Правила Дома сидра - Irving John - Страница 88
- Предыдущая
- 88/151
- Следующая
И он повез Дебру в парк Кейп-Кеннета. Залитое лунным светом, всеми забытое чертово колесо выглядело чем-то средним между лесами стартовой площадки первого космического корабля и остовом доисторического животного. Гомер стал рассказывать ей историю про Роза с его ножом, но быстро понял, что Дебра в дурном настроении, нечего и бисер метать. Она хотела смотреть фильм с участием Фреда Астера. И они поехали наудачу в Кейп-Кеннет, но автомобильная киноплощадка на зиму была закрыта. У обоих в памяти прокручивалась лента начинавшегося романа, но было это не с ними и не прошлым летом, а лет сто назад.
– Не понимаю, как можно не любить танцы, – сказала Дебра.
– Я тоже не понимаю, – ответил Гомер.
Когда он подвез Дебру к зимнему жилищу семейства Петтигрю, было еще не поздно. Свирепые псы, его летние знакомые, бросились им навстречу. К зиме они обросли густой шерстью, морды от разгоряченного дыхания посеребрил иней.
Третьего дня они обсуждали, не поехать ли на дачу Дебры, что на Питьевом озере, устроить маленький пикник; конечно, в доме холодно и придется сидеть в потемках, не то кто-нибудь сообщит в полицию, что в дом залезли. И все-таки было заманчиво провести вечер без посторонних глаз. (Только зачем? Дебра Петтигрю недоступна, имей она даже три матки.) Но в этот тоскливый вечер (тут еще эти псы, чье дыхание кристаллизовалось на левом ветровом стекле) о пикнике не могло быть и речи.
– А завтра что будем делать? – спросила, вздохнув, Дебра. Гомер наблюдал, как пес пытается отгрызть наружное зеркало.
– Я хотел в субботу позвонить Кенди. Она сегодня приехала из Кэмдена, – сказал Гомер. – Мы с ней всю осень не виделись. Уолли попросил меня развлечь ее, свозить куда-нибудь.
– Ты с ней проведешь вечер без Уолли? – спросила Дебра.
– Точно, – кивнул Гомер.
Фургон был такой тупорылый, что псы доставали до ветрового стекла, не прыгая на капот. Один подцепил когтями «дворник» и со щелком согнул его, вряд ли он сможет теперь чистить стекло.
– Значит, ты проведешь с ней вечер наедине?
– Скорей всего, вместе с ее отцом. – Понятно, – сказала Дебра, выходя из машины. Какую-то долю секунды она помедлила, пес с мордой добермана воспользовался этим, и в мгновение ока его передние лапы оказались в кабине, мощная грудь навалилась на сиденье, а опушенная инеем морда выросла, распустив слюни над рукояткой переключения скоростей. Но Дебра успела крепко схватить его за ухо и выволокла взвизгивающего пса из машины.
– Пока, – сказал Гомер, после того как захлопнулась дверца, и стер с набалдашника сразу же замерзшую собачью слюну.
Он дважды проехал мимо дома Кендела – никаких признаков, что Кенди дома. В пятницу она возвращалась домой поездом; в воскресение вечером Рей отвозил ее в школу на машине. «Завтра утром позвоню ей», – твердо решил Гомер.
Кенди сказала, что хочет посмотреть фильм с Фредом Астером. Гомер не возражал.
– Я тоже давно хочу посмотреть этот фильм, – сказал он. В конце концов, до Бата ехать не больше часа. Проезжая в Бате по мосту через реку Кеннебек, они увидели
несколько больших кораблей. Одни были на плаву, другие пришвартованы в сухих доках. Верфи Бата тянулись вдоль всего берега, даже в воскресение оттуда доносился стук молотков и лязг металла. В кинотеатр приехали слишком рано и стали искать итальянский ресторанчик, о котором говорил Рей. Если только он еще существует. Реймонд годами не бывал в Бате.
В 194…-м, особенно для приезжего, главным мотивом города были верфи, корабли и мост через Кеннебек. Бат был промышленный город, и Мелони предстояло очень скоро это узнать.
