Падение Берлина, 1945 - Бивор Энтони - Страница 108

Глава двадцать третья.

Предательство преданных

По мере отступления к центру Берлина эсэсовские отряды с еще большей настойчивостью и фанатизмом приводили в исполнение смертные приговоры "предателям" и "дезертирам". На Курфюрстендамм они заходили в каждый дом, где появлялся белый флаг, и расстреливали всех людей, которые находились там на данный момент. Геббельс приветствовал эту жестокость, называя белые флаги на домах "чумными бациллами". Однако генерал Муммерт, командир танковой дивизии "Мюнхеберг", приказал всем эсэсовцам и полевым жандармам покинуть сектор его обороны в районе Ангальтского вокзала, в противном случае угрожая расстреливать палачей на месте.

Ситуация для обороняющихся немцев становилась все хуже и хуже. Германским частям не хватало питьевой воды. Они вынуждены были пользоваться грязной водой из каналов. У многих солдат возникали нервные срывы от истощения и постоянного артиллерийского огня. Количество раненых в подвале Ангальтского вокзала достигло таких размеров, что молодые медсестры решили повесить на здании самодельный белый флаг с прилепленным на нем красным крестом. Однако этот международный знак не произвел никакого эффекта на советских артиллеристов. Даже если артиллерийские наблюдатели и заметили его, они были не вправе приказать прекратить огонь. Бункер оставался бункером. И тот факт, что в нем могли находиться мирные жители, к делу не относился. Правда, число гражданских лиц в подземных помещениях вокзала быстро уменьшалось. Ночью 27 апреля женщины и дети стали уходить оттуда по тоннелям метро. Они буквально ускользнули из-под самого носа наступающих частей 5-й ударной и 8-й гвардейской армий.

5-я ударная армия, наступавшая с восточного направления к северной оконечности Ландвер-канала, теснила остатки дивизий "Нордланд" и "Мюнхеберг" от Белле-Аллиансеплац к Ангальтскому вокзалу. В этот район подходила также 61-я стрелковая дивизия советской 28-й армии{793}. На левом фланге 5-й ударной армии с южного направления к каналу вышли части 8-й гвардейской армии. Командир 301-й стрелковой дивизии, полковник Антонов, немедленно вошел в контакт с командиром своего корпуса, генералом Рослым. Антонов вспоминал, что обычно спокойный генерал Рослый выглядел теперь очень взволнованным{794}. По его мнению, не было никаких причин позволять гвардейцам заходить в полосу наступления их частей. Он приказал Антонову не смешиваться с войсками соседней армии, а наступать в направлении Вильгельмштрассе и Саарландштрассе, захватить штаб-квартиру гестапо, министерство авиации и рейхсканцелярию. Последний не стал терять времени, но Жукову потребовалось еще более суток, чтобы навести порядок и провести новую разграничительную линию между различными армиями. Вскоре из Берлина оказалась выведена и основная масса войск маршала Конева. Солдаты и офицеры 1-го Украинского фронта были недовольны, что их лишили привилегии добить врага в столице "третьего рейха" и послали в направлении Праги. Они говорили, что их выдернули из города, "словно гвоздь".

28 апреля части 3-й ударной армии приблизились с севера к колонне Зигесзойле, расположенной в Тиргартене. Советские солдаты между собой называли ее "большой женщиной", поскольку самый ее верх был увенчан статуей крылатой Богини победы. Оборона германских войск в Берлине теперь представляла собой полосу шириной менее чем в пять километров и длиной - в пятнадцать километров. Она протянулась от Александерплац на востоке до Шарлоттенбурга и Имперского спортивного стадиона на западе, где юнцы из Гитлерюгенда укрепляли оборону на мосту через Хафель. Командир артиллерии штаба генерала Вейдлинга с ужасом смотрел на то, что происходит вокруг, с высоты зенитной башни у зоопарка. Перед ним лежала панорама "горящего, тлеющего и дымящегося города", сцена, которая "заставляла трепетать его сердце"{795}. Тем не менее генерал Кребс все еще продолжал утверждать вслед за Гитлером, что армия Венка вот-вот должна подойти к Берлину с юго-западного направления.

Для того чтобы поддержать дух сопротивления противнику, Мартин Борман, равно как Геббельс и Риббентроп, стал распространять ложные слухи о возможности соглашения с западными союзниками. Утром 26 апреля он разослал гауляйтерам приказ, в котором призывал их "стойко держаться и фанатично сражаться"{796}. Борман также отмечал, что "мы не сдаемся и продолжаем бороться. Мы надеемся на определенное развитие событий за рубежом". Эта ложь выглядела теперь достаточно правдоподобно, особенно после того как последовала реакция Гитлера и Геббельса на попытки Гиммлера договориться о прекращении огня на Западном фронте.

