Последняя дверь последнего вагона - Ильин Владимир Леонидович - Страница 61
- Предыдущая
- 61/94
- Следующая
«А в чем дело, красавица? — все тем же тягучим до отвращения голосом осведомился я. — Неужели мы с вами встречались в прошлой жизни? Миль пардон, но даже если так, то согласитесь: тогда вы наверняка выглядели иначе…»
«Дурак! — выпалила она. — И еще — пошляк!..» После чего, сердито фыркнув на прощание, удалилась восвояси.
Лишь на следующий день мне удалось разузнать историю этой «девчонки». Вернее, девушки, которая теперь владела ее обликом. Звали ее Анна. Пять лет назад, в возрасте двадцати лет, она вышла замуж за некоего Виталия Цвылева — но не за «моего», а совсем за другого. Свадьбу отмечали по-русски: шумно и весело. В разгар веселья один из так называемых «свадебных спонсоров» — не то дядя, не то двоюродный брат жениха — предложил молодоженам прокатиться с ветерком по окрестностям на его «Панде» последней модели. Дело было в пригороде, где вечером движение на дорогах было равно нулю, и Анна с Виталием согласились.
Автопрогулка длилась ровно две минуты. До первого крутого поворота, где подвыпивший владелец машины не справился с управлением, и роскошная иномарка сиганула вниз с крутого обрыва. По иронии судьбы, водитель и машина отделались повреждениями разной степени тяжести. А счастливая парочка погибла: Виталий — мгновенно, а Анна — чуть позже, по дороге в больницу… Когда Анну вернули к жизни, она вначале не хотела жить. Но потом, когда ее доставили во Взрослый Дом, где она узнала, что все воскрешенные погибли в один день с нею, у нее появилась робкая надежда: а может, однажды сюда привезут и ее Виталия? И, едва в Доме появлялся новичок под таким именем, мчалась «на опознание» с бешено стучащим сердцем: а вдруг это ее несостоявшийся муж?..
История была трогательной, как сказка. И вроде бы опровергала возможные подозрения со стороны ОБЕЗа. Однако я все же внес Анну Цвылеву в свой черный список.
Потому что хотя Анна ко мне больше ни разу так и не подошла, но я частенько замечал ее поблизости от себя. Неизвестно почему ее постоянно тянуло ко мне. и взгляды, которые она бросала на меня то и дело, были какими-то уж слишком пристальными. Лет этак через десять я еще мог бы предположить, что она влюбилась в Сашу Королева с первого взгляда, но для пятилетнего возраста такой интерес к моей личности был непонятным…
Следующий — некто Горовой (Мостовой? уж слишком окончания похожи!) Андрей, отчество отсутствует ввиду стойкого неупотребления… Журналист, в свое время прославившийся скандальными разоблачениями отечественных казнокрадов. Носитель его — типичный латиноамериканский мальчик с черными кудряшками и черными смышлеными глазенками, который родился в семье чилийского скотовода, разводившего лам. Я держал Горового в качестве запасного варианта, потому что особых подозрений насчет него у меня не было, если не считать странных для журналиста познаний в отношении международной банковской системы. Однако, едва начав рассуждать, к примеру, о международной процентной ставке Л И БОР, Андрей спохватывался и так резко умолкал, словно кто-то затыкал ему рот невидимым кляпом…
Потом мой карандаш выводит фамилию Дейяна Оганесовича Карапетяна, погибшего при невыясненных обстоятельствах и в невыясненном месте. Ведет он себя нехарактерно для истинного южанина: неразговорчив, хмур, все время о чем-то думает, а любопыт|ных посылает по известному адресу. Но одних поведенческих странностей маловато, чтобы подозревать в Карапетяне бывшего руководителя террористической сети. Однажды мне удалось спровоцировать армянина на разговор по душам, и он поведал мне, что единственным его желанием в сложившихся обстоятельствах является побег из «этого карликового государства» (говорил он, кстати, без малейшего кавказского акцента — хотя это могло ничего не значить). «Слушай, — говорил он мне, и щеки его были покрыты ярким румянцем, — если можешь, помоги мне, а?.. Век тебя не забуду! Понимаешь, мне нужно отсюда убежать, очень нужно, всего на один день!» «Как же я тебе помогу, — вяло отбрыкивался я, — когда тут вон какие охранные системы?!. Бесполезно дергаться… Говорят, будто вокруг Дома, кроме решеток, есть невидимые заграждения, к которым никто не может подойти ближе чем на пять метров… И потом, какой смысл куда-то бежать, если там, на воле, все изменилось и мы стали никому не нужны?» «Неважно, — упрямо заявлял Карапетян. — Поверь: мне очень нужно сделать одно большое и очень важное дело…» Однако на вопрос, о каком деле идет речь, «армянин» внезапно прикусывал язык и уходил в себя. Не бог весть что, конечно, но если полагать, что Дюпон тоже старался бы под любым предлогом вырваться на свободу, то Карапетяна пока рановато вычеркивать…
