Тайник комиссара - Имшенецкий Вячеслав Андреевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/33
• Следующая

Забравшись к костру на Черный камень, Тимка, Таня и Шурка кричали, долго аукали, но Петька словно растворился в чернильной темноте.

Пылал костер. Внизу о чем-то задумалась тайга. Шурка Подметкин, сжавшись, печально смотрел на огонь. Только Тимка Булахов был невозмутим и вел себя, как будто ничего страшного не случилось. Он развязал мешок, раздал каждому по куску лепешки и положил возле костра пучочек горного лука:

— Ешьте на здоровьице.

Слева из-за горы выглянула желтая, как медный таз, луна. Ее свет тихо струился на листья берез, на посветлевшие скалы, отражался в синих глазах Тани. Вдруг явно послышались шаги человека и кашель. Ребята закричали, но шаги сразу стихли.

— Наверно, он нас дурачит, — сказал Шурка, — ходит кругами, кашляет, топает как медведь и не откликается.

Шурке не ответили. Таня и Тимка напряженно всматривались в кусты.

— Черт его поймет, — наконец произнес Тимка, — то ли зверь притаился, то ли человек, а может быть, и пень горелый. — Он повернулся к Тане: — Посмотри-ка вон туда, тень какая-то!

С удивлением Тимка заметил, что пока он оборачивался, тень бесшумно исчезла.

— Тимка, может, Мулеков здесь бродит?

— Он бы подошел! Нас бы он не испугался!

— А вдруг он?

Тимка, не отвечая, быстро схватил арбалет, вскинул к плечу, нажал спусковой крючок. Там, в темных кустах, кто-то громко почти по-человечески вскрикнул от боли. Затрещали ветки и вновь наступила тишина.

Шурку затрясло:

— Тим, что тама?

— Зверюга. Росомаха, кажись, подкрадывалась.

…Проснувшись утром, Шурка не сразу сообразил, где он находится. Спросонья посмотрел на Тимку, на костер, на Таню, на посветлевшее небо и спросил хриплым голосом:

— Петька тут?

Тимка бодро встал, по-взрослому расправил плечи и сказал, стараясь казаться беззаботным:

— Сейчас отыщется.

Таня тоже заторопилась. Сложила в мешок вещи, написала Петьке записку, которую они укрепили веточками на краю Черного камня, и спустились вниз.

Ребята сходили к кустам, где Тимка вечером видел исчезнувшую тень, но никаких следов не обнаружили, стрелы тоже не было. Тимка обошел деревья вокруг и сказал, что стрела в кого-то попала, потому что исчезнуть она не может. Они стали шарить в кустах, и нашли ее возле упавшей гнилой березы. Стрела была переломлена. На стволе березы отпечатался кровавый след маленькой, как будто человеческой ладошки.

Таня отшатнулась и, испуганно глядя на кусты, зашептала:

— Тимка, я видела такие же отпечатки в Краснокардонске на стене в музее.

Тимка осмотрел пятно, прошел осторожно вперед и, вернувшись, сказал, что отпечаток оставил не человек, а росомаха: на остром наконечнике стрелы он обнаружил несколько темных шерстинок.

Ребята, прислушиваясь к каждому шороху, пошли, по темному ельнику. На самом спуске в распадок Тимка обнаружил сломанную веточку. Ее конец, заостренный ножом, указывал направление, в котором вчера ушел Петька. Ветку, несомненно, оставил он, так всегда делают таежники, бродя в незнакомой тайге. Петьку этому научил еще отец. Вскоре ребята вышли на старое болото. Оно давно заросло, и зеленый мох, слегка прогибаясь под ногами, легко держал всех троих.

Ночь, проведенная на камне, исчезновение Петьки как-то странно подействовали на Шурку Подметкина. Он стал непрерывно оглядываться назад и теперь не хотел идти последним. Тимка остановился. Путь преградила скала. Ни вправо, ни влево обойти ее не смогли и вернулись назад, к небольшому холодному ключу. Вдруг Шурка, выпучив глаза, часто задышал, втягивая с силой воздух. Таня испугалась:

— Что с тобой?

— Дым! Пахнет дымом!

Таня ничего не учуяла. Они прошли совсем немного и остановились пораженные. Между двух берез стоял и улыбался Петька Жмыхин. Рубаха на нем была разорвана, лицо в саже, волосы прилипли к потному лбу.

