Шпион федерального значения - Ильин Андрей - Страница 57

• Предыдущая
• 57/70
• Следующая

Не добежала…

Вслед ей полоснули из автомата, и девочка, резко, на бегу, переломившись пополам, как будто ее кувалдой по пояснице ударили, рухнула на асфальт.

Оставшийся без прикрытия чеченец испуганно присел, упал на землю и пополз назад. Но в него даже не стреляли, боясь, что другие в отместку начнут убивать детей.

И тут же грохнул, раскатился эхом одиночный выстрел. И раздался торжествующий вопль чеченцев. Кто-то, не в силах всего этого выдержать и не имея возможности что-то изменить, развернул к себе автомат и нажал на спусковой крючок, чтобы не видеть, как в чужих руках судорожно бьется его ребенок и как ему, живому, отрежут голову. Кто-то предпочел застрелиться.

Они ничего не могли сделать — они могли только смотреть! На это невозможно было смотреть спокойно, даже если бы это были чужие дети — а это были не чужие им дети!

— Я пошел, — глухо сказал один из офицеров.

Он догадывался, понимал, что его скорее всего прикончат, но он надеялся, что они пощадят его сына.

Он отбросил автомат и поднял руки. Его никто не останавливал. И его никто не осуждал. В такой ситуации каждый должен принимать решение сам, не ожидая ничьего приказа.

— Я иду! — крикнул майор. — Отпустите ребенка!

Его десятилетний сын смотрел на него с испугом и надеждой. Он думал, что отец защитит его и теперь, как защищал всегда. Потому что мать — уже лежала на земле возле его ног. Без головы.

Офицер шел медленно и напряженно, и все — и чеченцы, и свои — смотрели на него. Офицер приблизился, и его сына отпустили. Он бросился навстречу отцу, налетел на него, вжался в него, зарыдав в голос.

— Ну все, все, успокойся, — тихо уговаривал его отец, который даже обнять его не мог, потому что боялся опустить руки.

— Мы можем идти? — спросил он.

— Давай, иди! — кивнули чеченцы, расступаясь. Офицер, все еще не опуская рук, пошел вперед. Он уже почти поверил в то, что все будет хорошо.

— Видите, мы отпустили его! — громко и хвастливо крикнул один из чеченцев. — Мы держим свое слово! Бросайте оружие — вы нам не нужны.

А может, и точно?.. На хрена им сдалось это чужое, брошенное командованием на произвол судьбы оружие, за которое их женам режут глотки?!

И кто-то уже тоже решил сдаться. Потому что присяга и уставы не оговаривают случаев, когда тебя предает и подставляет под убой вышестоящее командование и когда на твоих глазах убивают твоих детей!

Но чеченцы не собирались никого отпускать, потому что это глупо. Щадить пленников — значит плодить кровников.

Вслед ушедшему офицеру побежали два чеченца. И тут же за утлом глухо простучала автоматная очередь. Длинная. А это значит, что скорее всего стреляли не в одного человека, а в двух!

— Сдавайтесь!..

И все-таки надежда еще оставалась! Потому что человеку свойственно надеяться даже тогда, когда уже не на что надеяться!

Но надеждам не суждено было сбыться.

— Ладно, мы сдаемся! — крикнул кто-то. — Но сперва покажите нам майора! Того, которого отпустили вместе с ребенком. И его сына тоже! Ну, где они?..

Чеченцы злобно выругались. Потому что предъявить майора и его сына не могли.

Что поняли все. И поняли, что надеяться им не на что!..

Там, перед складами, они должны были погибнуть все. Вначале, на их глазах, — их близкие, потом, расстреляв все патроны, — они. Так в новейшей российской истории погибли многие русские офицеры, отстреливаясь до последнего патрона. А самые сильные и мужественные — расстреляв своих близких и прикрывшихся ими боевиков, чтобы прекратить свои и их муки, чтобы их убили не бандиты, а они сами, убив неожиданно, а значит — милосердно

Так должны были поступить и они. И должны были погибнуть… Но не погибли, потому что в тыл чеченцам, неожиданно для всех, а главное — для чеченцев, ударили выстрелы. Это уже после выяснилось, что это были офицеры, выбравшиеся из штаба.

