Имя Зверя - Истерман Дэниел - Страница 34

• Предыдущая
• 34/95
• Следующая

В ответ Хайдари достал из кармана маленький блокнот, написал что-то на верхнем листке огрызком карандаша, оторвал его и вручил Майклу. На листке было написано имя и телефонный номер.

— Держите меня в курсе, — сказал он. — По этому номеру можно звонить в любое время суток. Назовите это имя, и вас соединят со мной или с кем-нибудь, кому я доверяю. Вы понимаете?

— И вы думаете, что я сделаю это для вас?

Мухтасиб покачал головой:

— Не для меня, мистер Хант. Для себя. Пойдемте, я задержал ваш поезд. Я посажу вас на него.

Майкл взял листок и положил его в карман, пообещав себе, что при следующей встрече с Хайдари будет вооружен.

Станция Рамзис походила на морг. С нее не отправлялся ни один поезд. Те, которые приходили, стояли на месте. Знакомый гул голосов и грохот поездов сменился напряженной и хрупкой тишиной. Билетные кассы закрылись до особого распоряжения. Повсюду были развешены рукописные объявления, извещавшие, что движение поездов прекращается на время чрезвычайного положения. Эти объявления были подписаны Абд эль-Каримом Тауфиком, государственным прокурором и начальником египетской религиозной полиции, — тем самым человеком, которого Майкл и Айше слышали по радио в первый день переворота. Приглушенные голоса отражались стенами и терялись в обширном, пустом здании вокзала.

Шеренга мухтасибов на платформе наблюдала за высадкой пассажиров из александрийского поезда. Он не останавливался ни в Танте, ни в Бенхе, как должен был по расписанию, а прибыл сразу в Каир.

Сойдя с поезда, Майкл ощутил страх, явно витающий на станции. Мухтасибы наблюдали за толпой с надменностью, порождаемой уверенностью в безнаказанности. Им было достаточно взглянуть на человека, и тот съеживался, отворачивал глаза и проходил мимо с опущенной головой, замирая от ужаса.

Пассажиры были свидетелями бойни, но никого не волновало, что они свободно выйдут в город. Это казалось опрометчивым, но Майкл, поразмыслив, понял. Это был отнюдь не опрометчивый шаг. В конце концов, в какой суд могли обратиться со своими свидетельствами эти служащие и крестьяне, владельцы магазинов и прачки? Пускай они все расскажут своим родственникам и соседям, своим товарищам по работе и нанимателям, своим клиентам и случайным знакомым. Они будут говорить, не промолчат. И через несколько дней Каир превратится в город страха.

Как и все остальные пассажиры, Майкл шел, опустив голову и устремив взгляд перед собой. Он увидел, как двоих людей вытащили из толпы, когда они уже подходили к выходу с платформы. Поиск виновных продолжался. Майкл знал, что подвергается опасности с того мгновения, как окажется в Каире. Предупреждение эль-Хайдари только подтверждало то, что он знал сам.

Повернув налево у кафетерия, он вышел со станции на площадь Рамзес и почувствовал, как будто на всем ходу врезался в стену. Ему пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Сочетание шума, света и бензиновых выхлопов застало его врасплох. На мгновение он перестал что-либо соображать.

Мимо прошла вереница изъеденных молью верблюдов с темно-красными полосками на боках — их вели на бойню. На дальней стороне площади группа заббалинов в грязных одеждах и соломенных шляпах сопровождала мулов, запряженных в тележки. Наполненные мусором, они направлялись к большому маклабу, свалке в трущобах Матарийи. Всего в нескольких дюймах от них проехал гудящий автобус.

Майкл решил пойти к Айше, но не сразу. Если кто-то дал знать Абу Мусе, его там наверняка поджидают. Шари-эль-Рувайи располагался к востоку от садов Азбакийи, между автобусной станцией и мечетью Эль-Ахмар.

Он пересек площадь и, по-видимому, не без помощи свыше оказался в относительной безопасности Шари-эль-Джумхурийи. Бедность была не единственной неизменной отличительной чертой Каира: интенсивность и безрассудство уличного движения были двумя другими неизменными. По Джумхурийе Майкл направился на юг, оставив за спиной шум пристанционного района. Чего-то здесь не хватало, чего-то обычного и знакомого, но он не мог определить, чего именно. Он шагал, осторожно заглядывая в витрины и зеркала припаркованных машин, — не следит ли за ним кто-нибудь. Никого. По крайней мере, он никого не заметил.

