Диаспора - Иванов Борис Федорович - Страница 47
- Предыдущая
- 47/127
- Следующая
И точно так же, как самый медленный из ее кораблей определяет скорость движения эскадры, скорость движения беглецов определяла прихрамывающая, неровная поступь Микиса Палладини. За первый же переход предприниматель сбил себе ноги, и походка его теперь напоминала способ передвижения пожилого какаду, сшибленного булыжником с родной пальмовой ветви на землю. Кирилл прикинул, что еще немного — и придется сооружать из подручных материалов некое подобие паланкина для злосчастного владельца «Риалти». Носилки, во всяком случае.
А чтобы жизнь товарищей по несчастью не казалась им медом, Бобер с предельным многословием озвучивал для немногочисленной аудитории все свои претензии к климату Инферны, к затее кэпа Листера, к каждому из спутников и к злой судьбе вообще. Спешил он поделиться и своими страхами, а также дурными предчувствиями, которые овладевали им непрерывно по мере продвижения отряда вперед.
Это повлияло на порядок движения группы. Почти рефлекторно Кирилл и Листер начали отрываться от столь словоохотливого спутника и форсировали очередной этап пути. Когда Смольский и Палладини начинали теряться в прекрасном далеке — среди каменных осыпей и валунов, кэп приостанавливал движение и поджидал, пока они приблизятся на то расстояние, с которого становились отчетливо слышны стенания Бобра.
Получалось, что основным его слушателем выпало быть Смольскому. Сердобольный писатель не только терпеливо сносил кудахтанье своего несчастного спутника, но и всячески старался облегчить его страдания — то подставляя плечо на крутом подъеме, то страхуя на спуске, а то и просто подволакивая его на спине через непролазные завалы. Подсознательно он понимал, что, притягивая на себя все постепенно накапливающееся в их микроотряде раздражение, Микис выполняет роль своеобразного громоотвода, не давая разразиться более серьезным конфликтам. А поводов для этого хватало — начиная с подозрений самого Анатолия в отношении планов Листера, связанных с судьбой груза «Ганимеда», и кончая каким-то странным, явно подавленным молчанием, которое висело в воздухе между Листером и Кириллом. Так что ради поддержания хрупкого равновесия в отряде Смольский решил терпеть брюзжание владельца «Риалти».
С ним Палладини и поделился очередной одолевшей его тревогой.
— Послушайте, Смольский... — переходя на драматический шепот, начал он, когда в очередной раз между ними и мерно шагающими впереди Кириллом и Листером образовался достаточный разрыв. — Послушайте... Вы ничего такого не замечаете? Таки ничего не замечаете вокруг нас?
— Вокруг нас, — тоскливо вздохнул Смольский, — я замечаю только паскудный серый камень и — последнее время — какой-то черный мох. И кустарник типа колючей проволоки. И еще — один раз я видел скелет. Судя по всему — человеческий. Да, еще — птички эти дурацкие. Местные стервятники, наверное... Но их только днем и заметно. А вот теперь еще и дымка какая-то по горизонту. Мгла.
— Я — не про то! — мучительно поморщился Палладини. — Я говорю совершенно не про то, господин писатель! Это просто поразительно, как такой невнимательный человек, как вы, может писать книги! Разве вы не видите?! — Тут глаза владельца «Риалти» картинно округлились: — Разве вы не видите, что мы тут не одни?! Разве вы не видите, что за нами следят?!
— Следят? — озадачился Смольский. — Честно говоря, не замечаю ничего подобного. Голая пустыня вокруг. Похоже, что здесь просто некому за нами следить...
— Еще раз говорю: вы на редкость ненаблюдательны, господин писатель! — горестно констатировал странствующий предприниматель. — Вы думаете, что Микис Палладини случайно говорит вам все это именно сейчас?
Он снова перешел на горячечный шепот, глотая от волнения слова:
— Нет, не случайно! Послушайте меня, вовсе не случайно! Только не крутите сейчас головой! Не оборачивайтесь! Обернитесь только тогда, когда я скажу вам! Я... Я давно заметил это! Еще прошлой ночью... То есть — прошлым днем... На привале. Вы все спали, но Микис Палладини — не спал!
