Имя Зверя - Истерман Дэниел - Страница 23

• Предыдущая
• 23/95
• Следующая

Большую часть утра Майкл и Айше провели, слушая радио. Телевидение вообще не работало. Радиопередачи возобновились вскоре после девяти, начавшись длинной серией цитат из Корана. В половине одиннадцатого в эфир вышел главный шейх эль-Азхара Мухаммед Фадль Аллах Хасанайн с благочестивой проповедью, призывающей правоверных подчиняться тем, кого Аллах поставил над ними, наделив властью, и избегать любых форм гражданского неповиновения — зла, не меньшего, чем неверие. Затем последовали очередные выдержки из Корана, на этот раз оглашенные шейхом Абд эль-Рахманом Юсуфом Хамуда, популярным артистом Египта.

Ровно в одиннадцать часов ведущий представил «его превосходительство» Али Надима, главу совета революционного командования, избранного новым президентом. Надим был объявленным вне закона главарем экстремистской группировки, известной под названием Дифа эль-Наби, «Защита Пророка». Он говорил тихо и неторопливо, но в голосе его слышался плохо сдерживаемый триумф.

Группа офицеров-мусульман захватила командование над вооруженными силами. Начальники штаба были арестованы незадолго до рассвета и казнены по обвинению в государственной измене и делу Аллаха. Но по-настоящему они будут наказаны, бесстрастно произнес Надим, когда попадут в адский огонь.

Другие находились в тюрьме в ожидании суда. Военные и группы мусульманских активистов к этому времени захватили уже ключевые позиции по всей стране. Все порты и аэродромы закрыты, и телефонная связь с внешним миром временно отключена «с целью дать стране достаточно времени, чтобы приготовиться к отражению коварного нападения, которое в самом скором времени будет осуществлено империалистическими антиисламскими силами, сионистами и масонами».

Экс-президент Сабри был схвачен при попытке бежать из страны с миллионами долларов, украденными им у притесняемого и страдающего народа Египта. Сейчас он находился под домашним арестом и в должное время будет осужден и наказан за разнообразные преступления против ислама, египетского народа и человечности.

— Все это очень печально, — сказала Айше, услышав о Сабри. — Он был честным человеком. Он никогда ничего не крал.

Она рассказала Майклу, что неоднократно встречалась со свергнутым президентом, восхищалась им. Он изо всех сил старался сделать процветающей страну, погрязшую в нищете и постоянно сотрясаемую внутренними раздорами. Ее муж Рашид тоже восхищался Сабри, хотя и не во всем одобрял его политику. Однажды он сказал ей, что если когда-нибудь сам станет президентом, в его кабинете всегда найдется место для Аббаса Сабри. После исчезновения Рашида президент отправил Айше личное послание, выразив искреннее сочувствие и пообещав сделать все, что в его силах, чтобы освободить ее мужа.

Айше знала, что в действительности преступление Сабри заключалось лишь в активном противодействии наступлению фундаменталистов и их попыткам превратить Египет в теократическое государство. И она знала, что за это он окажется на виселице.

Надим обещал возмездие за грехи, совершенные против Аллаха и Его народа. Никто не будет забыт, всех призовут к ответу. Теперь все должны посоветоваться со своей совестью и решить, каким образом загладить былые грехи. Самое правильное для тех, кто боится, что поступал неправильно или совершал преступления, сказал Надим, будет предать себя в руки новообразованной религиозной полиции — «мухтасибина». С теми, кто раскаялся и стремится исправиться, государство готово поступить милосердно. «Руки Аллаха широко раскрыты, — сказал он, — чтобы обнять даже самых закоренелых грешников. Отдайте себя на Его милость. Не призывайте на свою голову Его гнев».

Дебютировав таким образом на политической сцене, Надим отправился исполнять то предназначение, которое, по его мнению, было возложено на него. Затем диктор зачитал новые выдержки из Корана, длинные медицинские суры, посвященные судьбе, ожидающей врагов Пророка, призывы к верующим обратить свою жизнь и свое имущество на служение Аллаху. Вскоре после двенадцати к микрофону подошел человек, представленный как глава религиозной полиции Египта. Его звали Абд эль-Карим Тауфик, он говорил ровным голосом, начисто лишенным каких бы то ни было эмоций. Это был голос хирурга, рассказывающего об ампутации, которую он собирается провести, знающего, что его аудиторию тошнит, но не обращающего на это внимания.

