Правила Дома сидра - Irving John - Страница 103

• Предыдущая
• 103/151
• Следующая

Прошло почти три месяца после того, как сбили самолет Уолли; в «Океанских далях» начался сбор урожая, и Кенди Кендел поняла, что беременна. Симптомы ей были знакомы, так же как и Гомеру.

Кто только ни работал в садах той осенью: домохозяйки, девушки-невесты, чьи женихи ушли на войну, школьники, которым продлили каникулы, чтобы помочь фермерам. В 194…-м яблоневые сады приравнивались к военным объектам. Олив поручила Гомеру надзирать за бригадой школьников. Эти вредители садов знали столько способов портить яблоки, что Гомер боялся на шаг отойти от них.

Кенди работала в яблочном павильоне; ее совсем замучили приступы тошноты. Олив она сказала, что ее мутит от бензиновых выхлопов всех этих машин. Для дочери механика и ловца омаров Кенди, пожалуй, слишком чувствительна к запахам, заметила Олив и посоветовала ей работать в саду. Но от лазанья по деревьям у Кенди сильно кружилась голова.

– Никогда раньше не замечала, что ты такая неженка, – сказала Олив.

Сама она этой осенью работала до изнеможения и благодарила судьбу, что деревья ломятся под тяжестью яблок. А Гомеру этот сезон напомнил, как Олив и Кенди учили его стоять в воде столбиком, не касаясь дна. Олив это называла «топтаться на месте».

– Мы сейчас только и делаем, что «топчемся», – как-то сказал он Кенди. – Но оставить Олив одну с таким урожаем нельзя.

– Хорошо бы от перенапряжения у меня был выкидыш, – сказала Кенди.

«Маловероятно», – подумал Гомер.

– А что, если я не хочу, чтобы у тебя был выкидыш? – сказал он.

– Да, что если?

– Что, если я хочу, чтобы ты стала моей женой и родила ребенка? – уточнил Гомер.

Они стояли у дверей в начале сортировочного стола. Кенди возглавляла шеренгу женщин, которые измеряли и сортировали яблоки, целые и крупные шли на продажу, остальные под сидровый пресс.

– Мы должны ждать и надеяться, – сказала Кенди между Двумя приступами рвоты.

– У нас мало времени, – напомнил Гомер.

– Я выйду за тебя замуж самое раннее через год. Я правда хочу выйти за тебя замуж. Только как быть с Олив? Мы обязаны подождать.

– Ребенок не может ждать.

– Мы с тобой знаем, куда обратиться, чтобы его не было.

– Или чтобы был.

– Ну как можно родить ребенка и чтобы никто не заметил что я беременна?

Ее опять вырвало. И Толстуха Дот поспешила к сортировочному столу узнать, что происходит.

– Гомер, где твое воспитание? Нечего смотреть, как девушку рвет, – пожурила она Гомера. – Встань, девочка, в середине подальше от двери. Там пахнет только яблоками. – Она обняла Кенди за плечи своей необъятной толщины рукой. – Туда вонь от тракторов не доходит.

– Ну, я пошел. Пока, – махнул обеим женщинам Гомер.

– Кому приятно, чтобы в такую минуту тебя видел мужчина, – сказала Толстуха Дот.

– Точно, – ответил Гомер, возможно, в недалеком будущем отец.

В Мэне предпочитают, зная о чем-то, не распускать язык. Никто ни разу не обмолвился, что Кенди беременна, но это не означало, что никто ничего не знал. В Мэне понимают, любой парень может обрюхатить любую девушку. Что они будут делать – их забота. Понадобится совет – спросят.

В «Краткой летописи Сент-Облака» д-р Кедр записал однажды: «Если бы сирота мог выбирать, интересно, что бы он предпочел – свое рождение или аборт?» Гомер как-то задал этот вопрос Мелони. Она не задумываясь бросила: «Аборт». И спросила: «А ты?» Гомер ответил: «Рождение». «Да ты наяву грезишь, Солнышко», – сказала ему тогда Мелони.

Теперь Гомер был согласен с Мелони, он жил в грезах. Путал мальчишек, кто сколько корзин собрал, хвалил и ругал не тех, кого надо. Увидев, как два оболтуса швыряются яблоками, Гомер ради спасения урожая, своего авторитета и в назидание другим отвез вредителей в павильон, лишил на полдня удовольствия собирать яблоки, более суровой кары он придумать не мог. А когда вернулся в сад, пришлось разнимать уже две сражающиеся армии: всюду раздавленные яблоки, ящики на прицепе облеплены яблочными ошметками, а от горячего капота трактора пахнет печеными яблоками, видно, одна из воюющих сторон использовала его как прикрытие. Пожалуй, только Вернон Линч мог бы справиться с ними. У Гомера все помыслы были заняты Кенди.