Анатолий, который честно отдежурил свою смену на дневном привале, мог бы кое-что возразить на этот счет — например, то, что для бодрствующей особи Микис издавал слишком уж мощный храп, но не стал этого делать. В конце концов, спал Палладини довольно чутко и беспокойно, то и дело вскрикивая и просыпаясь. Так что он и впрямь мог заметить что-то необычное из того, что происходило вокруг. Или — в его кошмарах.
— Вы посадите себе нервную систему, — упрекнул он Микиса. — На привале надо спать.
— Только не под этим небом, господин писатель! — вскинулся Микис. — Только не под этим небом! Микис Палладини не сможет сомкнуть глаз до тех пор, пока... Вот! Вот оно!! — прервал он сам себя, умудрившись заорать шепотом. — Обернитесь!!! Там — в камнях!
Анатолий быстро обернулся. Достаточно быстро, чтобы понять, что там, за валунами — темно-красными днем и угольно-черными ночью, — действительно что-то движется. Или двигалось только что. Но недостаточно быстро для того, чтобы понять, что именно совершило это призрачное движение. Только тень — вытянутая и изящная — рывком ушла из поля зрения, оставив человеческому взору обычное и банальное — камни и их тени...
«Черт возьми! Проклятый трус заговорил меня до глюков! — с досадой подумал Анатолий. — И как он угадал, что там что-то происходит — в камнях этих? Глаза у него на затылке, что ли?»
Смольский скептически посмотрел на скукожившуюся физиономию Микиса. Но почему-то скепсиса у него поубавилось. В самом деле — неужели ему лишь померещилось? Привиделось...
— Разве вы не слышали, как оно шуршит? — зашептал Бобер. — Такой звук характерный... Будто... Будто там бумагу по земле волочат... Или... Ну, или приемник настраивают... А тогда днем они за столбами стояли... Ну, помните — каменные такие столбы... Их Листер еще «пальцами» называет. Прямо перед той норой, в которой мы залегли... Там — за столбами этими — там были тени... Понимаете, сами они от нас прятались, но тени... Тени от них ложились на землю...
— Знаете, Микис, тени от диких камней могут порой принимать, м-м... весьма причудливые формы... — возразил Анатолий, ощущая внутренне неприятный холодок.
— Они... Они двигались, эти тени! — зашипел Палладини.
— Боже мой! — вздохнул Смольский. — Ну и что, что двигались? Ну ящерицы какие-то... Неразумные твари... Я сам видел пару каких-то, гм, попрыгунчиков... И опять же — птички...
Бобер энергично замахал на него руками.
— Неразумные твари никогда не делают таких вещей, господин писатель! Неразумные твари не прячутся за скалами, чтобы подсматривать! И они не могут нас окликать!
— Но нас никто и не окликает... — недоуменно возразил Анатолий.
— Вас, может быть, никто и не окликает, — с ядом в голосе сообщил ему Микис. — А я... Мы несколько раз проходили мимо... мимо таких мест, когда кто-то — не знаю кто — окликал нас. Даже не окликал — молил остановиться и... И что-то такое для него сделать... Помочь, быть может... Взять с собой...
Анатолию стало совсем не по себе. Если господину предпринимателю «сорвало крышу», то из простой обузы для отряда он превращался в обузу в квадрате.
— Так вы слышите голоса, Микис? — осторожно спросил он. — Голоса, которых не слышу ни я, ни...
— Да не голоса, господин писатель, не голоса! — взвился Палладини. — Чувство! Понимаете, чувство! Ощущение... А у Микиса Палладини не бывает таких ощущений, которые подводят, обманывают! Я, видите ли, с Террамото. Родился там. И там, если ты как-нибудь решишь не поверить своим ощущениям, то уже через три секунды можешь оказаться под четырьмя метрами завалов, и спасатели только через неделю доберутся до твоих костей!
Он ошалело покрутил головой, словно ему тесен стал воротник комбинезона, и вперился выпученными глазами в переносицу Смольского.
— Вы можете считать меня умалишенным, но я хочу, чтобы этот тип, который нас втравил во все эти похождения, чтобы капитан Джордж Листер знал, что я думаю обо всем этом!
- Предыдущая
- 47/127
- Следующая
