Англичанин с женой и ребенком - Искандер Фазиль Абдулович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая

— Старинный работ, великий работ, — сказал он удовлетворенно и вложил тесак в ножны.

— Яичная кладка, — пояснил я небрежно, сразу же исчерпав все свои познания по этому поводу.

Англичанин радостно закивал. Разумеется, я не был уверен, что здесь именно яичная кладка, но я знал, что в таких случаях принято так говорить, и, видно, попал в точку.

Мальчик что-то стал канючить, и по тону его я понял, что он просится в воду. Наконец англичанин разрешил ему, и мальчик как сидел, свесив ноги за борт, так и плюхнулся в море.

Англичанин порылся в своей неисчерпаемой сумке и вынул оттуда ржавый железный ящичек. Было похоже, что он его когда-то нашел на морском дне. Ящичек напоминал небольшую адскую машину времен первой мировой войны.

Англичанин мне объяснил, что это фотоаппарат для подводных съемок. Я вежливо кивнул, после чего он попросил меня сфотографировать его под водой. Я ему дал знать, что у меня нет никакого опыта подводных съемок. О том, что я и на суше никогда не фотографировал, я ему не стал говорить.

Англичанин махнул рукой и показал, что надо делать. Он отвинтил несколько колпачков от железного ящичка и показал мне на кнопку, которую надо нажимать, как только он, англичанин, появится на экранце видоискателя, что ли. Как только он появится — ни раньше, ни позже.

Я надел его маску, чтобы лучше было видно под водой, и спустился за борт. Англичанин подал мне свой аппарат. Я осторожно поставил его на грудь и, придерживая его правой рукой, немного отошел от лодки. Только теперь я почувствовал, насколько это неудобное занятие. Аппарат был довольно увесистым, и я не представлял, как я его буду наводить на ныряющего англичанина и гнаться за ним под водой.

Англичанин спрыгнул за борт и стал подплывать ко мне, знаками показывая, чтобы я нырял, как только он уйдет под воду. Я приготовился. Как только он открыл рот, чтобы набрать воздуху, я нырнул к нему навстречу. Хотя тело мое род тяжестью аппарата охотно погружалось в воду, я понял, что управлять им с перемещенным центром тяжести, да еще одной рукой, мне не под силу.

Все же несколько раз мы пытались с ним встретиться под водой. Но он уходил из поля моего зрения прежде, чем я успевал поднести к глазам этот проклятый аппарат, тяжелый, как утюг.

Один раз мы довольно близко сошлись под водой, и он даже успел мне сделать руками некий поощрительный знак, как бы означавший:

— Плыви ко мне, рыбка.

Я сделал еще один рывок к нему навстречу, но как только приспособил аппарат к глазам, почувствовал, что еще одно мгновенье, и снимок мой можно будет считать посмертным или даже потусторонним.

Я рванулся вверх, едва подавив искушение бросить аппарат. Через несколько секунд после того, как я вынырнул и все еще никак не мог отдышаться, на воде появился неутомимый англичанин.

Отфыркиваясь, он сделал удивленную гримасу, теперь означавшую:

— Почему ко мне рыбка не приплыла?

У меня появилось неудержимое желание швырнуть этот аппарат в его голову, хотя бы для того, чтобы убедиться, насколько хорошо защищает ее этот рыцарский шлем.

Разумеется, я сдержал себя и только ограничился тем, что мысленно скинул с его головы золотистый, под цвет волос, великолепный рыцарский шлем. Во всяком случае, больше он мне не мерещился.

Я решил умереть, но добиться успеха. Я все-таки не забывал, что сверху за нами следит жена англичанина, а главное, я помнил его несправедливый упрек насчет спорта.

После моего первого неудачного ныряния у меня было мелькнула мысль тихо влезть в лодку и уже на обратном пути незаметно рассеять его спортивные впечатления дружеским рассказом о том, какой труднейший мяч взял когда-то Анзор.

Но теперь после его дважды повторенного жеста ("Плыви ко мне, рыбка!" и "Почему рыбка не приплыла?") я не мог перевести наш спор в область школьных воспоминаний.

