Вечный зов. Том I - Иванов Анатолий Степанович - Страница 87
- Предыдущая
- 87/167
- Следующая
— Уследишь за ним, держи карман… Он знаешь какой хитрющий, — почти враз сказали ребята.
Оставив трактор на дороге, Семён тоже побежал к вокзалу.
Но спешили они туда уже напрасно. К этому времени Андрейка был далеко. Лёжа на платформе между какими-то деревянными ящиками, он слушал звонкий стук колёс, смотрел на вечереющее небо и размышлял, скоро ли будет Новосибирск.
Вся сложность была в том, что Андрейка не знал, куда пойдёт этот состав из Новосибирска — в сторону фронта или дальше на восток. Спрашивать у кого-то в Шантаре поостерёгся. Но что не минует этого города, знал наверняка и поэтому не особенно волновался. Ему бы только добраться до Новосибирска, а там уж он найдёт именно тот состав, который отправится в сторону фронта. На этот счёт у него был не раз продуманный и поэтому абсолютно верный, как он считал, план. Только не проспать бы этот чёртов Новосибирск!
На ногах у него были добротные, почти новые сапоги, на голове — тёплая шапка, на плечах — суконная тужурка. Под головой лежал вещевой мешок, в котором находились три с половиной булки хлеба, кусок сала, несколько морковок, две луковицы, соль в тряпочке, спичечный коробок, ложка, кружка и котелок, с которым он не раз ходил на рыбалку. И ещё были кое-какие мелочи, необходимые в дороге. Собирался Андрейка долго и основательно, оделся тепло, понимая, что путь предстоит дальний, ночами уже холодно, может быть, даже зима застанет его в дороге. Но всё-таки больше полутора недель на дорогу не клал, а там, когда он явится в какую-нибудь воинскую часть, ему выдадут обмундирование и всё прочее, что положено бойцу Красной Армии.
План его состоял из трёх частей. Часть первая — добраться из Шантары до Новосибирска. Часть вторая — добраться из Новосибирска до Москвы. Выполнить эти две части — плёвое дело. Что касается третьей — добраться из Москвы до фронта, — тут дело обстояло несколько посложнее. Фронт, как писали газеты и говорили по радио, проходит недалеко от Москвы. Но ходят ли туда, на фронт, поезда — вот в чём вопрос.
Впрочем, и об этом он особенно не тревожился. Раз фронт не так далеко от Москвы, он, Андрейка, в крайнем случае, дойдёт до него из Москвы пешком.
Таким образом, всё было просто, ясно, легко осуществимо. Карька-Сокол, дурак горбоносый, в военкомат ходил. А что они там, в военкомате, понимают? А он вот запросто вскочил на платформу — и поехал. И доедет! Разинет рот-то Колька, когда узнает! Ничего, пущай завидует, соображает. А сообразив, сделает, как он.
Жалко Андрейке лишь мать немного. Отец, понятное дело, заворочает от гнева глазами, запыхтит, как паровоз, закричит. Да пусть кричит, не угонится теперь. А мама… Она расстроится, заплачет… Зато когда он после войны вернётся с фронта в красноармейской форме, обветренный, пропахший пороховым дымом… да, может, ещё с настоящей шашкой, как у Чапаева?! А что, запросто могут дать ему именную шашку, если он отличится в боях, если подвиг какой совершит. Да ещё бы орден… Что ж, и орден могут дать. Вот бы все глаза на него выпучили, когда он придёт с шашкой на боку, в папахе и при ордене! У Димки от зависти чёрные скулы пойдут пятнами, у Карьки-Сокола зашевелится горбатый нос и глазищи задымятся, Семён от удивления захлопает глазами. А мать от радости и гордости за него, Андрейку, будет улыбаться, улыбаться, чуть смущаясь, из глаз её будут и будут литься светлые лучики. А отец? А Верка, Колькина сестра?! А эта долговязая Ганка, что живёт у них?! А ребята в классе!
Небо всё темнело, колёса всё стучали, и Андрейка, глядя на проступающие в вышине звёзды, начал думать, что может ведь случиться и так: вечером отец… или нет, лучше Семён, придёт с работы, откроет газету и ахнет — в газете сфотографирован он, Андрейка! Он пока ещё без шашки, но в красноармейской форме, а рядом с ним Михаил Иванович Калинин. В одной руке Калинин держит коробочку с тем самым орденом, а другой жмёт ему руку и улыбается. И сам Сталин стоит рядом и тоже улыбается и смотрит на него, Андрейку… «Отец! Мама! — заполошно вскричит Семён. — Да вы глядите, глядите!» Да, очень, очень будет жалко, что он, Андрейка, не увидит в этот момент выражения лица ни Семёна, ни отца, ни матери…
Убаюканный равномерным стуком колёс и этими сладкими мыслями, Андрейка прикрыл глаза и, улыбаясь, заснул. Спал он спокойно и безмятежно и во сне тоже улыбался.
