Шпион федерального значения - Ильин Андрей - Страница 10

• Предыдущая
• 10/70
• Следующая

Он тоже принял ислам и стал Асланом Салаевым. Но до того прошел проверку кровью, поучаствовав в расстрелах колонн федералов и пленных солдат. Чеченцы не доверяли словам, они верили только делам.

Он честно отвоевал год, был контужен и отправлен залечивать раны на грузинскую сторону, где вначале «припухал», а потом в свободное от «припухания» время учил боевиков минно-взрывному делу, так как по основной военной специальности был сапером. Про растяжки он им, конечно, не рассказывал, растяжки его ученики ставить и без него умели, он учил их устанавливать минные поля, обезвреживать мины-ловушки, вытапливать в полевых условиях тол из снарядов, подрывать мосты и здания, обходясь минимальным количеством взрывчатки.

— Подходы к лагерю минируются «улиткой», — рисовал он прутиком на земле карту, помечая точками противопехотки. — В центре — схрон, по окружности расположенные спиралью минные поля. — Вычерчивал похожую на пружину часов, только не такую плотную, спираль. — Таким образом, вы сможете легко проходить минное заграждение, продвигаясь по часовой стрелке по заранее намеченным ориентирам и меткам, а противник попадет на мины…

Это была азбука, но незнакомая чеченцам азбука. Не по душе им было саперное дело — им бы коня и кинжал в руки. Ну, или в крайнем случае гранатомет и джип «Чероки». Не к лицу чеченскому мужчине на брюхе по грязи ползать и землю лопатой ковырять. Но вступать в открытые бои у чеченцев силенок уже не хватало, поэтому они осваивали новую для них минно-взрывную тактику войны, минируя дороги, машины и здания. Так что Аслан Салаев пришелся как нельзя кстати, сделав быструю карьеру от рядового бойца до минера-инструктора.

Ну и ладно! Лучше учить других в «пионерском лагере» в Грузии, чем ходить в атаки на федералов в Чечне. Чем дальше от фронта, тем целее будешь! Или не так?

— Ложимся на боевой курс…

«Сушки» синхронно свалились на крыло и, проткнув облака, устремились к земле. В полетном задании у пилотов значились две цели. Цели были на территории суверенного, граничащего с Россией государства, но с высоты нескольких тысяч метров линия границы не видна…

— Работаем, — сказал в микрофон командир звена.

Пуск!

Сорвавшиеся с консолей ракеты, обгоняя самолеты, пошли к земле. «Сушки», заложив вираж, легли на обратный курс.

…Дождя не было. И молнии не было. Был теплый солнечный день. Но вдруг среди этого ясного неба грянул гром. Да еще какой!

Что-то страшно ухнуло так, что задрожала земля. От склонов ущелья отразилось и пошло гулять многоголосое эхо. Среди деревьев поднялось несколько черных фонтанов, вниз густо посыпались посеченные осколками и сорванные взрывной волной листья, ветки и сучья. Люди, лежащие в палатках и сидящие возле костровищ, попадали кто куда и, извиваясь ужами, поползли искать ямки, в которые можно залечь или хотя бы засунуть головы. Инстинкты, приобретенные на войне, сработали раньше, чем сознание. Еще один взрыв потряс лес, и все стихло.

— Кто стрелял, откуда? Твою мать!..

Орали возбужденные и напуганные чеченцы. Орали не по-чеченски — по-русски. И матерились тоже по-русски!.. Тем более что им только и оставалось, что материться, так как противника видно не было. Противник достал их черт знает откуда, достал и здесь!

Но как они узнали? Откуда?! Какая сволочь навела русских на лагерь?

Большого урона обстрел чеченцам не нанес — больше лесу, — но продемонстрировал серьезность намерений России.

Что было правильно истолковано другой стороной, было истолковано как приглашение к началу переговоров.

В политике всегда так — прежде чем дипломаты станут друг дружке улыбаться и ручки жать, военные должны свой дурной характер продемонстрировать, обронив пару бомбочек. А иначе кто тебя всерьез воспримет?

Военные продемонстрировали.

В Тбилиси намек поняли.