Он повторил слова Надима о выгодах для тех, кто не станет ждать, пока у дверей его дома окажется отряд «мухтасибина». Затем он приступил к чтению длинного списка врагов Аллаха, чья судьба заочно уже решена секретными религиозными трибуналами, созданными уже много лет назад. Эти обвиняемые будут арестованы, предстанут перед теми же самыми трибуналами — на сей раз открытыми — и понесут должное наказание. Хотя он не уточнял, что именно их ожидает, представить было нетрудно.

Майкл выключил радио, и комнату наполнила напряженная, вибрирующая тишина. Поднявшись, он подошел к окну. Улица была пустынна. Город замер, дрожа от страха и предчувствий. Майкл чувствовал, как вдоль улиц разливается осязаемая, нервная сила, скользящая по темным переулкам, мимо домов, за стенами которых, затаив дыхание, собрались все жители города, ожидая стука в дверь.

Он повернулся к Айше. В ее глазах стояли слезы. — Дорогая, — произнес Майкл, — я не могу подсказать тебе, что ты должна и чего не должна делать. Тебе решать, как поступать. Но я боюсь, что твоя жизнь может оказаться под угрозой. Твоего имени не было в списке, но это ничего не значит. Могу поспорить, что это не последний список. Вероятно, уже готовятся десятки других.

Он замолчал. Айше ничего не говорила, по-прежнему ошеломленная неожиданностью и масштабами случившегося. Многие, попавшие в список, были ее друзьями, людьми, которых она любила и уважала.

— Я должен сказать тебе кое-что, — продолжал Майкл. — Сегодня утром при встрече с Ронни я согласился кое-что сделать для него. Я пообещал съездить в Александрию, провести там одно расследование. Это могу выполнить только я. Но мне страшно. И еще страшнее оставлять тебя здесь одну.

— Тогда я поеду с тобой.

Майкл покачал головой:

— Нет, это было бы неразумно.

— Почему?

— Айше, этот вопрос обсуждению не подлежит.

Даже не проси.

— Потому что это опасно?

Майкл неохотно кивнул.

— Вдвоем мы будем подвергаться большей опасности, — сказал он. — И прежде всего ты.

— Почему тебе позволено рисковать, а мне нет?

Кто и когда это придумал? — Ее щеки покраснели от гнева; Майкл обращался с ней точно так же, как все мужчины с тех пор, как она появилась на свет. — Потому что ты мужчина, а я нет, да?

Ее гнев расстроил Майкла.

— Нет, — ответил он. — Я думал вовсе не об этом. Просто я профессионал. Меня научили, как обезопасить себя. А тебя — нет. Пол тут никакого значения не имеет. Если бы ты была мужчиной, я бы все равно не взял тебя. Но если бы ты была женщиной-агентом и мне была бы нужна помощь, я бы взял тебя без раздумий. Это опасное задание, и я не могу позволить себе брать на него человека, который может сделать ошибку, о котором я буду постоянно беспокоиться. Я... я не хочу, чтобы ты погибла, Айше.

— Тогда зачем тебе вообще ехать?

Майклу было непросто объяснить это. Но он постарался. Он рассказал Айше о взрывах, о поезде с куклами и книгами в бумажных обложках, залитыми кровью, о предателе в Воксхолл-Хаусе и неисчислимом вреде, который он может нанести.

— И не только в Лондоне, Айше, не только в Англии. Здесь тоже. Может быть, здесь даже больше, чем где-либо. Кем бы и чем бы ни был этот эль-Куртуби, я думаю, что он может оказаться бесконечно более опасным, чем любой из людей, стоящих за переворотом. Нам дали отсрочку, и мы должны ею воспользоваться. Никто не собирается посылать войска, чтобы навести здесь порядок. Эти люди не угрожают поставкам нефти на Запад; у них нет ядерного оружия. Все, что они собираются сделать, — убить многих египтян, а для многих других сделать жизнь невыносимой. Никто не намерен развязывать из-за этого войну.

• Предыдущая
• 23/95
• Следующая