Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна - Страница 67

• Предыдущая
• 67/91
• Следующая

– Ты здесь с бабушкой? – спросил он.

– Нет, одна, то есть… – Она смутилась. – Со мной… опекун.

Нет, нет, надо все это прекратить. Она совсем ребенок. В ее возрасте девчонке влюбляются до безумия.

– У меня к тебе просьба, Летти. Ты не могла бы выйти на улицу, – он старался говорить серьезным деловым тоном, но против воли его губы расползались в улыбке. – Наверняка на ближайшем перекрестке есть лоток с вестниками. Возьми для меня все последние номера «Акты диурны», начиная с седьмого дня до Ид июля.

– Это невозможно… – Летти смутилась еще больше. – Мне… я… Опекун запрещает мне покидать сад. Он… он боится за меня. И я тоже боюсь!

Она обвила голову Элия руками и прижалась щекой к его щеке. От тепла ее кожи у него перехватило дыхание. Что она делает! Этого еще не хватало!

– Я так боюсь, – прошептала Летти. – Что они найдут меня и убьют.

– Кто найдет?

– Палачи. Меня приговорили в смерти.

Ее невнятный и жаркий шепот походил на бред. Но Элий не в силах был разомкнуть ее руки. Ему хотелось лежать вот так и ощущать теплоту ее кожи и дыхания, и чувствовать упругость маленьких полудетских грудей. Он слышал, как отчаянно бьется ее сердце.

– Тебя не могли осудить на смерть, – попытался возразить он.

– Меня приговорили. И, когда найдут, исполнят приговор.

– Я не слышал, чтобы какую-нибудь девушку приговорили к смертной казни за последний год. Полагаю, такой исключительный случай запомнился бы.

– Это был тайный суд. О нем никто не знает.

– Ну, хорошо, пусть так! – После подпольной гладиаторской арены Элий не удивился бы, обнаружив еще и пару-тройку тайных судилищ. – Но за что тебе грозит смерть? Ты убила кого-нибудь? Нет? В твоем возрасте можно получить смертный приговор лишь за убийство, совершенное с особой жестокостью. За несколько убийств. Или за убийство должностного лица. Поверь мне, я знаю право.

– А за государственную измену?

Элий на мгновение прикрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти страницы кодекса:

– Да, можно, но доказать измену в мирное время очень трудно. Особенно по отношению к молоденькой девушке, которая не имела доступа к государственным тайнам. Любой адвокат после первого слушания добьется прекращения дела.

– Но я ее открыла, – прошептала она.

– Что – открыла? – не понял он.

– Я открыла тайну и совершила государственную измену. – Она смотрела на Элия полными ужаса глазами.

Ее слова казались одновременно правдивыми и бредовыми. Он верил и не верил ей. Но страх ее был неподделен. Она вся дрожала.

– Теперь палачи найдут меня и казнят, – повторяла она как в бреду, и вновь прижималась к нему, ища защиты.

– Послушай…

– Нет, не перебивай меня! – Она схватила его за руку. – Ты наверняка знаешь, что казнить девственниц в Риме запрещено. И, прежде, чем казнить, палач изнасилует меня. – Элий хотел опровергнуть ее безумный домысел, но не смог, сообразив, что этого древнего закона никто не отменял. – Я боюсь этого больше, чем смерти… Я умру… пусть… раз я совершила такое… но не хочу, чтобы надо мной надругались. Вспомни дочь Сеяна. Я представила себя на ее месте. Этот закон якобы охраняет жизнь детей и молоденьких девушек. Но это вранье. Если кого-то надо убить, его все равно убьют. Только еще сделают… такое.

– Летти, я не допущу… Завтра же…

Но она не дала ему договорить и зажала рот ладошкой.

– Элий, ты должен для меня это сделать.

– Да, моя девочка, все сделаю, я добьюсь пересмотра дела.

Она отрицательно затрясла головой:

– Ты должен сделать меня женщиной. Тогда палач сможет казнить меня, но не обесчестить. – Она умоляла его о дефлорации!

– Летти, что за абсурд…

Ему хотелось наорать на нее и отшлепать как капризного ребенка, который довел бедного педагога до белого каления, но не получилось. Он ей верил. Она говорила правду.

– Это не глупость. Я люблю тебя уже два года. Мне будет хорошо с тобой. И тогда я не буду бояться смерти.

