Обет молчания - Ильин Андрей - Страница 15
- Предыдущая
- 15/51
- Следующая
Правый экран — есть. Левый — есть. Снова правый. Еще. Лицевой. Левый. Лицевой. Все это боковым зрением не поворачивая головы не сдвигая зрачки глаз.
Лицевой — есть. Есть. Есть...
Пятый час.
Шестой.
Застывшие окаменевшие мышцы. Упертый взгляд. Тихое, практически незаметное дыхание. Неподвижность.
Но уже ползет по коже изморозь мурашек, немеют пальцы ног, ноет поясница, затекает шея. Сиденье кончилось — начинаются муки. И шевелятся в голове зловредные мысли.
Может я ошибся? Может зря позволил себя уговорить? Неужели первой Учебки с ее непонятной муштрой мне было мало? Правда та Учебка и эта... Сравнимы ли пионерский и исправительно-трудовой лагеря? А ведь название одно.
Подвел меня полковник своими погонами и густой плашкой боевых наград на груди. Подставил.
— Молодцом! — одобрительно кивал он, листая мое личное дело, — на вашем курсе лучшие результаты. Тесты, практика... Молодцом!
А пожалуй и было мне чем гордиться. Несмотря на неудачное начало — случайное опознание, побеги, стрельбу и прочие мишурные приключения, за которые, кстати, мне сняли в итоге баллы, я успел в остаточный срок удачно, говоря нашим профессиональным жаргоном «слепить биографию» и натурализоваться не где-нибудь, а в областном центре, подколымить (скорее для легализации денег, чем для заработка) с бригадой шабашников, купить дом-развалюху и разменять его на комнату в комуналке, заимев в друзья-соседи зам. начальника районной милиции (я же не жилплощадь искал, в первую голову страховку, связи, прикрытие!), устроиться на перспективную работу, поступить на заочное отделение в институт, через совместное хобби (преферанс, собаководство, охоту и пр.) обеспечиться высокопоставленными друзьями, организовать личную жизнь (опять-таки выбирая не невесту, а родителей) и настолько слиться со средой, что другой жизни и желать не мог — на гражданке так не барствовал, ей богу! Жить бы мне поживать, да добра наживать, но отыскали меня отцы-командиры, выдернули из налаженного быта. А причиной тому послужили, как оказалось, мои замечательные успехи. Других, говорят, не тронули, оставили в покое — живите как хотите. Тем их служба и завершилась. А мне мало показалось!
— Ого и благодарность от МВД?! Эти-то каким боком? — удивился полковник. — За содействие в задержании особо опасной преступной группы!.. Хорошо.
Скорее плохо, — подумал я, вспомнив крутую разборку моих криминальных подвигов. Что для всякого законопослушного гражданина было доблестью и даже геройством, для меня обернулось нарушением служебных инструкций — не высовывайся, не громыхай там, где можно уйти тихо!
— Очень хорошо. Но, говоря по чести, все это школярство первой ступени. Главное впереди. Должен сообщить вам, собственно для этого я сюда и прибыл, что из всего потока вы единственный допускаетесь к продолжению учебы. Ваше право сказать да или нет.
— А что остальные?
— Остальные переходят в разряд «консервов», то есть отправляются по домам и ждут... ближайшей войны. Конечно, интересный подход к делу — возможно вы понадобитесь в войне, которая возможно случиться! Хороша перспектива для профессионала! Если в будущем (каком — ближнем, дальнем?) разразиться война и противник, не дай бог, захватит часть нашей территории, а агент к тому времени не потеряет своей квалификации или не сопьется и не обрастет, как пень опятами, кучей детей, то его, бедолагу, засунут в самолет и сбросят в тылу врага для вживания и последующего выполнения агентурной и разведработы. Кабы, если, вдруг... Все это смахивает на утопию, взращенную опытом последней войны — массированная заброска агентов, самостоятельное — как хочешь так и выкручивайся, внедрение, многолетняя работа на территории противника... Не уменьем так числом? Разве это агенты — пушечное мясо второй категории! Возможно ли сохранить навыки, которые некуда применить? Агент, не тренирующий себя делом, тот же пианист-любитель: теоретически знает все, по какой клавише бить, на какую педальку жать, только вот музыка получается ни уму, ни сердцу, так, посредственное таперство, пальчики-то деревянные, не гнутся, в растопырку торчат!
