ехал по главной улице, с которой только что она свернула в переулок. Ехал не спеша, но в ту же сторону. Дуняшка заторопилась, почти побежала.

«Господи, пронеси! Господи, пронеси! – кружилось в голове. – Дом уж рядом, рядом! Еще два двора. Господи, пронеси! – Но и телега все ближе, ближе. Слышно, как она въехала в переулок. Дуняшка задыхалась. – Только не оглядываться! Один дом еще! Можа, пронесет!»

– Дунька! А ну постой на минутку! – раздался спокойный мужской голос.

Она невольно оглянулась на ходу. Ее догонял бригадир Андрей Исаевич. Он увидел девушку и решил узнать, почему она так рано ушла с работы, поговорить с ней, может, пора ей отдохнуть перед родами. Но Дуняшка, оглянувшись на него, еще быстрее побежала к дому. Почувствовав, что что-то здесь не то, Андрей Исаевич хлопнул кнутом по спине лошади.

Дуняшка распахнула калитку, захлопнула ее за собой и, совсем задыхаясь, выбиваясь из сил, побежала к крыльцу. В животе кололо. Она даже не видела, что возле избы стоит отец. Он напился утром за жареной печенкой, не пошел на работу. Около плетня Ивана Игнатьевича бригадир осадил лошадь.

– А ну погоди! Кому говорю! – крикнул он, соскочил с телеги и направился к калитке.

– Куда прешься, гад! Ай забыл, на чей двор попал! – остановил его Иван Игнатьевич и шагнул к крыльцу, подхватил топор, который со вчерашнего вечера стоял у столба.

Бригадир шмыгнул из палисадника, вскочил на телегу и крикнул:

– Я сейчас власть приведу!

Андрей Исаевич вспомнил про те полмешка ржи, о которых говорил Мишка-комбайнер, и решил сделать обыск у Ивана Игнатьевича. Он хлестнул лошадь и запылил по переулку.

– Хоть сатану веди! Перестреляю всех… к такой-то матери!

Иван Игнатьевич швырнул топор в траву возле погреба, сел на ступени и начал дрожащими пальцами сворачивать «козью ножку». Газета рвалась. Он срывал новый клочок и крутил другую, потом, скрутив, никак не мог набить ее. Табак рассыпался. Наконец справился и стал хлопать ладонью по карманам, искать спички. Их не оказалось. Тогда Иван Игнатьевич поднялся и пошел в избу. Дуняшка лежала на кровати и рыдала, дергалась всем телом.

– Брать не надо было, – проворчал он.

– Да не брала я! Шура навязала, – всхлипывая, ответила Дуняшка.

Иван Игнатьевич взял спички на загнетке и снова вышел на крыльцо. Не успел он докурить цигарку, как услышал грохот телеги, подпрыгивающей на кочках. Телега приближалась. «Неужто с обыском? – мелькнуло в голове Ивана Игнатьевича. – Нет, сволочи! Не пущу!.. Не шарить вам в моем доме!» – решил он и стал на ступени крыльца.

Показалась телега. На ней сидели бригадир, председатель сельсовета и милиционер, Васька Кирюшин, молодой парень, любивший прихвастнуть. Сейчас Кирюшин был в боевом настроении, чувствовал себя сильным, защищающим справедливость.

Телега остановилась возле плетня. Милиционер молодецки спрыгнул на землю, поправил фуражку, ногой распахнул калитку и вошел первым. Его догнал председатель сельсовета и пошел рядом. Андрей Исаевич задержался у лошади. Иван Игнатьевич стоял на ступенях. Ждал.

• Предыдущая
• 59/66
• Следующая