Как только я твердо решил, что без подводного снимка английского социолога я сегодня не выйду из воды, мне в голову пришла довольно здравая мысль. Я решил не нырять ему навстречу с аппаратом, как он мне предлагал, а просто вертикально погружаться в воду, постепенно выдыхая воздух. Тут аппарат не только не мешал, а, наоборот, облегчал погружение. Я даже удивился, как ему самому такая простая мысль не пришла в голову. Во всяком случае, он сразу же со мной согласился.

Я набрал воздуху и стал погружаться в воду, постепенно выдыхая и стараясь не шевелиться. Теперь руки мои были заняты только аппаратом и я не тратил силы на ныряние. Через несколько секунд я заметил впереди себя в зеленой толще воды серебристую туманность. Стараясь не перевернуться, я осторожно поднес к глазам аппарат и, поймав на экранце эту туманность, стал держать ее на прицеле. Через несколько мгновений из серебристых пузырьков туманности показалось лицо англичанина. Секунду он прямо смотрел на меня выпуклыми глазами Посейдона. Я успел нажать кнопку. Через миг экранец опустел, и я вынырнул.

Мы почти одновременно вынырнули. Отдышавшись, англичанин взглянул на меня и, видимо почувствовав удачу, спросил:

— Хорошо?

— Ол райт, — сказал я бодро.

После этого мы еще несколько раз ныряли, и почти каждый раз мне удавалось заснять его. В последний раз, когда он проныривал надо мной, распластав руки, мне удалось заснять его в позе, напоминающей парящего орла.

Наконец мы влезли в лодку. Англичанин затащил своего сына. Мальчик, хотя и слегка посинел от холода, все еще не хотел вылезать. Я до того устал, что еле вскарабкался на лодку. Все-таки я был доволен, что справился с этим делом и в какой-то мере защитил наш спортивный престиж. Я даже решил, что, пожалуй, можно и не рассказывать англичанину, какой красивый мяч взял когда-то Анзор.

Жена англичанина протерла сына полотенцем и, укутав его этим же полотенцем, посадила рядом с собой. Другое полотенце она протянула мужу. Он предложил его мне, но я отказался. Англичанин тщательно и добросовестно протер себя полотенцем, как хорошо поработавшую, принадлежащую ему машину. Полотенце было мохнатым, узорчатым и ярким. Может быть, поэтому, чтобы красота полотенца не пропадала даром, он подпоясался им и стал складывать в сумку свое снаряжение аквалангиста.

Я заметил, что мальчик, все еще сидевший рядом с матерью на корме, украдкой посматривает на свою рану и слегка морщится.

— Что у него с ногой? — спросил я у матери.

— Не знаем, чесал, чесал, — проговорила она и, наклонившись к мальчику, выпростала ему ногу из полотенца.

— Надо показать доктору, — сказал я.

— Да, приедем — покажем, — согласилась она.

— Давайте покажем сейчас, — сказал я и кивнул в сторону санатория.

Жена англичанина поговорила с мужем, после чего он спросил у меня осторожно:

— Сколько деньги?

— Деньги не надо, — сказал я, обернувшись к нему.

— Не надо — это хорошо, — заметил он, как мне показалось, не вполне уверенно. Он уложил в сумку свой акваланг и теперь, стянув ее сверху ремешком, застегивал.

Мы еще шли вдоль территории военного санатория. Здесь уже редко кто купался. Метрах в двадцати от берега за высокой оградой из проволочной сетки отдыхающие играли в волейбол. Я повернул лодку, и через пять минут она врезалась в береговой песок.

Англичанин помог мне вытащить лодку, я убрал весла и оделся. Мы договорились оставить жену у лодки, а сами втроем отправились к врачу. Я думал, что и он оденется, но он спокойно, взяв мальчика за руку, ждал, пока я оденусь. Мне хотелось сказать, чтобы и он оделся, но было как-то неудобно навязывать ему наш образ жизни или наши представления о приличии. Я знал, что, хотя санаторий расположен у самого берега, ходить здесь в таком виде не разрешается.

Я боялся, что по дороге нас задержит комендант или кто-нибудь из обслуживающего персонала. Пожалуй, даже было бы лучше, если б он был просто в плавках, а так могли подумать черт знает что, не зная, что он англичанин и мохнатое полотенце вокруг его бедер в какой-то мере может сойти за шотландскую юбку.

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая