Безутешные - Исигуро Кадзуо - Страница 11

• Предыдущая
• 11/123
• Следующая

Говоря это, Софи обнимала Бориса, но потом вдруг выпустила, повернулась и пошла дальше. Внезапность ее поступка захватила меня врасплох: ее слова постепенно меня убаюкивали – и я на мгновение даже смежил веки. Борис тоже, казалось, был озадачен, и пока я брал его за руку, Софи вновь от нас удалилась.

Я старался, чтобы она не ушла слишком далеко, но заслышал позади чьи-то шаги и, не утерпев, оглянулся. Прохожий как раз вступил в круг света, отбрасываемого фонарем, и я увидел знакомое лицо. Звали его Джеффри Сондерс, мы с ним вместе учились в школе в Англии. С той поры мы не встречались, и меня поразило, как сильно он состарился. И скудное освещение, и холодная морось, конечно, играли роль, но все равно его потрепанный вид поражал. Плащ на нем словно потерял способность застегиваться – и он на ходу придерживал его у воротника. Мне не очень-то хотелось с ним здороваться, но стоило нам с Борисом двинуться вперед, как Джеффри Сондерс с нами поравнялся.

– Привет, старик, – заговорил он. – Так и думал, что это ты. Ну и поганый же вечерок выдался.

– Да, хуже некуда, – отозвался я. – А поначалу было даже приятно.

Переулок вывел нас на темную заброшенную дорогу. Дул сильный ветер; город, казалось, был неблизко.

– Твой мальчик? – спросил Джеффри Сондерс, кивнув в сторону Бориса. И, прежде чем я успел ответить, продолжал: – Хороший мальчик. Отменно удался. Выглядит неглупым. Сам я так и не женился. Всегда считал, что женюсь, но время ушло – и теперь, наверное, уже не женюсь. Откровенно говоря, пришлось хлебнуть всякого. Но я не хочу тебя утомлять рассказом о своих неудачах. Кое-что за эти годы происходило и хорошего. Все же. Отменная удача. Хороший мальчик.

Джеффри Сондерс подался вперед и поприветствовал Бориса. Борис, не то расстроенный, не то занятый своими мыслями, не ответил.

Дорога вела теперь вниз по склону. Пока мы пробирались сквозь темноту, я припомнил, что в школе среди сверстников Джеффри Сондерс слыл первым, делая успехи и в учебе, и на спортплощадке. Его неизменно ставили нам в пример, желая пожурить нас за недостаток старательности, и все были согласны, что со временем он сделается школьным старостой. В старосты он не попал, как мне вспомнилось, из-за какой-то неприятности, которая вынудила его внезапно покинуть школу на пятом году обучения.

– О твоем приезде я прочитал в газетах, – говорил мне Сондерс. – И ждал от тебя весточки. Думал, сообщишь, когда ко мне заскочишь. Купил в булочной пирожные, чтобы было что предложить к чаю. У меня в берлоге, конечно, довольно мрачно: я ведь холостяк и все такое, однако порой все еще жду гостей и, пожалуй, вполне способен неплохо их принять. И вот, едва услышал о твоем приезде, тут же помчался в булочную и купил набор пирожных к чаю. Это было позавчера. Вчера они вроде бы выглядели еще совсем прилично, хотя глазурь немного и затвердела. Но сегодня, поскольку ты все еще не появился, я их выбросил. Наверное, из гордости. То есть я имел в виду, что ты так преуспел в жизни, и мне не хотелось, чтобы ты ушел под впечатлением от моего жалкого существования в тесных нанятых комнатушках, где посетителю нечего предложить, кроме черствых пирожных. Поэтому я снова направился в булочную и купил свежих. И немного прибрал комнату. Но ты так и не объявился. Что ж, винить тебя я не могу. Послушай, – он снова наклонился и всмотрелся в Бориса, – ты как там, в порядке? Дышишь тяжело – похоже, совсем выдохся.

Борис, снова насторожившись, сделал вид, что не слышит.