На пирсе Рея Кендела они теперь вечерами сидели рядом, правда, недолго из-за наступивших холодов. Сидели прислонившись к стойке пирса в самом его конце, где Рей часто видел Кенди с Уолли, в точно такой же позе. Только спина у Уолли была прямая, как будто уже тогда он чувствовал ремень, которым будет пристегнут к креслу пилота.

Рей понимал, почему их любовь так безрадостна, и жалел их. Он-то знал, каким счастьем может одарить человека любовь. Конечно, все дело в Олив, он и сам относится к ней с особым почтением. Именно из-за нее их любовь как бы одета в траур.

– Вам бы надо отсюда уехать, – сказал им Рей. Но произнес эти слова вполголоса, да и окно было закрыто.

Гомер боялся давить на Кенди – она может отказаться от него и ребенка. Он знал, Кенди не хочет сыпать соль на рану Олив. Но и второй аборт – хорошего мало. Она бы вышла за него замуж, родила ребенка, если бы можно было скрыть от Олив беременность. Кенди не стыдилась ни своих чувств к Гомеру, ни беременности. Ее мучило одно – Олив будет презирать ее за непостоянство. Ее вера в то, что Уолли жив, оказалась не столь прочной, как вера Олив. Довольно частая ситуация – мать единственного сына и его возлюбленная нередко соревнуются в любви к нему.

Но вот сам себе Гомер удивлялся. Он любил Кенди, страстно желал ее. И неожиданно для себя обнаружил, что хочет от нее ребенка.

Они были еще одной парой, попавшей в западню. Жили иллюзиями, которые заменяют жизнь.

– Кончим собирать яблоки, – сказал Гомер Кенди, – и поедем в Сент-Облако. Скажу Олив, что там я сейчас нужнее. Это правда. Из-за войны до них никому нет дела. Отцу ты объяснишь, что это еще одна повинность военного времени, он поймет. Наш долг быть сейчас там, где труднее.

– Ты правда хочешь, чтобы я родила ребенка? – спросила Кенди.

– Я хочу, чтобы у нас родился наш ребенок, – сказал Гомер. – А когда он родится и вы оба оправитесь, мы вернемся. Скажем твоему отцу и Олив, что полюбили друг друга и поженились.

– И зачали ребенка здесь, еще до отъезда?

Гомер, который любил смотреть на яркие и холодные – настоящие звезды ночного мэнского неба, вдруг отчетливо различил очертания будущего.

– Мы скажем, что усыновили ребенка, – сказал он. Поняли, что это еще один долг – перед Сент-Облаком. Я и правда сознаю себя должником.

– Усыновили своего ребенка? Значит, наш ребенок будет думать, что он сирота?

– Конечно, нет. Он ведь наш. И он будет знать, что наш Мы просто скажем, что усыновили. Ненадолго. Ради Олив.

– Но ведь это обман.

– Точно, – кивнул Гомер. – Вынужденный и ненадолго.

– Но может ведь так случиться, что не надо будет говорить про усыновление? Вдруг можно будет сказать правду?

– Вполне может быть, – согласился он. «Вся жизнь – ожидание и надежды», – подумал он и уткнулся носом в волосы Кенди.

– Если у Олив хватит сил принять все, происшедшее с нами и с Уолли, тогда нам не придется лгать про ребенка, правда?

– Правда, – ответил Гомер.

Чего это люди так болезненно относятся к тому, что приходится иногда лгать, подумал Гомер и крепко прижал к себе плачущую Кенди. Верно ли, что Уилбур Кедр не помнит мать Гомера? Верно ли, что сестры Эдна и Анджела ничего о ней не знают? Может, это и верно, но даже если они солгали ему, он никогда их не попрекнет. Ведь это ложь во спасение. Они защищали его. Что, если его мать – гнусное чудовище? Конечно, этого лучше не знать. Сироте нужна не всякая правда.

Узнай Гомер, что Уолли погиб страшной смертью, что его пытали, сожгли заживо или растерзали дикие звери, он никому бы этого не сказал. Будь Гомер доморощенный историк, он, так же как любитель сочинять Уилбур Кедр, придумывал бы к печальным историям счастливые концы. Гомер, который всегда подчеркивал, что врач не он, а д-р Кедр, сам был врачом до мозга костей, но пока еще об этом не подозревал.

• Предыдущая
• 103/151
• Следующая