Падение Берлина, 1945 - Бивор Энтони - Страница 41

Несмотря на потерю значительной части немецкой территории, нацистское руководство не стало менять названия армейских группировок войск, хотя название "Висла" для объединения, стоящего на Одере, стало не просто неподходящим, но уже и нелепым.

Штаб Гиммлера находился в девяноста километрах к северу от Берлина в лесном массиве неподалеку от Хасслебена. Он расположился в деревне в окрестностях Пренцлау. Такое большое расстояние от столицы рейха гарантировало безопасность от воздушных ударов. Штабные службы были размещены в обычных деревянных домах, окруженных высокой колючей проволокой. Единственным исключением стал командный пункт самого Гиммлера - высокое здание с хорошо меблированными внутренними помещениями. "Спальня, - как вспоминал один из штабных офицеров, - была элегантно отделана красным деревом, на одной из ее стен висел светло-зеленый ковер{306}. Вся она напоминала скорее будуар великосветской леди, чем помещение для командующего армейской группой". На стенах прихожей висели гобелены с рисунками "нордической" тематики. Все вещи, включая фарфор, были изготовлены на специальных предприятиях, находящихся под контролем СС. Армейские офицеры приходили в недоумение, разглядывая всю эту роскошь. Она резко контрастировала с издержками "тотальной войны", объявленной доктором Геббельсом. Распорядок дня Гиммлера также не имел ничего общего с деятельностью обычного фронтового командующего. После утренней ванны он шел на массаж, который делал ему его личный массажер. Затем был завтрак. К работе он приступал не ранее 10 часов 30 минут. Во время сна никто не имел права потревожить Гиммлера, даже если необходимо было принять срочное решение. Зато рейхсфюрер любил вручать награды. Ему доставляла удовольствие вся эта церемония, позволявшая еще раз ощутить чувство собственного превосходства. Как вспоминал Гудериан, Гиммлер сам втайне желал получить в награду рыцарский крест.

Напротив, присутствие Гиммлера на совещании у фюрера, по свидетельству армейских офицеров, всегда оставляло довольно жалкое впечатление. Как отмечал полковник Айсман, рейхсфюрер не переставал твердить фразы о деятельности военного трибунала. Он говорил, что отступление означает отсутствие воли к борьбе и что укрепить эту волю можно только самыми жестокими мерами. Гиммлер также указывал на ошибки "некомпетентных и трусливых генералов"{307}. Однако за свои мнимые или действительные ошибки генералы расплачивались лишь потерей должности или отставкой. За отход с позиций казнили, как правило, рядовых солдат.

Гитлеровская ставка поддерживала активность военных трибуналов. Во многом она следовала примеру Красной Армии. Как только советские части в начале февраля достигли Одера, фюрер издал фактическую копию сталинского приказа 1942 года "Ни шагу назад". В нем, в частности, предписывалось создавать на фронте заградительные отряды, а в пятом параграфе говорилось: "Военные трибуналы должны утверждать самые суровые приговоры на основе следующего принципа: тот, кто боится принять честную смерть в бою, будет казнен за трусость"{308}.

9 марта фюрер издал новый приказ, в котором уточнялись детали деятельности полевых военных трибуналов. В их состав входили три старших офицера, два помощника, две машинистки и - что самое существенное - "один унтер-офицер и восемь человек расстрельной команды"{309}. Главный принцип деятельности трибуналов выглядел чрезвычайно простым: "Мягкие приговоры неприемлемы". Они начали свою работу буквально на следующий день и были готовы осудить любого военнослужащего вермахта или войск СС. Гитлеровский блицкриг против собственных солдат был распространен инструкцией генерала Бургдорфа на части люфтваффе и военно-морской флот. Генерал требовал, чтобы председатель каждого трибунала был идеологически преданным борцом рейха. Мартин Борман, не желая остаться в стороне от этого процесса, также издал приказ гауляйтерам, чтобы военные трибуналы боролись с "трусостью и пораженчеством"{310} с помощью смертных приговоров.

Спустя четыре дня после выхода приказа о полевых военных трибуналах Гитлер издал новое распоряжение - на сей раз о национал-социалистской идеологии в армии. Вполне вероятно, что его проект был составлен Борманом. Там, в частности, говорилось, что задачей командира является воодушевлять своих солдат, сделать их фанатичными в борьбе. В отношении национал-социалистского поведения командир становился ответственным перед самим фюрером{311}.