Мелони нашла работу на верфи, в цехе, выпускающем ходовые Части. Конвейер, куда ее поставили, находился на втором этаже, на нем работали только женщины и мужчины-инвалиды. Ходовая часть, высасывающая первые месяцы все силы Мелони, была половинкой подшипника, похожей на разрезанный пополам окорок. Где собирали вторые половинки, она понятия не имела. Деталь, в которой было шесть круглых углублений, подъезжала на широкой ленте конвейера, задерживалась ровно на сорок пять секунд и ехала дальше, уступив место следующей. В углублениях стояло густое машинное масло глубиной до третьей фаланги указательного пальца. Рабочие на конвейере брали чистой рукой стальной шарик и опускали каждый в свое гнездо. Шарики были размером чуть больше горошины, им полагалось быть без изъянов – трещин, зазубрин или налипших металлических стружек. На каждые две сотни хороших приходился один бракованный, в конце смены женщины сдавали их мастеру. И если работнице за день не попалось ни одного негодного, мастер делал ей выговор.
За конвейером одни сидели, другие стояли, кому как нравилось.
Мелони в течение дня несколько раз меняла положение. Если сидеть, лента двигалась чересчур высоко, если стоять – слишком низко. В том и другом случае спина скоро начинала болеть, правда, в разных местах. Мелони не только не знала, кто и где собирает вторую половину детали, она понятия не имела, для чего эта штуковина нужна. И меньше всего этим интересовалась. Через две недели у нее наладился четкий рабочий ритм: двадцать шесть, двадцать восемь секунд – отправить шарики в гнезда, десять секунд, не больше, набрать новую порцию безупречных шариков. Сидя, она держала шарики в ложбинке между сдвинутыми ногами; стоя – в пепельнице (Мелони не курила); шарики иногда падали на пол, но у нее всегда был запас.
Между рабочими циклами был промежуток, двенадцать – четырнадцать секунд; в эти секунды она смотрела налево, направо, закрывала глаза и считала до трех, иногда до пяти. Мелони заметила, что существуют два способа работы за конвейером. Одни работницы, закончив цикл, тут же набирали новые шарики; другие ждали, когда подъедет очередная деталь, и только тогда за ними тянулись. Мелони видела недостатки обоих способов.
– Одни сначала выбирают, потом собирают, – сказала Мелони женщина слева, – другие то и то делают одновременно.
– А я чередую одно с другим, – сказала Мелони.
– Каким-то одним способом легче работать, подруга, – посоветовала соседка. Звали ее Дорис; у нее было трое детей, если глядеть на нее слева, она все еще казалась хорошенькой, но правую щеку украшала большая родинка, поросшая длинными волосами. Все двенадцать – четырнадцать секунд простоя Дорис курила.
Справа от Мелони работал мужчина в инвалидной коляске. Ему было труднее: уронив шарик, он не мог поднять его; шарики терялись в складках пледа, окутывавшего его ноги, попадали в механизм коляски; и когда он ехал пить кофе в обеденный перерыв, они негромко постукивали. Звали инвалида Уолтер.
«Чертовы шарики!» – восклицал он три-четыре раза в день.
Если кто-нибудь из рабочих заболевал, цепочку за конвейером выстраивали заново, и у Мелони появлялись другие соседи. Иногда это был слепой Трои. Он на ощупь определял пригодность подшипников и осторожно опускал их в густое невидимое масло. Трои был совсем немного старше Мелони, но уже работал на сборке несколько лет. Он потерял зрение на сварочных работах. И компания была обязана держать его на работе пожизненно.
– По крайней мере, работа мне гарантирована, – повторял он несколько раз на день.
Иногда соседкой Мелони была девушка ее лет по имени Лорна, худенькая, хорошенькая блондинка.
– Это еще не самая плохая работа, бывают хуже, – как-то сказала она Мелони.
– Например?
– Сосать член у бульдога.
– Не знаю, не пробовала. Но наверное, все бульдоги разные.
– А почему же все мужики одинаковые? – спросила Лорна.
И Мелони решила, что Лорна ей нравится. В семнадцать лет Лорна вышла замуж.
– Он был старше меня, – сказала она.
Семейная жизнь почему-то у них не заладилась. Муж работал механиком. Было ему двадцать один год.
– Он на мне женился, потому что я у него была первая, – объяснила Лорна.
Мелони поведала Лорне, что ее с любимым разлучила богатая Женщина. Хуже этого не бывает, согласилась Лорна.
– Я думаю, с ним случилось одно из двух. Или он с ней не спит, потому что она не хочет, и тогда он вспоминает, что потерял. Или он с ней спит – и тогда тем более вспоминает, – сказала Мелони.
- Предыдущая
- 88/151
- Следующая
