Слово дворянина - Ильин Андрей - Страница 8

• Предыдущая
• 8/57
• Следующая

— Что вы здесь делаете? — вновь спросил Мишель.

— Живем, — ответили мальчишки.

— Долго?

— Почитай, всю зиму и весну тоже, — ответил тот, что постарше.

— А родители ваши где?

— От тифу померли. И мамка, и папка. Все... Беспризорные, значит... Много их теперь появилось в Москве, в Питере и других больших городах, куда гнали их из вымирающих деревень отчаяние, голод и надежда.

Послышалось смутное шуршание, и из квартиры тихо выступила тень. Это была такая же чумазая, как пацаны, такая же худая и в таких же лохмотьях девочка.

Она вышла и тихо встала подле стены.

— А это кто? — указал на нее Мишель.

— Сестренка наша. Младшая, — мрачно ответил мальчишка, тот, что постарше.

И недовольно глянул на девочку, отчего та сжалась в комок и зашмыгала носом.

— Чего ты вылезла-то, дура? Сказано ведь было — под кроватью тихонько сидеть!

— Там темно и страшно, и мыши шуршат, — испуганно округлив глаза, сообщила девочка.

У Мишеля защемило сердце.

А солдаты ничего, они равнодушно глядели на беспризорников. Их таким было не удивить, они и хуже на фронте видали.

— Все, что ли? — поинтересовался Мишель.

— Ага... Ванька ишо был, да только он зимой помер.

— И где он теперь?

— Незнамо где, — виновато пожали плечами мальчишки. — Мы его в сугроб зарыли, как он пахнуть стал, туточки, во дворе. А опосля не нашли.

Сколько-то таких, как таять начало, мертвецов, младых и старых, раскрыла весенняя капель...

— Ух, шайтан! — замахнулся было на ребятишек дворник. Девочка шустро забежала за спины мальчишек, которые насупились и сжали кулаки, готовые драться и кусаться. Ну чисто — волчата.

— Оставьте их! — прикрикнул Мишель. Дворник испуганно отступил.

— Откуда это у вас, — указал Мишель на перстень.

— Там взяли, — кивнули на открытую дверь мальчишки.

В золотой перстень был вправлен большой бриллиант.

В самой квартире был бедлам — все истоптано, изгажено и замусорено. На кровати в спальне свалено тряпье, которым беспризорники укрывались. Из помойных тряпок выглядывал угол засаленной бобровой шубы.

— Шубу тоже здесь нашли?

— Ага, туточки. Теплая она!

— А еще чего нашли? Мальчишки потупились.

— Ложки и еще эти... куда стаканы были воткнуты.

— Подстаканники?.. Продали?

— На толкучке на картошку сменяли.

Мишель огляделся. Квартира была богатая — на стенах висели картины, на первый взгляд все подлинники, коим цены не было. Да и шуба, и кольцо не одну тысячу стоили. А они подстаканники воровали...

— Кто здесь жил?

— Так хозяин! — почтительно ответил дворник. — Его это квартира. Купца первой гильдии Анциферова!

Богато жил купец, на большие тыщи! Кои теперь будут, как бесхозные, национализированы и перейдут в пользу государства.

Дверь закрыли, накрепко забили гвоздями и опечатали, дабы вернуться и, составив опись, погрузить все ценности на подводу. Но не теперь — чуть позже, как весь дом обойдут, чтобы все разом и вывезти.

— А пацанов куда? — спросил Паша-матрос.

— Пока с собой возьмем. А после...

Куда их после-то?.. Не домой же вести. Всех сирот ни дом, ни сердце не вместит.

— Их в милицию сдадим.

При слове «милиция» мальчишки прыснули в стороны, попытавшись сбежать, но кочегар поймал их за шкирку, тряхнул для порядку и поднес к шмыгающим носам свой внушительный, который был поболе их голов, кулак.

— Коли еще побегете — пришибу! — добродушно пообещал он. Мальчишки как зачарованные глядели на громадный матросский кулачище и уже не пытались никуда бежать.

— Пошли дальше, — приказал Мишель.

— Я дале не пойду, — вдруг заупрямился дворник. — Мне теперича двор мести надоть...

Хоть видно было, что двор с зимы не мели и не чистили.

Не понравилось это Мишелю. А чем — он сперва не понял.