С другой стороны, не содержать же целую Учебку единственно для отбора пары-тройки толковых ребят в год. Накладно! А так, вполне приличные цели из серии «если завтра война». На такое грех денег жалеть.
Но это их проблемы. А наши... Я предлагаю вам настоящее дело, не эти игрушки в песочнице. Дело живое и потому опасное. Дело для настоящих мужиков. Для таких, как мы с вами!..
Вот этой фразой, рассчитанной на мое еще почти детское самолюбие и приколол меня полковник, как натуралист букашку к тетрадному листу. Сплоховал я, пропустив выпендреж вперед расчета. Поспешил!
Седьмой час.
Восьмой.
Десятый.
Бегут, скачут фигуры, слезятся глаза, наливается свинцом тело, немеет кожа. Незаметно, бесшумно я напрягаю и расслабляю различные группы мышц, не давая им затечь. Главное сохранить работоспособность. В любое следующее мгновение я должен быть готов к действию. И еще я должен ловить и подсчитывать свою фигуру, чувствовать время, бороться с усталостью, сном, безразличием. И еще... Кругом я должен, должен, должен. Я вечный должник Конторы. Хода назад нет, мне это доказали наглядно. Не дураки писали правила этой жестокой игры. Знали как «обрубать хвосты». Только вот хвостом тем был не кусок меха на копчике, а вся моя прошлая жизнь!
— Вы согласны?
— Да!
— Вы хорошо обдумали свое решение?
— Да!
— Распишитесь.
«Обязуюсь не разглашать служебную информацию. В случае нарушения признаю правомерность применения ко мне высшей меры согласно статье... по законам военного времени...»
Подписываюсь.
«Обязуюсь докладывать по инстанции о любых недружелюбных контактах. В случае нарушения...»
Подписываюсь.
«Обязуюсь прервать всякие отношения с близкими и дальними родственниками и знакомыми... В случае...»
Подписываюсь.
— Только не думайте, что это формальность, — предостерег «вербовщик», — все положения, оговоренные в документах, имеют силу закона и в каждом пункте применяются буквально. Кроме того, мы оставляем за собой право любой параграф договора подтвердить действием.
Недооценил я поначалу этот пунктик. Пропустил мимо ушей. Думал, так, обычная бюрократия. А он был основой основ службы, в которой мне предстояло «трубить» всю отпущенную судьбой и начальством жизнь!
Наш договор не был стопкой бумаг, которая могла сгореть, или утратить свою силу, которую, передумав, можно было выбросить в мусорную корзину. Бумаги были лишь макушкой огромной пирамиды взаимного подчинения и принуждения. Контора умела удерживать свои кадры. И выцветшие чернила личной росписи здесь значили очень немного!
— Мужайся, курсант! — предупредил очередной кадровик-секретчик, — тебя ждут не самые приятные испытания. Ты готов?
— Да!
— Ты должен понять, что цели, которым мы служим, не разрешают прошлого. Мы не принадлежим себе. Мы всецело, со всеми потрохами с дня сегодняшнего до последнего принадлежим Учреждению. Для нас нет вчера, но только сегодня. Мы не можем позволить себе чувства, в том числе родственные. Это не совместимо с исполнением стоящих перед нами задач.
— Я понимаю!
— Ни черта ты не понимаешь! — вдруг сошел с казенного тона «вербовщик». — Постоянно, изо дня в день, до крышки гроба тебя будут ставить перед выбором. Или-или. И каждый раз с тебя будут требовать не слов, не бумажного росчерка — действия! И каждое такое действие будет все дальше вытеснять тебя из круга привычной жизни, обрезать последние пути к отступлению. Тебе разрешат больше чем прочим, но заставят платить стократ!
— Я понимаю!
— Ты готов пожертвовать прошлым?
И подчиняясь инерции игры в супермена, не в силах остановиться ценой признания собственной слабости и не представляя, чем уже завтра мне придется расплачиваться за собственное согласие, я сказал:
— Да!
— Тогда готовься к своей смерти!..
- Предыдущая
- 15/51
- Следующая