И числятся в моем перечне еще двое. Что любопытно — по прямо противоположным основаниям. Первый из них (Василий Яковлевич Чухлрмин, бывший бригадир-строителей-каменщиков, который в тот злополучный день, когда где-то далеко в океане прогремел взрыв, сверзился с высоты десятого этажа) проявляет нездоровый интерес к подробностям жизни, а особенно — смерти Виталия Цвылева. Второй же, наоборот, иногда обнаруживает такое неестественное знание биографии настоящего Цвылева, что холодок пробегает по коже. А вместо ответа на мои вопросы по этому поводу отпускает лишь неуклюжие шутки. Одно из двух: либо этот человек когда-то был знаком с Виталием, либо он обладает тщательно скрываемым даром телепатии. А поскольку к телепатии я всегда испытывал смутное недоверие, то остается предположить первое. Зовут этого типа весьма необычно: Аакер Первиль, без отчества. О себе он вообще не любит распространяться, и лишь из материалов его личного дела я узнал, что в прошлой жизни Первиль— был художником, которого знала вся европейская богема. Его картины частенько производили фурор на международных выставках и вернисажах. Человек-загадка, поскольку ушлые журналисты однажды раскопали, что он скрывает свою истинную личность под псевдонимом и тщательно хранит эту тайну от прессы и публики…
По-моему, все. Или я кого-то забыл? Что ж, это всегда можно исправить. Вообще-то, лучше исходить из того, что настоящий Дюпон пока держится в тени и не проявляет себя, присматриваясь ко мне издалека. И нет никакой гарантии, что однажды он как-то себя проявит, и тогда нынешнему списку будет грош цена… Повинуясь отчетливой ассоциации, я рву исписанную бумажку на мелкие кусочки и смываю их в унитаз. И вообще, размышления наедине с собой хороши, но истина — в непосредственном общении с людьми.
Так что давай — иди и общайся. Нацепи опять свою надоевшую маску типа, которому абсолютно все по барабану, потому что в своей прошлой жизни он успел познать и любовь, и смерть, и крушение всех представлений о мироздании, и новые идеалы, единственно ради которых стоит жить. Человека, который успел побывать на том свете дважды — и дважды воскреснуть. Человека, который недрогнувшей рукой лишил жизни на этом свете любимую жену и двух маленьких детей, потому что понял, что настоящая жизнь начинается лишь после смерти… И я натягиваю свои синие шорты, застегиваю поясной ремешок, глубоко засовываю обе руки в карманы, пинком открываю дверь туалета и, не удосуживаясь закрыть ее за собой, плетусь в направлении столовой.
Как-то шел я по Нью-Йорку,
Заглянул в одну конторку —
В это время был как раз обед…
Столовая располагается на первом этаже административного корпуса. Судя по ее размерам (почти две сотни посадочных мест!), когда-то это был спортивный зал. Даже если бы все обитатели интерната вздумали прийти на обед одновременно, пустые места все равно бы остались. Видимо, организаторы интерната предусматривали возможность увеличения «спецконтингента». На обед, как и на прочие трапезы, администрация отводит достаточно времени, чтобы можно было не спешить к началу. Тут вообще все организовано, как в доме отдыха. С той лишь разницей, что отдыхом пребывание во Взрослом Доме не назовешь. Скорее — бессрочным содержанием под стражей…
По дороге в столовую я продолжаю обдумывать свои тайные проблемы и прихожу к выводу, что теперь, когда мой список сузился до количества пальцев на руке, следует отказаться от метода случайной выборки, который я практиковал до этого, и действовать более целенаправленно. То есть вцепляться, фигурально выражаясь, в каждого кандидата на роль Дюпона и колоть его до тех пор, пока он либо не расколется, либо окончательно окажется вне подозрений. Затем переходим к следующему — и так далее. Планомерно и методично. Как немец, педантично выкорчевывающий пни на своем садовом участке…
- Предыдущая
- 61/94
- Следующая
