Король забавляется - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 45

• Предыдущая
• 45/64
• Следующая

— Маркиз Ферзен, к вашим услугам, миледи. Счастлив, что вы снизошли выслушать меня.

Про любого другого высокородного Аранта подумала бы, что тот издевается. Однако дело уверенно шло к тому, что через пару недель они будут крутить своими маркизетами и баронствами перед лицом Ее Величества. Поэтому ей не было ни смешно, ни досадно. Кукленок.

Кукленок волновался, но был безупречен. Очевидно, богат, очевидно, подвержен новомодным веяниям и, очевидно, не склонен скрывать своих предпочтений. Понятно, почему Кеннет расписался в невозможности вынести его вон на пинках.

— Насколько я понимаю, — начала Аранта, — мы с вами — два посторонних королеве человека. По какому праву вы желаете обсуждать между нами вопросы ее виновности?

Ферзен дернулся, словно она ударила его по больному.

— Я не… виновности, — сбился он. — Не позволите ли… наедине?

Кеннет за его спиной бровями изобразил вопрос. Аранта сделала ему знак уйти в его комнату.

— Понимаете, — сказал Ферзен, — Ее Величество осудили за государственную измену, но вы наверняка осведомлены, о чем между собой толкуют люди. Будто бы государственные дела тут ни при чем. А будто бы королю нужна свобода…

Частично так. И… хотелось бы знать, насколько велика эта часть. Бьется ли Рэндалл в силках своего собственного колдовства, обрекшего его на любовь, или же цинично развязывается с женой-якобы-ведьмой, чтобы пресечь слухи, могущие навредить ему самому? Спасать его или противостоять ему? Или спасайся, кто может? В любом случае — как?

— Что вам с того?

Допущенный в Белый Дворец на правах чьего-то там родственника, чтобы было с кем танцевать, Ферзен потерял голову на первом же шаге. В стране, где Венону Сариану звали Королевой Без Лица, он никогда не спутал бы ее ни с кем иным. В ее присутствии он терял дар речи.

— Ее волосы были подобраны наверх и скрыты под тюрбаном из страусиных перьев, крашенных в розовое. Казалось, облако зари свилось вокруг ее головы. Да что же это я? Разве можно назвать головой этот царственно прекрасный цветок на горделивом стебле шеи? Лицо прикрывала маска из сотен колючих серебряных звездочек и цветов. Да, в самом деле, это же был маскарад. Она смеялась. Должно быть вино… Хотя о чем это я, она была просто божественно весела. Платье на ней…

Аранта почти ничуть не сомневалась, что сейчас услышит подробное описание покроя, складок и вытачек, но Ферзен ограничился только:

— …было розовое.

— Я, — поколебавшись, он все же вымолвил это вслух, — люблю королеву.

Это, наверное, было не совсем то слово. Валери Ферзен боготворил королеву, он мог бы простоять ночь на коленях перед ее образом и обожать ее издали, он мог бы отдать за нее жизнь или умереть, не видя ее хотя бы неделю, но едва ли его голову посещала мысль переспать с ней. Даже сейчас он задыхался, говоря о ней. Он писал ей стихи, которые она «находила сносными, если их немного доработать». Она ему была — образ на щит, цветная лента на рукав, но едва ли женщина, требующая удовлетворения и способная родить ребенка. Равно как и сама Венона Сариана, вскружив голову этому мотыльку и обратив его в своего адепта, вряд ли хоть в чем-то сравнивала его с блистательным Рэндаллом, воплощением мужественности и зерцалом рыцарства. Аранта не сомневалась в том, что спроси она королеву об окультуренном, как садовая изгородь, выполосканном в духах Валери Ферзене, услыхала бы в ответ: «Да. Знаю. Хорошо, что такие есть. Наличие таким образом ориентированных молодых кавалеров подтверждает наши успехи на избранном пути. Однако меня бы больше обрадовало, будь их сто».

— Вы говорите смелые слова, — произнесла Аранта ни к чему не обязывающую фразу, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями.

— О, разве трудно мужчине быть смелым на словах? Впрочем, вероятно, трудно, раз все те, кто величал ее законным титулом и кланялся ей при дворе, стыдливо отошли в сторонку, своим молчанием подтверждая творящееся зло, и никто не возвысил свой голос в защиту дамы? Разве могут оставаться чистыми моя совесть и честь, и какова будет мне цена, если я ничего для нее не сделаю?

Совесть и честь. Какие смешные забытые слова. Никто не совершает хорошие или плохие поступки потому, что сам он хорош или плох. Все дело — в интересах.