И после вялого обмена нотами «дом отдыха» закрылся. По крайней мере этот…

Удачно проведенная операция лишила чеченских партизан еще одной лежки и еще одного маршрута снабжения. Бегать за бандитами по лесам — дело неблагодарное и безнадежное, куда проще отрезать их от баз снабжения, лишая возможности пополнять бое- и продуктовый запас. И тогда они сами из леса выйдут.

Федералы наступали. Не явно, но верно вытравливая боевиков из укрытий, как тараканов из щелей, куда они забились, даже из тех, которые были не в их доме, которые были на соседней кухне. Времена открытых боестолкновений остались в прошлом, теперь обе стороны действовали исподтишка, нанося точечные, хорошо выверенные удары по тылам друг друга. И этот процесс обещал быть затяжным. И кровавым…

Но как они узнали?!

По степи гулял ветер, катя неизвестно откуда и куда круглые кусты перекати-поля. Зацепиться им было не за что, потому что вокруг не видно было ни одного деревца, ни одного препятствия, и они неслись себе дальше, скользя по земле, как по полированной доске, как по гладкому стеклу, перескакивая с кочки на кочку.

Степь, кругом одна только степь без конца и края…

И вдруг словно земля разверзлась — обрыв и море — чинк плато Усть-Юрт. И далеко внизу невероятная, невозможная, бьющая в глаза синева — Аральское море. Летят шары перекати-поля вниз, парят, мечутся в восходящих потоках воздуха, как волейбольные мячи над сеткой, падают в воду.

Берег пустынен: ни корпусов санаториев, ни домов, ни пирсов не видно, — огромные, на сотни километров пляжи, и хоть бы один человек! Никого! Заброшенное, высыхающее море, вокруг которого только пустыни с редкими войлочными юртами пастухов-казахов. Безбрежная вода в окружении бескрайней земли. Гиблое место…

Но что это? Какая-то точка в море… Неужели корабль? Да ну, откуда ему здесь взяться? На этом море давно не осталось никаких судов, суда Аральской флотилии ржавеют на берегу, потому что высыхающее, скукоживающееся, как шагреневая кожа, море отступило от портов на многие километры, и пирсы и портовые стенки теперь торчат из песка на суше подобно гнилым зубам.

И все же это не мираж — это судно, вернее, моторный катер, а если быть точным — большая надувная лодка с подвешенным на транцевой доске японским мотором, — идет, вспенивая носом воду, переваливаясь с борта на борт на мелкой волне. В лодке несколько человек.

— Там, — кивнул сидящий на руле кормчий куда-то влево и назад, — остров Барса-Кельмес. Раньше на нем заповедник был и метеостанция. Барса-Кельмес в переводе с казахского означает — «пойдешь — не вернешься».

— Почему не вернешься? Убьют, что ли? — поинтересовались пассажиры.

— Зачем — убьют? — удивился кормщик. — На него много-много лет назад охотники по льду пришли, которые сайгу по степи гнали, а лед растаял. Другая зима теплой была, лед не встал, и им пришлось на острове целый год жить. Отсюда и Барса-Кельмес — пойдешь и не вернешься.

Пассажиры понимающе кивнули.

Пассажирами моторки были сплошь лица кавказской национальности, которые море до того только в кино видели, а в жизни лишь горы и поэтому сидели притихшие и слегка напуганные. Винт равномерно молотил воду, толкая лодку вперед, и она прыгала с волны на волну, как норовистый конь.

— Если движок не сломается, через шесть часов будем на месте.

Лодку и мотор пассажиры привезли с собой на поезде, щедро заплатив проводнику багажного вагона. И лодка, и мотор были японскими и были новенькими, только-только из магазина. А вот кормщик был из местных, был нанят за баснословные для этих мест деньги — за пятьсот долларов. Когда-то давно он был капитаном рыболовецкого траулера, тягал сетями рыбу, сдавая ее на местный рыбоперерабатывающий комбинат, и знал это море лучше, чем собственную ванну. Но потом море ушло, рыба передохла, а вытащенные на берег траулеры заржавели. Несколько месяцев капитан охранял свое судно, а потом, сняв с него все медяшки и снеся их в пункт приема металлолома, устроился сторожем в почтовом отделении. И думал, что уже никогда не выйдет в море. А вышло вон как…

• Предыдущая
• 10/70
• Следующая