Азбакийя была первым по-настоящему европейским кварталом Каира, ее длинные улицы и нарядные площади строились в девятнадцатом веке, задолго до засилья кока-колы или пуританизма Мусульманского братства. Отель «Шеперд» сгорел в 1952 году, здание Оперы в 1971-м. Европейцы давно ухали отсюда, самые богатые жители переселились на запад, на Золотой Берег или в Замалик, на улицах царила атмосфера запустения и упадка. Неожиданно большое число лавок и контор было заколочено или заперто; на дверях висели маленькие рукописные объявления, извещавшие, что они временно закрыты.

Повсюду были развернуты огромные плакаты. Они были двух типов: убористый текст лозунгов, провозглашающий цели революции, или огромные фотографии исламских мыслителей и мучеников. Майкл узнавал самых выдающихся из их числа: Саид Кутб, фундаменталистский мыслитель, повешенный Насером; Хасан эль-Банна, основатель Мусульманского братства; Абуль аля-Маудуди, пакистанский идеолог; Абд эль-Салам Фарадж, стоявший за группой джихада, ответственной за убийство Садата; Халид эль-Исламбули, убийца.

Непосвященный мог бы удивиться, почему ни на одном плакате нет стихов из Корана. Разве священная книга не объявлена конституцией нового государства? Разве ее не цитируют ежедневно по радио, телевидению и в Революционном совете? Но плакаты рвались, плакаты выцветали, забрызгивались грязью и кое-чем похуже. Божественное Слово должно быть защищено от оскорблений.

На углу Наджиб-эль-Рихани Майкл нашел газетный киоск. Здесь продавалась «Эль-Ахрам», тоньше, чем обычно, с зияющими белыми пустотами там, где поработал цензор. Заголовок передовицы гласил: «Революционный совет объявляет чрезвычайное положение». Ниже был подзаголовок: «Шейхи Эль-Азхара выпустили совместную фатву в поддержку правительства». Ни в одной из статей Майкл не нашел того, чего бы он не знал сам и о чем бы не мог догадываться.

Он повернул налево, на Сур-эль-Азбакийю. Букинистические прилавки работали как обычно, но Майклу понадобилось всего несколько секунд, чтобы увидеть, что почти за каждым прилавком стоят новые люди. Все они носили короткую стрижку и бороду, как предписывала религия. По бокам в небрежных позах стояло по двое мухтасибов. Не было заметно, чтобы кто-нибудь покупал книги.

Майкл медленно шел мимо, разглядывая книги и брошюры. Названия были гнетуще знакомыми — почти все на религиозные темы.

Еще пять минуть ходьбы — и он оказался на углу Шари-эль-Рувайи. Он прошел по северной стороне улицы до маленького темного переулка почти напротив дома, в котором была квартира Айше. Взяв газету, зажатую под мышкой, Майкл остановился в холодной тени и начал читать. Каждый раз, опуская газету, чтобы перевернуть лист, он медленно оглядывал противоположную сторону улицы.

Невзирая на свое нетерпение увидеть Айше и растущее беспокойство за нее, он заставлял себя не двигаться с места. Понадобится несколько часов, чтобы наверняка убедиться, что никто не следит за домом. К концу первого часа Майкл сменил позицию, встав чуть дальше, и продолжил наблюдение.

Улицы были хорошо ему знакомы. Майкл помнил, как они гуляли здесь с Айше, когда вернулись из Англии.

От воспоминаний его оторвали сзывающие на полуденную молитву звуки адхана, несущиеся из громкоговорителя на ближайшей мечети. Майкл осторожно огляделся. Если за домом кто-то следит, позволит ли он благочестию отвлечь себя от выполнения долга?

На улицу из магазинов и гаражей, контор и мастерских повалил народ. Автобусы и автомобили останавливались посреди мостовой или отъезжали на обочину, их пассажиры присоединялись к толпе, собравшейся на улицу. В эти дни не было ничего необычного в том, что весь город замирал на время полуденной молитвы. Майкл осторожно вел наблюдение, продолжая скрываться в тени.

• Предыдущая
• 34/95
• Следующая