– Замедлим шаг ради маленького копуши, – проговорил Джеффри Сондерс. – Просто одно время мне немного не повезло в любви. Многие в городе считают меня гомосексуалистом. Оттого, что снимаю комнату в одиночку. Сначала я возмущался, а теперь мне все равно. Ладно, меня принимают за гомосексуалиста. Ну и что? Когда надо, мои потребности удовлетворяют женщины. За плату. Вполне меня устраивает – и я бы сказал, некоторые из них очень достойные особы. И все же, какое-то время спустя, ты начинаешь их презирать, а они – тебя. Тут ничего не поделаешь. Я знаю большинство шлюх в городе. Это не значит, что я со всеми ними спал. Ни в коем случае! Но они знают меня, а я знаю их. Многие кивают при встрече. Ты, возможно, думаешь, что я влачу жалкое существование. Совсем нет. Все дело в том, как смотреть на вещи. Иногда ко мне приходят друзья. Я вполне способен угостить их чашечкой чая. У меня это неплохо получается – и они потом часто говорят, что остались очень довольны тем, что ко мне заскочили.

Дорога круто спускалась вниз, но потом выровнялась – и мы очутились посреди заброшенной фермы. Со всех сторон нас окружали высившиеся в лунном свете темные очертания амбаров и надворных построек. Софи продолжала идти впереди, однако теперь нас разделяло приличное расстояние, и я улавливал абрис ее фигуры только когда он исчезал за углом какого-нибудь сломанного строения.

К счастью, Джеффри Сондерс, по-видимому, отлично знал дорогу и прокладывал путь не задумываясь. Я следовал почти вплотную за ним – и тут меня посетило одно воспоминание из наших школьных дней: мне припомнились холодное зимнее утро в Англии, хмурое небо и замерзшая земля. Мне было не то четырнадцать, не то пятнадцать лет; мы стояли с Джеффри Сондерсом возле паба где-то в Вустершире, в глубине сельской местности. Нам двоим поручили помогать участникам загородного пробега; наша задача сводилась к тому, чтобы просто указать бегунам, появлявшимся из тумана, в какую сторону свернуть через близлежащее поле. В то утро я был чем-то необычайно расстроен – и минут через пятнадцать, на протяжении которых мы оба молча вглядывались в туман, не сумев побороть себя, я вдруг залился слезами. В то время я еще не очень хорошо знал Джеффри Сондерса, хотя, как и все окружающие, старался произвести на него выгодное впечатление. Поэтому я был совершенно подавлен – и когда наконец мне удалось совладать с собой, у меня было такое чувство, что Джеффри проникся ко мне крайним презрением и даже не желает со мной общаться. Но вот он заговорил – сначала глядя в сторону, а потом повернувшись ко мне. Сейчас уже забылись слова, сказанные им в то туманное утро, но их воздействие память моя удержала прочно. Прежде всего, даже проникнутый жалостью к себе, я не мог не ощутить щедрого великодушия Джеффри – и меня охватила глубокая к нему благодарность. А далее, именно в тот момент я впервые увидел – и холодок пробежал у меня по спине – школьного кумира с другой стороны, и из-за этого он не сможет оправдать возлагаемые на него ожидания. Теперь, когда мы с ним пробирались бок о бок сквозь темноту, я еще раз попытался припомнить произнесенные им в то утро слова, но ничего из этого не вышло.

Дорога выровнялась, и Борис как будто восстановил дыхание: он снова принялся что-то шептать себе под нос. Вероятно, ободренный тем, что мы почти у цели, он собрался с силами, пнул лежавший на пути камешек и по-прежнему громко выкрикнул: «Номер Девять!» Камешек подскочил в воздух и где-то во тьме плюхнулся в воду.

– Вот так уже лучше, – обратился к Борису Джеффри Сондерс. – Это твоя позиция? Номер Девять?

Поскольку Борис промолчал, я поторопился ответить:

– Нет, это просто его любимый футболист.

– Да? Я часто смотрю футбол. По телевизору, конечно. – Он опять наклонился к Борису: – В какой команде он девятый?

– О, это просто его любимый игрок.

– Что до центральных нападающих, – продолжал Джеффри Сондерс, – то мне нравится голландец, который играет за Милан. Вот это да.

Я собирался подробнее объяснить, в чем суть дела с Номером Девять, но тут мы остановились. Теперь мы оказались на краю обширного, заросшего травой поля. Величину его я не мог определить, однако догадывался, что оно простирается далеко за пределы, освещенные луной. Резкий порыв ветра пронесся над травой и умчался во тьму.

– Кажется, мы заблудились, – обратился я к Джеффри Сондерсу. – Ты знаешь, как отсюда выбраться?

– Ну да. Я и живу недалеко. К сожалению, не могу сейчас вас к себе пригласить: страшно устал и должен выспаться. Но завтра буду рад вас видеть. Скажем, в любое время после девяти.

• Предыдущая
• 11/123
• Следующая