Петька рассказал, что вчера он, как только прошел заросшее болото, взял вправо и спустился с горы. Он думал, что успеет засветло добежать до конца и вернуться, но ошибся. В конце осинового леса, на развилке, чуть в стороне от маленького ручейка, он увидел зимовье. Добежал до него, заглянул внутрь и повернул назад. Но тут наступила такая темень, что Петька, пройдя немного, понял, что сбился с пути. Попытался вернуться в зимовье, но заблудился окончательно. Наткнувшись на огромный пень, сел и, плотно прижавшись к нему спиной, уснул. А утром быстро развел костер и бросился искать друзей.

— Мы едва в сторону от тебя не ушли, — сказала Таня. — Хорошо, что дымом запахло, а Шурка учуял.

Теперь ребята шли бодро, весело болтая. Петька жевал сухую лепешку и внимательно слушал рассказ о звере, в которого стрелял Тимка.

Светило солнце, пели птицы, роса поблескивала на цветках шиповника. Мелкие, величиной с тарелку, лужицы, уже нагретые солнцем, были облеплены синими мотыльками. Они взлетали, сталкиваясь в воздухе, и снова садились, хлопая по увлажненной теплой земле нежными крылышками. Шурка уже давно устал и, смахивая со лба капли пота, умоляюще смотрел на ребят, но Петька сказал, что пока они не дойдут до зимовья, отдыхать не будут.

Зимовье оказалось не тем, о котором говорил дед Торбеев. До самой крыши оно было завалено землей, на которой рос колючий кустарник и мелкие деревца. Дверь едва открывалась. В зимовье было темно. Тимка, ощупывая руками стены, обнаружил узкую четырехугольную щель. Раньше она служила окошком. Когда ее расчистили, в избушку проник узкий луч солнца. В нем заискрились легкие пылинки, которые поднялись, когда Шурка сбросил с нар какую-то старую закопченную доску. Положив доску на место, Шурка рассмотрел дверь. Она была пробита в трех местах. Круглые дырочки едва просматривались. Но когда Шурка сунул туда тонкий прутик, он пролез насквозь.

— Глядите-ка, дырочки-то от винтовки!

В противоположной стене ребята тоже обнаружили такие же отверстия.

— Во хлещет! — Шурка поднял большой палец. — Насквозь взяла и двери и стенку.

Тимка тоже внимательно посмотрел: две пули расщепили толстые доски в изголовье нар, и ушли в пол.

— В человека палили, — сказал он. — Сквозь двери его спящего ранили, а опосля открыли дверь и стрелили в упор.

— Тимка, а кто стрелял?

— Знамо дело, варнаки — пепеляевцы всякие, семеновцы. Когда их Красная Армия расколошматила, в тайгу кинулись спасаться. Шариться да пакостить стали по зимовьям, как росомахи, людей жестоко убивали. У охотников отымали пушнину, харчи и удирали, куда глаза глядят.

— Теперя их — нету, — успокаивая самого себя, сказал громко Шурка. — Да, Тимка?

— В тайге передохли, а которых переловили, как волков, иные, мне отец говорил, удрали в Монголию, а оттудова в Китай.

Петька вытряхнул все содержимое из мешков и сказал, что сегодня они дальше не пойдут, что нужно хорошо отдохнуть и напечь лепешек.

Вечером, когда горячие лепешки были уложены в мешок, ребята приступили к одному из своих тайных дел. В зимовье у порога они вырыли глубокую ямку и спрятали туда документы и дневник командира. Сверток, аккуратно завернутый в бересту, засыпали старой золой.

— Теперь двести годов пролежит и не сопреет, — пояснил Тимка.

Поверх всего он положил кусок глины и старательно утрамбовал.

Трещали в печурке дрова. Пламя сквозь щели неровно освещало лица ребят и черные от копоти стены. Где-то далеко-далеко, как будто на краю заснувшей земли, тихо свистела потревоженная кем-то птица. Вдруг в лесу что-то затрещало, что-то повалилось на крышу зимовья. Петька подскочил к порогу, быстро захлопнул тяжелую дверь и вставил в деревянную ручку палку. В тот же миг послышался удар по двери. Тимка схватил арбалет. Рядом встал Петька, зажав в руке раскрытый складной нож.

С бревенчатого потолка посыпалась труха. Кто-то вскочил на крышу и топтался там, тяжело пыхтя. Слышались удары, как будто сражались костяными мечами. Трещали ветки. Костяные удары усилились. Крыша перестала прогибаться, пыхтение слышалось теперь прямо возле двери. Иногда в дверь ударяли так сильно, что зимовье тряслось и ходило ходуном.

• Предыдущая
• 24/33
• Следующая