Правила Дома сидра - Irving John - Страница 95
- Предыдущая
- 95/151
- Следующая
– Две порции за мой счет, – сказал он; приемные родители вряд ли похвалили бы его за это.
– А ты, приятель, что-то неважно выглядишь, – сказала Мелони.
Она не хотела его обидеть: вид у Кудри Дея был и правда неважный: лицо серое, щупленький, почти не подрос. Но Кудри Дея прорвало; выплеснулась наконец вся обида.
– Мне дико не повезло! – крикнул он. – Как тут хорошо выглядеть! Меня вышвырнули на помойку. Гомер Бур выхватил у меня из-под носа родителей, которые предназначались мне!
Жевательная резинка была не для зубов Мелони. Она опустила ее в карман, хороший подарок Лорне. От сладкого у нее болели зубы, но она изредка баловала себя конфеткой, наверное, хотела себя помучить. Мелони сунула карамельку в рот и от мороженого не отказалась, такого вкусного она еще не едала.
Чтобы показать, как ему все здесь ненавистно, Кудри Дей побрызгал пол клубничным сиропом, предварительно убедившись, что кроме Мелони, его протеста никто не видит. Как бы проверил действует ли шприц, перед тем как облить мороженое сиропом.
– От сиропа заводятся муравьи, – мстительно сказал он, но Мелони засомневалась, заведутся ли они в ноябре. – Они мне всегда говорят, – шепотом продолжал Кудри, – «Не капай сироп, от него заводятся муравьи». Хорошо бы они все здесь съели, – прибавил он и брызнул сиропом на пол еще несколько раз.
– Ты все еще злишься на Гомера? – не без тайной мысли спросила его Мелони.
И объяснила Кудри Дею: если спрашивать у всех про «Океанские дали», в конце концов можно его найти. Но Кудри Дей никогда не задумывался, что скажет Гомеру, если случайно встретит его; да, он кипел негодованием, но характер у него был не мстительный. Ему вдруг вспомнилась агрессивность Мелони, и он с подозрением спросил:
– А тебе зачем Гомер?
– Зачем? – кротко улыбнувшись, переспросила Мелони, по ней было видно, что она и сама этого не знала. – А ты зачем хочешь его увидеть? – вопросом на вопрос ответила она.
– Ну, я… – начал сбивчиво объяснять Кудри Дей, – я просто хотел ему сказать, как плохо он поступил. Уехал и бросил меня. Оставил на растерзание. Ведь это я должен был уехать в той белой машине.
Говоря это, Кудри Дей вдруг ясно осознал, что он просто очень-очень хочет видеть Гомера. Дружить с ним, что-то вместе делать. Он всегда восхищался Гомером. Да, он обиделся тогда, что Гомер бросил их, но зла на Гомера не затаил. И он неожиданно заплакал. Мелони взяла салфетку, которая полагалась к мороженому, и вытерла Кудри Дею слезы.
– Не плачь, я тебя понимаю, – тихо сказала она. – Знаю, что ты чувствуешь. Меня ведь тоже бросили. Понимаешь, я скучаю о нем. И просто хочу его видеть.
Приемный отец Кудри Дея мистер Ринфрет, продававший в дальнем конце аптеки более серьезный товар, услыхал всхлипывания и поспешил сыну на помощь.
– Я из Сент-Облака, – объяснила ему Мелони. – Мы все очень привязаны друг к другу. И когда встретимся, никак не можем успокоиться. – Она по-матерински, может, немного неуклюже, обняла Кудри Дея, и мистер Ринфрет вернулся за свой прилавок.
– Запомни, Кудри, – шептала Мелони, ласково его поглаживая, как будто рассказывала ему вечернюю сказку, – «Океанские дали». Спрашивай у всех про «Океанские дали».
Кудри Дей наконец успокоился, и она оставила ему адрес Лорны.
На пути в Бат Мелони уже думала о работе, конечно, ее возьмут на верфи, из-за войны начальство в цехе наверняка сменилось, и можно рассчитывать на что-то более интересное, чем эти шарики. Вынула из кармана пальто миссис Гроган подарок Лорны; ей еще не пришлось им воспользоваться, но сколько ночей присутствие в кармане увесистой варежки помогло ей спать спокойно. «Нет, этот год не совсем потерян, – думала она, больно ударяя себя варежкой по ладони. – Теперь уже четверо ищут тебя, Солнышко».
Оставаясь все еще в Техасе, Уолли был переведен на новое место, в летную школу в Люббоке (казарма 12, эскадрилья 3), где ему предстояло провести ноябрь и большую часть декабря. На Рождество командование обещало отпустить его домой в отпуск.
«Скоро припаду к лону семейного очага», – писал он Кенди, Гомеру, Олив и даже Рею, который в порыве патриотических чувств пошел работать механиком в подразделение, обслуживающее морскую базу в Киттерне. Рей теперь делал торпеды. Чтобы не погибли омары в садке, нанимал в помощники школьников. А к Олив в «Океанские дали» приезжал работать по субботам и воскресениям. И с энтузиазмом показывал Гомеру с Олив на кухонном столе, как работает гироскоп.
– Чтобы понять механизм торпеды, – объяснял он, – необходимо уяснить себе, как действует волчок.
Гомер слушал с интересом, Олив – подобострастно: она верила, если Рей перестанет следить за ее машинами, яблок у нее в садах не будет.
У Кенди почти все время было плохое настроение; подчинение всего и вся войне угнетало ее; тем не менее она вызвалась помогать сестрам в кейп-кеннстской больнице и проводила там Многие часы. Учиться в школе, считала она, в такое время – непозволительная роскошь, и убедила Гомера присоединиться к ней. Гомер с его опытом для больницы – находка.
– Точно, – согласился Гомер.
И хотя он вернулся в медицину не по своей воле и на птичьих правах, он скоро почувствовал, как ему в больнице легко. Конечно ему приходилось сдерживать себя, не соваться со своими советами и изображать новичка в деле, которое знал, к своему прискорбию чуть не с пеленок. Одно было неприятно, сестры задирали нос перед санитарами, врачи – перед теми и другими, а особенно высокомерно себя вели с больными.
Кенди и Гомеру запрещалось делать инъекции и давать лекарства, но и других обязанностей было по горло. Они стелили постели, выносили утки, помогали мыть больных, выполняли сотни поручений, которые создают особую больничную суету, проявляющуюся на слух в нескончаемом шарканье ног по коридорам. Сначала их отправили помогать в родильное отделение. Гомера поразило, насколько лучше принимались роды в приютской больнице. Д-р Кедр дал бы сто очков вперед любому акушеру кейп-кеннетской больницы, да и Гомер мог бы кое-чему поучить здешних сестер. Сколько раз Кедр отчитывал его за то, что он давал пациенткам слишком большую дозу эфира. А что бы он сказал, увидев, какой щедрой рукой дают его здесь? В Сент-Облаке многие роженицы разговаривали под наркозом со старым доктором. Здесь же в послеоперационной палате больные с трудом отходили от наркоза, вид у них был оглушенный, из груди вырывались хрипы, руки безжизненно свисали, мышцы лица так расслаблялись, что веки полностью не прикрывали глаз.
Особенно тяжело было смотреть на детей.
Неужели анестезиологам здесь неизвестно, думал Гомер, что, давая эфир, надо учитывать вес пациента?
Однажды они с Кенди дежурили у кровати мальчика, приходящего в себя после удаления миндалин. Эта работа считалась по плечу помощнику сестры. После такой операции пациент, особенно ребенок, чувствует боль, тошноту, страх. Если давать меньше наркоза, можно совсем избежать рвоты, объяснил Гомер Кенди. В палате с ними была медсестра, которая им очень нравилась, – молодая, простоватой внешности девушка приблизительно одних с ними лет. Звали ее Каролина, она была добра к больным и с врачами не лебезила.
– Ты, Гомер, я вижу, кое-что про эфир знаешь, – сказала она.
– По-моему, здесь его дают слишком много, – промямлил в ответ Гомер.
– В больницах не все так прекрасно, как многим представляется, – сказала Каролина. – И врачи далеки от совершенства, хотя мнят себя гениями.
– Точно, – кивнул Гомер.
У пятилетнего мальчугана, когда он очнулся, сильно болело горло. Ему не успели дать мороженого, чтобы подавить рвотный рефлекс, и его начало рвать.
– Надо теперь следить, чтобы рвотные массы не попали в дыхательное горло ребенка, – продолжал объяснять Гомер.
– У тебя что, Гомер, отец был врач? – спросила Каролина.
– Не совсем, – замялся Гомер.
И сестра Каролина познакомила его с молодым врачом д-ром Харлоу, отращивающим челку в борьбе с белесым вихром, который торчал над его узеньким лбом. Эта челка торчала как козырек, и он, казалось, настороженно поглядывает из-под нее.
- Предыдущая
- 95/151
- Следующая