— Что вы, во-первых, можете сделать? Во-вторых, почему вы говорите это мне? И, в-третьих, какой вы ожидаете награды?

— Возможность Ее Величества продолжить то, что она творила в этой стране, есть в моих глазах гарантия против жестокости, дикости и мрака. Луч красоты, скользящий по поверхности зловонной лужи. Некий движитель надежды. Заменить королеву будет невозможно, вы это понимаете? Она прекрасна, — добавил он укоризненно, словно упрекая ее, Аранту, в том, что она не так прекрасна. — Все это, — он обвел руками Белый Дворец вокруг себя, — без нее невозвратно зачахнет. Лучше развлекаться лентами, чем казнями, вы не находите? Вы спрашиваете меня, что я могу сделать для нее, помимо пустой болтовни? Я спрашивал себя о том же. Я хотел бы убедить вас, поскольку, как говорят, никто не имеет здесь более весомого слова. — Ферзен двинул подбородком, словно галстук натирал ему кадык, и попытался нашарить шпагу на поясе. Непривычные пальцы соскользнули. — Убить вас, если окажется, что в вас — корень зла.

Белокурый пижон с губками бантиком. Единственный мужчина в стране.

— Вы скорее всего не успеете, — сказала ему Аранта, изумляясь ноткам сожаления в своем голосе.

— Я не верю в защитные свойства этого… вашего дара.

Она глазами показала через его плечо. Портьера еще чуть колыхалась. Кеннет стоял возле, бесшумный и смертоносный, лезвие метательного ножа ныряло меж его пальцами словно серебряная рыбка в подводных зарослях. Солдат-ветеран против мальчика, который и мыши-то на своем веку не раздавил. Ферзен и на дюйм не обнажил бы стали.

— А у моей госпожи нет верного пса, — с горечью сказал он.

Собственная судьба его, кажется, совсем не волновала. На своем веку Аранта встречала такое куда реже, чем о том поется в песнях.

— Вам нечем мне угрожать, — подвела итог Аранта. — Тем не менее… я не буду вам мешать. Я не желаю знать, чьей преданностью вы воспользуетесь и кому заплатите деньги. Если вы готовы на все, постарайтесь хотя бы, чтобы из этого «всего» хоть что-нибудь вышло.

Повинуясь ее знаку, Кеннет убрал нож. Никто не помешал обалдевшему Ферзену откланяться.

— Слышал? — спросила она, глядя, как колышутся портьеры, сомкнувшиеся за спиной гостя. — Творится зло.

— Разве оно творится впервые?

Аранта оставила его без ответа. Провокатор чертов. Не предложи он ей молока с водкой, не растревожил бы душу. Не вылезла бы она сюда, не вляпалась… Ни во что особенно она, правда, и не вляпалась. Никому ничего не обещала. В пору чувствовать себя в безопасности.

— Ты расскажешь о нем королю?

— Нет, — задумчиво отозвалась Аранта. — А вдруг у него получится?

Она позволила Птармигану бесследно потеряться в толпе. Обеспечив мать, нарисовав ей домик и садик в соответствии с собственными представлениями о счастье, она отстранилась, позволив уверить себя в том, что той проще и безопаснее жить, ничем не связанной с королевской фавориткой, с ведьмой, сегодня — всесильной, а завтра — кто знает. И если быть до конца с собою откровенной, она бросила Уриена Брогау одного в его смертельно опасном пути на проволоке, над ледяной бездной королевской паранойи. Судьба Веноны Сарианы вызывала ее участие. Как далеко она способна зайти в этом своем участии? Когда именно это станет называться изменой?

Пользуясь остатками своей власти, Венона Сариана запретила пансионеркам посещать ее. Вероятно, никто из них не был достаточно силен характером, чтобы не напоминать о страшном. Королева, замкнувшаяся в спокойное достоинство, не желала видеть ни слез, ни истерик. «Ой, да как же мы без вас! Ой, да что же с нами будет!» Чего доброго, ей бы еще пришлось их утешать. Разумеется, рядом с ней неотлучно находилась Кариатиди со своим мнением о Рэндалле Баккара, которое с момента их первой встречи не улучшилось ни на йоту. Разумеется, охраняли ее так строго, что и мышь бы не проскочила с напильником. Или с отравленной иглой. А вот что никак само собой не разумелось, так это то, что Аранта проходила к ней беспрепятственно. Разве что только депрессарио поглядывала на нее, мягко говоря, неодобрительно.

• Предыдущая
• 45/64
• Следующая