— Нет уж, любезный, вы с нами пойдете! — твердо сказал он. — Мы теперь все пустые квартиры обойти должны, а после, как опись сделаем, вы под ней роспись поставите.

— Не-а, — замотал головой дворник. — Не могу я. Я грамоте не обучен.

— Значит, крестик нарисуете!

— Помилосердствуй, барин, отпусти! — заорал, запричитал дворник, бухаясь на колени.

А чего причитать-то, чего бухаться?..

— А ну — ходи, коли велено! — рявкнул Паша-матрос, слегка толкая дворника вперед, отчего тот стремглав побежал по лесенке, заплетаясь ногами.

Почему дворник просил отпустить его, стало ясно скоро. В квартире на четвертом этаже кто-то тихо дышал в замочную скважину. Никак опять беспризорники?

— Откройте, не то дверь высадим! — предупредил Мишель.

Но ему не вняли.

— Ломай, — приказал он.

Паша-матрос, отступив на шаг, толкнул дверь плечом, отчего та, легко сорвавшись с защелки, распахнулась во всю ширь с пушечным грохотом. За дверью кто-то громко охнул и кулем свалился на пол. Видно, это он слушал в замочную скважину, отчего ему так досталось.

— Вот чумовой! — хмыкнул Паша-матрос.

И тут же навстречу ему из тьмы квартиры бухнул выстрел, и в противоположную стену лестничной клетки ткнулась пуля.

Кочегар отпрянул в сторону, открывая пустой проем двери, и в лицо Мишелю глянуло дымящееся револьверное дуло...

В самую-то душу глянуло!..

Велика Русь — ох, велика, сколь дней по ней ехали, а конца-краю не видать!..

Наконец вступили в пределы Персиянского ханства. А как вступили, встретил их отряд, посланный навстречу Надир Кули Ханом, дабы сопроводить их до самой столицы. Крепкие воины в золоченой одежде, на богато убранных конях ехали спереди посольского каравана, зорко поглядывая по сторонам, гортанно кричали, загодя сгоняя с дороги повозки с большими, в рост человеческий, колесами, кои назывались по-чудному — арбы. Коли кто замешкался, того арбу переворачивали в сторону, дабы караван мог проехать беспрепятственно.

Как приблизились к столице персиянской на пять верст, посольство русское встретила толпа праздного народа. Все они кричали во весь голос и били себя руками по губам, отчего голос их раздваивался, и танцевали. Тут же были музыканты, которые трубили в большие трубы, играли на зурнах и били в литавры. От всего этого стоял такой гвалт, что ушам больно было.

Толмач, что при посольстве состоял, сказал, что сей праздник устроен в честь прибытия послов великой русской царицы и что шах распорядился, чтобы весь народ его от мала до велика тому шибко радовался. А тех, кто ослушается его приказа да дома останется или будет грустен, повелел, как законом предписано, казнить, вспоров им животы.

Отчего и царит в городе такое великое веселье.

Так дошли до крепости, пред которой была площадь, вкруг которой тянется ров с водой, а по краям стоят каменные столбы высотою в два человеческих роста. Сама площадь гладкая, ровная, длиною больше четырехсот саженей, а шириною сто. Подле площади базарные ряды, кофейни, гостиные дворы, мечети — и все каменные.

Далее надо было пройти через ворота, подле которых были разбросаны медные и железные пушки, средь них зело громадные, и все они были без станков и без колод. В самих воротах стояла грозного вида стража из беков и тюфянчеев, охраняя вход в шахский дворец.

Как ворота миновали, увидели кругом цветущие сады, кои до самого дворца тянутся. В садах тех растут деревья, каких на Руси не встретишь, и устроены фонтаны, подле которых ходят чудные птицы с маленькими головами и огромными цветными хвостами, которые они могут распускать подобно вееру!

За садами был шахский дворец — весь из белого камня, украшенный цветными узорами и золотом. Справа — другой дворец, поменьше, специально назначенный для жен шаха, коих у него не одна, а без счету, что вера персиянская позволяет. Но туда иноземцам не попасть, а кто наложницу шаха по злому умыслу либо случайно узрит, того тут же казнят лютой смертью, а коли он благородных кровей да шах его помилует, то лишь выкалывают глаза и отрезают язык, дабы не мог он сказать, что видел!

• Предыдущая
• 8/57
• Следующая