Сеть для игрушек - Ильин Владимир Леонидович - Страница 40
- Предыдущая
- 40/112
- Следующая
Когда мы ночью занимались любовью, она попросила меня снять его, потому что он врезался ей в грудь. Признаться, я совсем забыл о нем.
Вчера у меня не было времени задуматься о том, что же представляет из себя эта претенциозная безделушка и почему, как говорил Клур, мне не следует снимать его. Однако теперь меня озарила догадка: «медальон» наверняка каким-то образом должен был оберегать своего владельца от воздействия геймеров. Да, это был поистине талисман, только приносил он не удачу, а безопасность от чужой воли. Видимо, только благодаря этой штучке мне удалось, прошлой ночью, не стать безвольной марионеткой в руках бандитов, как это случилось в момент моего знакомства с Клуром…
Я задумчиво подержал «медальон» в руке (он был тяжелее, чем должен был быть для своих размеров), а потом решительно надел цепочку на шею Ролы.
– Я не дарю тебе его, – сказал я девушке. – Я просто оставляю его в качестве залога моего возвращения. У меня к тебе только одна просьба, и постарайся исполнить ее ничего не спрашивая. Не снимай с себя медальон до тех пор, пока я не вернусь! Хорошо? И особенно по вечерам!..
– Мне что, даже принимать с ним душ? – насмешливо осведомилась она. – Он не испортится от горячей воды?
– Настоящая любовь не ржавеет, – на радостях, что все так быстро уладилось, ответил я первой пришедшей в голову пошлостью.
Успокаивающе улыбнулся:
– Вот увидишь: все будет хорошо.
И шагнул через порог.
Летя на Пятьдесят Шестую улицу на всех парах (пришлось воспользоваться такси), я не думал о том, что меня могут перехватить и убить или хотя бы сделать «игрушкой». Это отступило на второй план, а главным для меня в тот момент было одно: успеть. Успеть, пока и с Катериной не случилась какая-нибудь совершенно «естественная» беда. Сволочи-геймеры явно проводили тактику «выжженной земли» – и в прямом, и в переносном смысле – по отношению к семье Слана. Видимо, они считали, что в домашних тайниках у него могла сохраниться какая-нибудь опасная для них информация, а жена и дочь его могли – хотя, возможно, и не осознавая этого – знать что-нибудь такое, за что мог бы ухватиться Контроль…
Я нисколько не сомневался в том, что Люция была убита. Даже находясь в состоянии двухдневного стресса, вызванного осознанием своей вины в потере близкого человека и раскаянием в тяжком грехе; даже под влиянием алкоголя, она едва ли наложила бы на себя руки – слишком она любила свою дочь, чтобы оставлять ее одну в таком возрасте… Да и зачем ей потребовалось бы поджигать квартиру? В том, что это был именно поджог, я также не сомневался… Нет, это было хладнокровное убийство, совершенное с целью сокрытия следов и устранения опасных свидетелей. Пусть даже Люция сама кинулась с огромной высоты, это все равно было убийство, потому что геймеры могли внушить ей что угодно. Убийство, не оставляющее никаких улик и следов. Одно из многих убийств такого типа в нашем городе…
И еще меня грызла совесть. Как в старинной китайской пытке, когда голодную крысу сажали в банку и привязывали к животу казнимого так, чтобы зверек мог выбраться на свободу лишь сквозь тело человека… Если бы было время заняться психоанализом того сумбура, который царил сейчас внутри меня, в итоге я, возможно, пришел бы к выводу, что оставил медальон Роле не столько из желания уберечь ее от происков геймеров, сколько из подсознательного стремления наказать самого себя за то, что наплевательски отнесся к странному поведению Люции во время нашего последнего разговора.
Если бы я тогда рванул к ней, вместе со своим драгоценным медальоном, может быть, мне удалось бы помешать ее убийству, и сейчас она была бы жива. «Ты поступил как последний эгоист, Рик», твердил мне внутренний голос, и я не хотел ни слышать, ни слушать его, но все равно и слышал, и слушал назойливый и неотступный зудеж: «Выходит, ради нескольких часов своего личного счастья ты пожертвовал чужой жизнью… Конечно, теперь ты мчишься с риском для жизни по городу и наверняка клянешься себе, что если отловишь негодяев, повинных в смерти этой женщины, то сотрешь их в порошок… Только что толку – ведь ее-то этим ты не оживишь!»…
Чтобы отвязаться от этого голоса и загнать его куда-нибудь глубоко-глубоко внутрь себя, я время от времени бил кулаком по своему колену, не чувствуя боли в отшибленных суставах и вызывая недоумение у таксиста.
