Бог гномов - Иванов Борис Федорович - Страница 88
- Предыдущая
- 88/108
- Следующая
В этот раз ему приснился Ромуальд-Инок. В прошлом исключительно изобретательный мошенник, которого его изобретательность довела до этих каторжных краев. Но и в них она его не покинула. И он изобрел тут много разного. В частности, чуть ли не полную дюжину способов побега из таких гнилых мест. Они — способы эти — продлили его пребывание на Фронтире до времени неопределенно долго. Впрочем, это же обстоятельство и принесло ему известность и уважение среди обитателей этих мест. Фронтир, конечно, местом, где приговоренные за различные прегрешения граждане Федерации Тридцати трех миров отбывали различные сроки заключения. Но это была тюрьма практически без надсмотрщиков. Мир, отданный почти в полную власть приговоренных. Здесь обитали и вполне свободные граждане, занятые поддержанием жизни колонии и научными исследованиями этой планетной системы. Так или иначе, и мораль, и нравы Фронтира существенно отличались от принятых во всем Обитаемом Космосе.
Инок прославился в тех краях не только своими побегами. Он не только изобрел многообразные способы грабежей, но еще и разработал целые философские и воспитательные системы, которые не без успеха служили смягчению нравов населения Фронтира и снижению преступности в колонии. Для тех же, кто впал в отчаяние или утратил веру в людей, Инок изобрел Бога.
Вообще-то религиозные учения и их проповедники не имели на Фронтире постоянной аудитории, пусть немногочисленной. Но Инок, видно, был наделен особым даром проповедника и философа. Его влияние было не то чтобы сверхмощным, но — вездесущим и всепроникающим. Вряд ли нашелся на Фронтире такой человек, который никогда не слышал бы о нем и при случае не вспомнил бы сообразную ему притчу, басню или просто меткое слово, пущенное некогда Иноком.
Шишел не мог похвастаться тем, что входил в круг близких друзей этого человека. Менее всего он склонен был поменять свою с детства усвоенную, православную веру на какое-то «из головы выдуманное» учение, хотя и грешил время от времени жертвоприношениями богам и бесам шутейной Пестрой Веры. Но Судьба по странному своему капризу довольно часто сводила его с Иноком в обстоятельствах, способствующих долгим задушевным беседам — Например, во время бесконечно тянущихся зимовок или в одиноких странствиях по то утопающим в болотах, то занесенным снегом просторам колонии.
Вот и сейчас они встретились в пути, в кабине битого перебитого вездехода, который тащил их по льду Медленной реки. И хотя ни на миг нельзя было оторвать внимание непослушного руля, чтобы не ухнуть в коварную полынью на каждом шагу поджидавшую вездеход, то, что они встретились вновь, было для Дмитрия еще важнее. Встрече той он был рад, и радость эту не слишком омрачало и то, что даже во сне он помнил, как вместе с несколькими другими зарыл Ромуальда, так и не дождавшегося «вертушки» спасателей, в мерзлую почву Гиблого острова. За долгие годы, прошедшие с тех пор, у него накопилась уйма вопросов, о которых ему хотелось бы поговорить с Иноком. Так много, что и сама Смерть не могла помешать им вдвоем обмозговать и разобраться с ними.
Сон — странная материя, разорванная на куски и пласты, которые то не имеют друг к другу никакого отношения, то бесконечно повторяются, то проникают друг в друга и путаются, словно воспоминания о чьей-то чужой жизни. В нынешнем своем сне Дмитрий никак не мог вспомнить, с чего начался этот их разговор. Помнил только то, что разговор имел какое-то отношение к сегодняшним одолевавшим его заботам.
Ах да! Они спорили о том, зачем нужен Бог.
— Должно быть, это такая необходимость? — спрашивал Дмитрий. — Если нет такого народа, который не изобретал бы для себя какого-то высшего существа…
— Кто-то из философов даже написал, что если бы Бога не было, то его следовало бы придумать… — отозвался Инок. — Но когда я стал выдумывать своего, я многое понял-
— Мне довелось как раз связаться с компанией таких чудаков, — признался Дмитрий, — которые не только выдумали себе Бога, но и сами сотворили его… У них теперь с ним большие проблемы…
— Так всегда бывает, — кивнул в ответ Инок, — когда хочешь переложить все свои проблемы на кого-то другого или на что-то другое. Дело в том, что это вообще непральный подход.