Проснулся от пронзительного визга паровозных гудков, протёр кулаками глаза. Колёса под ним не стучали, поезд стоял. Андрейка на коленях подполз к краю платформы и, чуть свесившись через деревянный борт, глянул вправо, влево, но в полутьме разглядел только длинную вереницу товарных вагонов. Он кинулся к другому краю платформы и снова увидел такие же вагоны. Тогда он вскарабкался на невысокий ящик, встал во весь рост. Всюду вагоны, вагоны, целое море вагонов, тускло освещаемых кое-где торчащими на высоких столбах прожекторами. Во многих местах густо дымили паровозы, белый дым был хорошо виден в жидком электрическом свете, он столбами уходил в низкое чёрное небо, точно подпирая его, и потому чёрная, беззвёздная темнота не могла упасть на землю.
Справа, за паровозными дымами, за морем горбатых вагонных крыш, виднелось огромное, длинное, в два или три этажа, здание, залитое ярким светом таких же прожекторов. Андрейка своими зоркими глазами различил там составы из пассажирских вагонов, понял, что это вокзал. «Новосибирск!» — решил он, схватил вещевой мешок и спрыгнул на землю.
Высматривая тормозные площадки, он перебирался через составы, нырял под вагоны. Понимая, что каждый состав может в любую минуту тронуться, он проползал под вагонами стремительно, ушибая колени и голову, волоча по земле мешок.
Между двух каких-то составов он встретил женщину с фонарём в замасленных стёганых брюках и телогрейке. В другой руке у неё был молоток на длинной рукоятке. Она освещала фонарём вагонные колёса, а молотком простукивала их.
— Тётенька, это Новосибирск? — спросил у неё Андрейка, чтобы уже точно удостовериться, куда он приехал.
— Новосибирск. А ты чего тут шаришься? — строго спросила она, осветила его фонарём, за жёлтым стеклом которого торчал свечной огарок. — Уголь с вагонов воруешь?
— Нет… Я только что приехал.
— Из эвакуированных, что ли?
— Ага, — кивнул Андрейка.
— Ну и ступай на перрон, там ваши выгружаются. Нечего тут шариться, ишь шустрый какой!
И она пошла дальше, простукивая колёса.
— Тётенька, а в какой стороне Москва, вы не скажете?
— Чего, чего? — удивлённо спросила женщина. — А зачем тебе?
— Надо мне…
— Постой-ка, паренёк хороший, — произнесла она и двинулась к нему.
Он быстро нырнул под состав, под другой, под третий, прыгнул на какую-то платформу с лесом, лёг плашмя вдоль торцевого борта, затаился, прислушиваясь. «Надо же, чуть не нарвался! Конечно, около Москвы — фронт, сразу догадалась. Нет, спрашивать больше ничего ни у кого нельзя».
Немного полежав, он понял, что никакой погони за ним нет, успокоился и стал думать. Что ж, первая часть его плана выполнена блестяще, надо приступать ко второй.
Почувствовав голод, развязал мешок, отломил краюху хлеба, вынул морковку и начал есть. Хлеб и морковка пахли почему-то керосином. Он не сразу догадался, что это пахнет не хлеб и не морковка, что он запачкал в мазуте руки, когда лазил под вагонами.
На платформе было хорошо и уютно. С одной стороны невысокий деревянный борт, окованный толстыми железными полосами, с другой — толстые брёвна. Торцы третьего ряда брёвен на полметра выступали над двумя нижними, образуя нишу. Андрейка залез в эту нишу, растянулся, примеряя её. Да, хорошо бы здесь ехать до самой Москвы, под себя можно положить сена — вон соседняя платформа с тюками прессованного сена, он бы надёргал немного. И на остановках чёрта с два кто заметит его под брёвнами. Только вопрос — куда следует этот состав? В Москву или совсем в противоположную сторону?
Из ниши вылезать не хотелось. Андрейка лежал тихо и размышлял. На этой платформе лес, на соседней — тюки с сеном, а дальше бензиновые цистерны. Куда сейчас могут везти лес, сено и бензин? Конечно, на фронт. Лес — для блиндажей, сено для кавалерийских лошадей, бензин — для самолётов.
- Предыдущая
- 87/167
- Следующая