Для Гиммлера, человека, проповедовавшего безжалостность ко всем колеблющимся, бремя командования на фронте оказалось слишком велико. Поэтому он, даже не предупредив Гудериана, лег с диагнозом "грипп" в санаторий в Хохенлихене, в сорока километрах от Хасслебена. Там за ним стал присматривать его персональный врач. Гудериан, узнав о том, что происходит в штабе группы армий "Висла", немедленно отправился туда. Показательно, что даже начальник гиммлеровского штаба СС Ламмердинг умолял Гудериана сделать что-нибудь. Получив информацию, что Гиммлер лежит в Хохенлихене, Гудериан решил нанести ему визит. По дороге он все время думал, какую тактику ему лучше применить в разговоре с рейхсфюрером. Войдя к нему, Гудериан сказал, что тот явно перегружен различной работой - Гиммлер являлся рейхсфюрером СС, начальником германской полиции, министром внутренних дел, командующим Резервной армией и командующим группой армий "Висла". Гудериан предложил Гиммлеру отказаться от одного из постов, а именно - командующего группой армий "Висла". Когда стало ясно, что и сам рейхсфюрер не против, но не хочет самолично говорить об этом Гитлеру, Гудериан воспользовался предоставленным ему шансом. Он предложил: "Тогда дайте мне полномочия сказать это за вас". Гиммлер не возражал. В ту же ночь Гудериан встретился с Гитлером и предложил ему новую кандидатуру командующего - генерал-полковника Готтхарда Хейнрици. Хейнрици являлся командующим 1-й танковой армией, ведущей бои против фронта Конева в районе Ратибора. Выслушав Гудериана, Гитлер с величайшей неохотой, но все же согласился с его предложением.

Когда Хейнрици прибыл в Хасслебен, то там также появился и Гиммлер. Он стал рассказывать новому командующему о складывающейся ситуации на фронте. Слова Гиммлера больше были похожи на самооправдание. Когда Хейнрици уже устал слушать этот бесконечный монолог рейхсфюрера, в комнате вдруг зазвонил телефон. Гиммлер взял трубку. Звонил генерал Буссе, командующий 9-й армией. Он сообщил, что в районе Кюстрина немецкие войска постигла новая крупная неудача. Коридор на восточном берегу Одера, связывавший крепость Кюстрин с основным фронтом, был перерезан русскими войсками. Гиммлер быстро передал трубку генералу Хейнрици, "Вы - новый командующий группой армий, - произнес он. - Вам и отдавать приказы"{312}. После этого рейхсфюрер поспешно покинул помещение.

Борьба за плацдармы по обеим сторонам Одера носила крайне ожесточенный характер. Если советские войска захватывали какую-нибудь деревню и находили там нацистскую униформу или свастику на стенах домов, то они часто расстреливали всех оставшихся в живых жителей данного населенного пункта. Во многом именно поэтому обитатели деревень, которые были вначале захвачены частями Красной Армии, а потом вновь освобождены немецкими войсками, мало что говорили о жестоком поведении советских военных властей. Дело в том, что свидетелей подобного поведения уже не оставалось в живых{313}.

Все больше германских фронтовиков и недавно мобилизованных юнцов открыто выражали свое недовольство необходимостью воевать до последней капли крови. Представитель шведского посольства, совершивший поездку от Кюстрина до Берлина, докладывал военному атташе Швеции в Германии майору Юхлин-Даннфелу о том, что он насчитал на своем пути целых двадцать постов полевой жандармерии. В задачу охранников входил арест дезертиров, бегущих с фронта{314}. Еще один швед отмечал, что германские войска, продвигающиеся к фронту, не представляют собой внушительную силу. "Солдаты выглядят апатичными и истощенными"{315}.

Условия для строительства обороны в пойме Одера, этой сырой равнины со множеством искусственных дамб, оказались чрезвычайно плохими. Рытье траншей и щелей было ужасной работой. Уже на глубине меньше чем в один метр начинала сочиться вода. Февраль не был на этот раз таким холодным, как обычно, что, впрочем, не облегчало работу землекопов. К недостатку опытных солдат в германской армии прибавились еще и трудности с обеспечением боеприпасами и горючими материалами. Так, например, в дивизии СС "30 января" штабные автомобили можно было использовать только в случае крайней необходимости. Ни одна артиллерийская батарея не имела права открыть огонь без предварительного разрешения свыше. Дневная норма для одного орудия составляла всего два снаряда.