Об этих попытках выйти на контакт с союзниками через графа Бернадотта Трумэн и Черчилль немедленно информировали Кремль. 26 апреля Сталин ответил Трумэну: "Считаю Ваш предполагаемый ответ Гиммлеру... совершенно правильным"{797}. В то время в бункере никто не имел ясного представления о том, что происходит вокруг, и чувство подозрительности ко всему и всем охватило также и Бормана. 27 апреля он записал в дневнике: "Гиммлер и Йодль останавливают те дивизии, которые мы бросаем в бой. Мы будем сражаться, и мы умрем вместе с нашим фюрером, которому мы останемся верными до самого конца. Многие сейчас собираются действовать исходя из соображений "высшего порядка". Но они приносят в жертву своего фюрера. Фу! Что за свиньи. Они потеряли всякую честь. Наша рейхсканцелярия превращается в руины. Весь мир теперь висит на волоске. Союзники требуют от нас безоговорочной капитуляции. Но это будет означать измену по отношению к своему Отечеству. Фегеляйн унизил сам себя. Он пытался бежать из Берлина в гражданской одежде"{798}. Борман быстро дистанцировался от своего бывшего компаньона.

Во время дневного оперативного совещания фюрер внезапно обратил внимание на отсутствие Германа Фегеляйна. Борман из приватных разговоров в сауне, видимо, знал, где в тот момент мог находиться любимец фюрера. Группе гестаповцев было приказано обыскать апартаменты в Шарлоттенбурге, которые Фегеляйн не раз использовал для своих частных дел. Действительно, там они нашли пьяного Фегеляйна вместе с любовницей. Он уже приготовился к побегу. Его сумки были набиты деньгами, ювелирными изделиями и фальшивыми паспортами. Фегеляйн настаивал на том, что должен позвонить в бункер и поговорить со свояченицей, но Ева Браун, шокированная тем, что он пытался предать горячо любимого ею фюрера, отказалась чем-либо помочь. Она не поверила Фегеляйну, хотя тот попытался убедить ее, что хотел убежать лишь потому, чтобы оставаться вместе с Гретл, которая была беременна. Любимца фюрера доставили в рейхсканцелярию и посадили под строгий арест в одном из подвалов.

Днем 28 апреля Гитлеру сообщили, что стокгольмское радио передало информацию о попытке Гиммлера войти в контакт с западными союзниками. То, что "преданный Генрих" мог пойти на такой шаг, казалось фюреру достаточно нелепым, несмотря на то что у него закрались сомнения в лояльности войск СС еще после неудачной попытки Штейнера перейти в контрнаступление против советских войск, окружавших Берлин. Гитлер позвонил Дёницу, который связался с Гиммлером. Рейхсфюрер СС категорически отрицал весь имеющийся на него компромат. Но тем же вечером пресс-атташе фюрера Лоренц принес копию сообщения агентства Рейтер, которое подтверждало предыдущую информацию. Гитлер пришел в неистовство. От гнева его лицо стало белым. Он приказал допросить Фегеляйна, что и сделал, по-видимому, группенфюрер Мюллер, шеф гестапо. Арестованный признался, что знал о контактах Гиммлера с Бернадоттом. Фрайтаг фон Лорингхофен наблюдал за тем, как Фегеляйн под сильной охраной эсэсовцев был выведен по лестнице во двор. В тот момент он не имел уже столь лощеного вида, а с его формы содрали все знаки различия и ордена. Там же, во дворе, Фегеляйн и был расстрелян{799}. Теперь Гитлер пришел к убеждению, что, равно как и армия, войска СС замышляли покушение на его персону.

После решения проблемы с Фегеляйном Гитлер отправился прямиком в помещение, где лежал раненый маршал Риттер фон Грайм, только что назначенный на новую должность командующего люфтваффе. Фюрер приказал ему немедленно вылететь из Берлина и организовать за его пределами воздушные атаки против советских танков, уже достигших Потсдамерплац. Кроме того, он попросил его проследить за тем, чтобы деяния Гиммлера не остались безнаказанными. "Предатель никогда не станет после меня новым фюрером! - прокричал он Грайму. - Вы должны вылететь и проследить, чтобы этого не случилось!"{800} Грайм не стал терять времени. Ханна Райч помогла ему подняться наверх. Там уже ждал бронеавтомобиль, который должен был доставить их к специально вызванному в Берлин самолету "Арадо-96". Эта учебная машина стояла неподалеку от Бранденбургских ворот. Советские солдаты, ведущие бой в Тиргартене, с изумлением смотрели на то, как перед самым их носом взлетает вражеский самолет. Первое, о чем они подумали, - в нем находится сам Гитлер, покидающий обреченный Берлин. Советские войска открыли по самолету бешеный огонь из зениток и всех видов стрелкового оружия, но цель так и не была поражена. Риттер фон Грайм и Ханна Райч в последний момент ускользнули из рук русских солдат.