— Это как? — не понял его Дмитрий.
— Понимаешь, — усмехнулся Инок и поглубже нахлобучил капюшон своего комбинезона на рыбьем меху. — Это бессмысленно. По большому счету бессмысленно придумывать себе Бога или дьявола. Или даже творить их. Такие боги и дьяволы всегда останутся чем-то таким… Чем-то внешним для каждого. Какими-то хозяевами, которые будут подкупать своих нерадивых слуг для того, чтобы те слушались заповедей, придуманных ими. И творили Добро. Или наоборот — подстрекали этих своих слуг ко Злу… И всегда будут находиться такие из этих слуг, которые захотят обмануть Бога или поторговаться с дьяволом… А сами останутся какими были: не добрыми, не злыми, просто рабами. А Бог, всеблагой и вездесущий, должен быть в них самих. И ему не нужны никакие чудеса. И награждать Добро и карать Зло он должен не какими-то чудесными или магическими силами, а руками самих людей и силой их душ…
— Те, о которых я говорил, вовсе не люди… — не к месту вставил от себя Дмитрий и, кажется, принялся рассказывать Ромуальду про то, кто такие гномы и как случилось то, что ему пришлось сойтись с этими странными созданиями. Заодно он пытался объяснить эту странную историю и себе самому.
Но Ромуальд невнимательно слушал эти объяснения. Похоже было, что ледяная стужа уже пробиралась оттуда — с заснеженного берега — в его душу и начинала завладевать его мыслями.
— Если им понадобился Бог, то они в чем-то все-таки люди, — задумчиво бросил он, отрешенно глядя на замерзающую равнину за грязным стеклом кабины вездехода.
Дмитрий вдруг узнал этот берег, на который предстояло выбраться их вездеходу, и эту равнину. Это был безликий и жутковатый, как образ самого Сатаны, пейзаж Гиблого острова.
«Но ведь тогда…» — подумал он.
Той весной он один был в машине. Даже без радио Потому и погиб. Мы только потом пришли за ним… По льду… Лед еще не начинал таять тогда…
— И они, наверное, делают ту же ошибку, что и мы, люди, — бросил Инок. — Понимаешь, надо не сочинять такого Бога, от которого не спрячешься, а самому стать таким, чтобы не надо было ни бояться Бога, ни прятаться от него, ни просить у него совета. Просто надо понять ту навязчивую идею, которую все мы и хотим воплотить …
— Но если дело только в том, чтобы понять… Чтобы в себе вырастить это… это… — начал путано переводить свое недоумение в слова Дмитрий, то тогда… Тогда есть он, вообще Бог?
Инок не отвечал ему, а только становился все более и более замкнутым и непонятным для Дмитрия. Далеким.
И от овладевшего им недоумения, и от молчания Инока Дмитрий проснулся и рывком сел на диване. Наугад нащупал в полумраке тяжелый графин и глотнул из него застоявшейся воды. Поморщился и повертел головой. Сквозь жалюзи давно уже пробивался дневной свет, а ручку двери кто-то настойчиво крутил снаружи. Крутил и так же настойчиво давил на сенсор дверного зуммера.
Дмитрий поднялся, накинул на плечи куртку и отпер дверь. В дверях стоял Микис. Кому еще было взяться здесь?
— Ну? — сурово спросил у него Шишел, — До чего вы там добеседовались? Он хоть понял наконец Страж этот, что лучший способ вернуть гномам их Бога, это выложить мне — мне, а — не кому-то еще, где он сейчас находится?
Микис вместо ответа побрел к дивану, слегка спотыкаясь и придушенно вертя головой. Выглядел он, после долгой задушевной беседы с Тварюгой, полностью лишенным сил и даже, кажется, самой способности говорить членораздельно. Он молча схватил графин с тепловатой водой и принялся опорожнять его большими, торопливыми глотками. Ополовинив содержимое хрустальной емкости, Микис с отвращением посмотрел ее на свет и со стуком вернул на место.
— И когда ты перешел со «смирновской» на чистую водичку? — досадливо поинтересовался он у Шишела. — Ты знаешь, я сам спиртным не увлекаюсь, но… Но после разговоров с этой тупой тварью даже мне охота хлебнуть чего-нибудь покрепче, чем эта болотная жижа… Ты где ее раздобыл?
- Предыдущая
- 88/108
- Следующая
