Индокитай: Пепел четырех войн (1939-1979 гг.) - Ильинский Михаил Михайлович - Страница 41
- Предыдущая
- 41/120
- Следующая
– Джордж? Старина! Какими судьбами?
Лейтенант, взяв под руку Маккейла, потянул его к стойке.
– Девочки, пару двойных виски! Рад тебя видеть, Джо. А ты рассказывай! Давно приехал? Что в Штагах?
– Да что говорить? – улыбнулся Маккейл. – Два года назад окончил учебу. Инженер. Займусь здесь ирригационными работами.
– Вот идиоты! Послали тебя рыть канавы! – рассмеялся лейтенант. – Наши бомбы это делают лучше любого бульдозера. Ну, оставим это. Как дома в Ричмонде? Кого встречал? Как Мэри?
– В Ричмонде и вообще Виргинии не был уже лет пять. С Мэри разошлись. В Вашингтоне старых школьных друзей не встречал. А чем занимаешься ты?
– Чем и все, старик. Стреляю. Все это мрачно. Давай лучше выпьем. Когай[10], виски! Два двойных! Я воевал в Кхесани, Джордж. Ты знаешь, что это такое, мой милый?
– Слышал. Должен гам побывать.
– Но в Кхесани не нужны ирригационные работы. – Билл рассмеялся. – Лучше назовись там дворником. Тебе поручат отмывать кровь.
– Мрачный юмор, старик.
– Поживешь там, и ты поскучнеешь. Я сейчас знаю, что стоит лишняя минута жизни. И считаю, что ее лучше разделить с миленькой когай. С ней забываешь, что рядом война, пули, джунгли, колючая проволока на улицах. Не так ли, Тхань? – Билл резко притянул к себе вьетнамку, потрепал ее по шеке.
Тхань («Светлячок») улыбнулась.
– Но и с когай здесь держи ухо востро. Я выложил бы сто долларов, если бы узнал, о чем думает сейчас эта хорошенькая головка. – Билл прижал к себе Тхань. – Вот так же одна на днях в Кантхо переспала с полковником, украла из его сейфа секретные документы, пустила ему пулю в висок и скрылась. Оказалось, партизанка. Когай, а ты не Вьетконг?
Билл быстро пьянел.
– И если нас здесь убивают, то правильно делают. Если бы ты знал, что делаем мы. Мы убийцы, варвары, негодяи. Негодяй и я. Я убивал, Джордж. Сначала не хотел, – лейтенант громко расхохотался. – Ты слышал о Сонгми, Милай? О роте «Чарли»? Ах, нет?! Всего несколько дней назад я должен был убить трех женщин и ребенка. Ты не представляешь, что это такое. Я не хотел убивать. Но так делали все. Все! Ты понимаешь, все! Я смотрел на ребенка, он лежал и плакал. Мать я только что застрелил. Я поднял пистолет, чтобы убить и его. Но не смог этого сделать. Другой парень прострелил ему голову. Давай выпьем еще, Джордж… Он был маленький и беспомощный. Я не могу перестать думать о нем. Его лицо все время у меня перед глазами. Я не могу спать. Это невыносимо. Когай, еще пару виски…
– Прекрати пить, Билл. Ты ведь солдат.
– Я солдат? Я убийца, убийца!
– Мне противно видеть тебя, Билл.
– Тогда катись! Убирайся! Ты тоже будешь убивать. Как и другие. Не думай, что такой уж чистенький. Ты такая же сволочь, как и я. Здесь мы все одинаковы. Разница в том, что во мне что-то бурлит. Совесть? Ерунда! Совесть – всего лишь слово, придуманное людьми, чтобы замазать подлость. Совесть! Какой от нее толк? О совести поздно думать. Я знаю. Застрелиться, повеситься. Это все, что осталось. Но не могу. Когай, где же виски!
– Перестань паясничать, что с тобой происходит?
– То, что со многими. А коли ты другой, то оставь меня! Маккейл вышел из бара. Консьерж услужливо спросил:
– Вы не забыли, сэр? Ваш номер – сто двенадцатый.
Маккейл молча кивнул в ответ.
Медленно поднялся в номер. Развязал галстук. И ничком упал на кровать.
«Что творится? Завтра же лечу в Дананг, – пронеслось в голове Маккейла. – Этот Билл просто сопляк. Распустил нюни. Моральное состояние армии? А в Вашингтоне столько об этом говорят. Идиоты…»
Маккейл забылся во сне.
Через сутки военный транспортный самолет уносил Маккейла вместе с другими пятьюдесятью пассажирами в Дананг.