Ее убежденность походила на исступление. Что бы он ни говорил, она упрямо твердила о смерти и о суровом приговоре. Она повторяла, что видит в снах своего палача: он маленького роста, с короткой шеей, у него низкий лоб и приплюснутый нос. А изо рта воняет. И еще – у него нет глаз. То есть органы зрения есть. А глаз нет. Пустота. Ничто. Пропасть. Смерть. Описание палача поразило Элия. Ему стало казаться, что он и сам видел этого человека когда-то. Возможно, в карцере, посещая заключенных, чтобы помочь с апелляциями. Рассказ о палаче нельзя было опровергнуть никакими доводами. Палач существовал и неумолимо приближался к жертве.

– Я так хочу… исполни мое желание, – шептала она. – Ведь ты исполнитель желаний. Ты не можешь отказать…

Она была права: он не мог сказать ей «нет».

Летти вновь обвила его шею руками. Ее губы были мягкими и податливыми. А грудь упругой, и талия так тонка, что он мог бы руками обхватить ее, и пальцы сошлись бы у девушки на позвоночнике. Ее туника, упав, открыла слишком хрупкое и тонкое тело – узкие плечи, длинные худенькие ноги, белую, с нежным отсветом кожу – так мрамор просвечивает в солнечных лучах. Но мрамор был теплый и податливый, и уступал его прикосновениями, и дрожал от возбуждения и страха. А любовнику Марции Пизон ничего не стоило довести до экстаза и мраморную статую. И когда она в самом деле забилась в его руках, изнемогая от незнакомого пугающего наслаждения, он овладел ею, и боль ошеломила ее, и в происходящем ей почудилось что-то воистину палаческое… А он лишь опьянил себя, но не утолил жажды. Ему хотелось вновь овладеть ею, но он сдержался, боясь, что испугает ее своим необузданным вожделением.

Элий понимал, что сделал непростительную глупость, что должен был разуверить ее в нелепых фантазиях. Но в том-то и дело, что он не мог ее убедить. Это она убеждала, а он верил каждому ее слову. Она мгновенно приобрела над ним необъяснимую, сверхъестественную власть. Не любовную власть, нет, какую-то иную.

Летти лежала, прижавшись к нему, и тихонько всхлипывала. Она была растеряна и ошеломлена. В своих полудетских фантазиях она представляла это иначе, более возвышенным и менее плотским. Она вновь всхлипнула.

– Было больно?

– Немножко. Но это ничего. Боль – это не страшно. Когда я попала в катастрофу и умирала, было куда больнее. Вот то было – ужас… непереносимо… – Она замолчала, не сразу сообразив, что сравнила объятия Элия с объятиями бога Таната.

– Ты попала в катастрофу… – повторил он.

Пробиваясь сквозь густую листву, пятна солнечного света ложились на обнаженное тело Летти.

– Ну да. Я находилась несколько дней в коме.

– Ты – Летиция Кар? – выдохнул он.

Она вскрикнула и спрыгнула с ложа, на ходу поднимая тунику.

– Постой! Я не обижу тебя. Я знаю, как спасти тебя! Летти!

Но куда ему было до нее – быстроногой. Он лишь добрался до лестницы, а она уже исчезла в доме. Ему почудилось, что хлопнула входная дверь – неужто девчонка выскочила на улицу? Торопясь опередить ее и перерезать путь к бегству, Элий оттолкнулся руками и перемахнул через невысокую каменную ограду. Улица ступенями спускалась к морю. Лазурный его лоскуток синел между домами, как туника, вывешенная сушиться на ветру. Божественная туника самого Посейдона.

«Летиция Кар… Летиция Кар… Твоя смерть – необходимое жертвоприношение нашего ритуала…» – прозвучала в его мозгу фраза, подслушанная в голове гения.

Девочка не лгала. Она в самом деле была приговорена к смерти. Гением Элия. Если гений – судья, то, значит, Элий – палач. Может, именно Элия в своих видениях видела Летиция – отвратительную безглазую маску вместо лица. Неужели он выглядит именно так? Почему нет? Ведь он урод, калека, с бесчисленными шрамами на боках и спине – знаками педофила. И он только что спал с четырнадцатилетней девчонкой. Гений недаром оставил на нем свою мету. Нет, нет, все это ложь, но этого Элий не мог доказать даже себе. Что же делать?! В такую минуту невыносимо хотелось позвать на помощь гения. Чтоб его посвятили подземным богам!

• Предыдущая
• 67/91
• Следующая