Чеченцев зажали в клещи и расстреляли кинжальным огнем. В упор! Всех до одного, в том числе тех, кто попытался поднять руки. И раненых тоже!

Немногие оставшиеся в живых чеченцы дрогнули и отступили. Тогда им было еще трудно противостоять опыту и напору профессиональных военных. Ведь это еще не была война… Но это была прелюдия тех, первой и второй чеченских кампаний, в которых стороны не соблюдали никаких женевских конвенций, потому какие могут быть военнопленные в гражданских войнах?..

Очистив территорию, командир приказал собрать убитых и раненых и приказал уничтожить матчасть. Убитых собрали и погрузили в подогнанные «бээмпэшки». Среди убитых лейтенант Степанченко обнаружил свою жену. Ее не застрелили, ей вспороли, от лобка до грудины, живот. В луже крови, кроме петель выпущенных кишок, он увидел своего еще не родившегося, но уже мертвого ребенка…

Из части уходили — как бежали. Без оглядки! Сзади чадили, занимаясь огнем, подожженные гаражи и склады. За что потом, уже в России, командиру влепили «строгача» и завели на него уголовное дело, подозревая, что таким образом он хотел сокрыть хищения.

Ощетинившись во все стороны оружием, готовые на все, рванули в военный городок, где забрали уцелевшие семьи и скарб и уже оттуда, колонной, двинулись на вокзал. По пустым, притихшим улицам.

Билеты не покупали. Обошлись без билетов.

«Бээмпэшки» выкатили прямо на платформы и, наведя орудия, захватили пассажирский состав, вышвырнув из вагонов всех чеченцев и не чеченцев тоже.

Так это было…

Впоследствии капитан Степанченко слышал много подобных историй. И даже расследовал дело майора-артиллериста, который огнем своей батареи разнес в щепу целый аул, убив полсотни чеченских женщин и детей. В чем совершенно не раскаивался. Потому что чеченцы — не эти, другие, но какая разница — на его глазах убили его жену и его дочь.

— Я с тех пор каждый раз, выдавая целеуказания, «ошибаюсь» на один-два градуса, — не скрывал майор, — чтобы пару лишних домов зацепить. Чем больше я их прикончу — тем лучше! Потому что хороший чеченец — только мертвый чеченец!

Понять его можно было.

И можно было осудить.

Но капитан сделал все возможное, чтобы его не осудили. Чтобы дело было переквалифицировано по статье «халатность»…

Под его командованием не было батареи, поэтому он мстил «чехам» по-другому — отмазывая их убийц. Вчера отмазывал русского парня Сашу Мохова, который изнасиловал, а может, даже и нет, чеченскую девушку. Сегодня пытался отмазать контрактника, убившего чеченку и ее брата.

Первый ему был симпатичен. Второй — нет. Но он все равно его выгораживал.

— А может, все было не так? Может быть, это не ты напал, а на тебя напали? Напал брат потерпевшей, в которого ты, защищаясь, выстрелил. В результате чего одна из пуль, отрикошетив от земли, попала в потерпевшую, нанеся ей смертельное ранение?.. Три смертельных ранения… — поправил себя следователь, заглянув в материалы дела.

— Ну да, так и было! — начал вспоминать подозреваемый. — Точно так, как вы сейчас сказали…

Русские солдаты, совершившие в Чечне преступления, редко получают сроки. И очень редко большие. Потому что дела русских солдат расследуют русские следователи и судят их русские судьи — у которых чеченцы убили близких, или друзей, или сослуживцев. Поэтому от них трудно требовать непредвзятости…

Контрактника, убившего чеченскую девушку и ее брата, оправдали. Но убийца все равно не избежал наказания — его выследили и зарезали родственники погибших, которые не надеялись на справедливость русского суда…

Официально — чеченская война закончена.

Официально — она даже не была объявлена. Официально ее не было вовсе!

Но тем не менее она продолжается до сих пор. И на ней продолжают гибнуть люди. С обеих сторон!..

Военные не должны давать интервью.

Военные не должны участвовать в пресс-конференциях.

И их не должны показывать по телевизору.

Военные могут давать интервью и пресс-конференции только журналистам газеты «Красная звезда». Потому что с другими им не справиться…

• Предыдущая
• 57/70
• Следующая