В самолете седеющий сержант тоном бывалого солдата поучал:
– Если нас подобьют, то быстрей выбрасывайтесь из самолета. По опыту знаю – в воздухе горим сорок секунд. Задний люк будет оставлен открытым. Выпрыгивать можно и через боковые двери. Однако нет полной гарантии, что не попадете под винты самолета. Чтобы нервы не расшатались в полете, постарайтесь уснуть. У кого будет плохо с желудком, тот уберет сам… Вода в бачке…
Маккейл, не обращая внимания на сержанта, заговорил со своим соседом:
– Ты из Дананга?
– Нет, из Кхесани. Лейтенант Джордж Кэмпбелл, морской пехотинец. А ты?
– Во Вьетнаме впервые. Лечу до Дананга, затем дальше, в Кхесань. Там проведу недельку. А затем дальше, в районы демилитаризованной зоны, в горные деревни на границе с Лаосом.
– Смотри, как бы «чарли» не нанесли тебе там визит.
– Чарли?
– Так мы, морские пехотинцы, называем партизан Вьетконга. Осторожней там, парень…
За таким разговором прошел весь полет.
– Благополучно приземлились, – вновь пробасил сержант. – Обычно под Данангом не везет. Не успеешь сесть, как «чарли» открывают огонь. Откуда бьют, обнаружить почти невозможно. Неделю назад разбили аэродром. Сожгли около десятка самолетов. Не забудьте надеть каски. И не снимайте, пока не уйдете с аэродрома. А то не ровен час…
– Порядком наскучил мне этот тип, – пробормотал Джордж, выбираясь из самолета.
– Обживешься, поймешь, что он прав. Будешь держаться за таких, как этот сержант. Иначе быстро сыграешь в ящик, – предостерег лейтенант.
– Ты тоже что-то становишься брюзгой, – огрызнулся Джордж. – Что только с вами не делают джунгли.
– Посмотрим, каким будешь ты через год, а то и через месяц. Ты, очевидно, еще не нюхал, что такое Вьетконг.
И вдруг… Это произошло в какую-то минуту. Но она была последней для Маккейла. Десятки ракет и мин обрушились на аэродром.
Несколько дней спустя в Сайгон из Дананга резиденту американской разведки пришло донесение:
«Джордж Маккейл убит при посадке самолета. Для района Кхесани пришлите новых людей. Положение в Кхесани становится все более тяжелым».
Глава V.
Вьетнамский синдром. Война нервов. Солдаты из роты «Чарли»
Сонгми
«Вьетнамский синдром» – это надолго. Это – для тех, кто там был. Во Вьетнаме. Но есть и еще другой комплекс – комплекс выжившего, вышедшего из огненного ада. Из Кхесани, например.
Беседуя с ветеранами вьетнамской войны в США, я понимал, что каждый пытался найти ответ на вопрос: «Почему убит тот другой, а не он?! Каждого подсознательно мучила мысль, что его жизнь оплачена смертью других солдат. Чтобы оправдать свое собственное выживание, избежать или превзойти разъедающее чувство вины, нужно отомстить за эту смерть. В военное время таким контрдействием мог стать не только ответный удар, но и расправа над мирным населением. «Так было во время Второй мировой войны, и особенно так было во Вьетнаме, – говорил мне американский журналист Редмонд, и я слушал его, пытаясь понять логику его мысли. А он продолжал: – Существуют даже ритуалы отмщения, это когда солдат получает возможность продемонстрировать свою силу и инициативу. Но поскольку на войне в джунглях подобных «ритуалов» не существовало, не было рукопашных и в большинстве случаев противника вообще не было видно, люди оставались наедине со своим горем, с чувством вины и утраты. Обратной стороной этого чувства становилась ярость.
Так, смерть Билла Вебера стала «поворотным этапом» в жизни роты «Чарли». Ты знаешь, что такое рота «С», рота «Чарли»? – спросил Редмонд и продолжал: – Вдруг мы поняли, что здесь могут убить каждого из нас, и решили отомстить за всех, пока мы не ушли».
Вы знаете историю лейтенанта Колли? В ней нет загадки.
Кадровый офицер, он больше не требовал соблюдения дисциплины, а, как и остальные, дал волю своим инстинктам. После нескольких засад, в которых люди получали ранения, его роту постигло несчастье: она попала на минное поле, где были выведены из строя двадцать процентов личного состава (четыре человека убиты, 28 – тяжело ранены). По другим сведениям, убиты были шесть человек, а ранены двенадцать. Но это детали для капеллана. Главное было в другом. Это событие обострило у оставшихся в живых комплекс вины. Один из них потом вспоминал так: «На твоих глазах умирали люди, а ты не был среди них». «Чувство вины заглушала тревожная мысль, что рота, как воинское подразделение, как единое целое, заменившее солдатам целый мир, перестала существовать», – говорил журналист.
10
Когай – девочка (вьетн.). Так обращались к вьетнамкам американцы в Сайгоне. Советские в Ханое звали девушек – «ти ой» или «эм ой» в зависимости от их возраста.
- Предыдущая
- 41/120
- Следующая