И все-таки я успел.
Толпа возле дома Люции успела разойтись, и ничто не напоминало о недавней трагедии, если не считать потоков грязной пены, оставшейся на тротуаре после тушения пожара. Водой и пеной смыло и то чудовищное пятно, которое должно было остаться на асфальте. Окно на четырнадцатом этаже чернело, как пустая глазница в черепе, и кирпичная стена над ним была покрыта копотью: видно, пламя вырывалось из окна длинным, завивавшимся кверху языком. Там, как мухи, уже копошились ремонтники, заделывая поврежденный пламенем фасад.
В подъезде тоже было грязно и воняло свежей гарью. На четырнадцатый этаж было не протолкнуться: там сновали полицейские эксперты и люди в штатском. Соседи, видимо, поняли, что никаких подробностей им больше не узнать, потому что никого из зевак на лестничной площадке не было. Я позвонил этажом ниже в первую попавшуюся дверь, и женщина, открывшая мне дверь, поведала, что девочку собираются передать в интернат, потому что семья, которая ее приютила, имеет своих двоих детей…
Это навело меня на определенные мысли, и когда хозяйка квартиры, где должна была находиться Катерина, открыла мне дверь, я сразу же представился чиновником Попечительского совета, прибывшим, чтобы отвезти несчастную малышку в интернат. Женщина явно обрадовалась такому быстрому решению проблемы, хотя у нее и возникли сомнения по поводу невероятной оперативности Попечительского совета. «Мы тоже смотрим стереовизор, госпожа», заверил ее я. «Надеюсь, у девочки не возникнет возражений по поводу нашего решения?». «Что вы, что вы», замахала на меня руками моя собеседница. «Она еще маленькая, чтобы иметь какие-то возражения… В конце концов, я верю, что у вас работают достаточно сообразительные люди, чтобы придумать для нее какое-нибудь подходящее объяснение». «Как она себя чувствует?» – «Видимо, еще не понимает до конца, что произошло. Хотя следователи с ней уже беседовали…Сидит вон, играет в куклы. У меня-то оба – мальчики, им в куклы – неинтересно…». – «Есть ли при девочке какие-то вещи?», строго осведомился я, чтобы не дать женщине времени опомниться и потребовать у меня каких-нибудь бумажек. «Да какие у нее вещи? – удивилась хозяйка. – В чем пришла, в том и есть… Кто же знал, что такое горе ее ожидает!». Она покачала головой и вытерла передником сухие глаза.
«Извините, госпожа, но я спешу, поэтому пригласите сюда девочку», сказал я, демонстративно посматривая на часы.
Я действительно спешил. В любой момент кто-нибудь из полицейских мог пожелать еще раз допросить Катерину, и тогда моя авантюра лопнула бы, как мыльный пузырь.
Хозяйка на несколько минут исчезла, а потом вернулась, ведя за руку Катерину и что-то на ходу ей нашептывая на ухо.
В руках у девочки была большая кукла, весьма небрежно одетая, но зато говорящая. Девочка, подняв на меня глаза, ткнула пальцем в какую-то кнопку на спине куклы, и та писклявым голоском отчетливо произнесла: «Привет, дядя Рик!»… Сама же Катерина молчала, хотя я опасался, что сейчас она выдаст меня с головой перед соседкой.
– Пойдем со мной, – сказал я и взял ее за пухлую послушную ручку.
Мы уже спустились на один пролет лестницы, как вдруг женщина перегнулась черех перила и крикнула мне вслед:
– Ее зовут Катерина… Катя, то есть…
– Я знаю, мадам, – рассеянно сказал я, продолжая спускаться с девочкой по лестнице.
Мы вышли из дома, без особых проблем поймали такси, и я назвал шоферу адрес родителей. Предупреждать отца с матерью о том сюрпризе, который я им приготовил, не было ни времени, ни желания.
Девочка по-прежнему молчала. На ее лице не было заметно ни следов слез, ни потрясения. Может быть, она просто не знает, что случилось с матерью и с квартирой?
- Предыдущая
- 40/112
- Следующая
